Всего один неверный шаг

Глава 14. Валерия

Меня словно убили, а я забыла умереть.

Не знаю, как я в тот вечер уснула.

Как нашла в себе силы закрыть глаза и не пялиться в зловещую темноту спальни, физически ощущая пустоту на второй половине кровати.

Как нашла в себе силы не выплакать глаза, скорее наоборот, больше так и не смогла заплакать, словно зачерствела изнутри. Высохла, как сухая земля, покрывшись трещинами как шрамами.

В доме словно стоял гроб с покойником, такая тоскливая висела тишина.

Тягостная. Оглушительная. Гнетущая.

Но всё, что её нарушало, хотелось заткнуть, выключить, придушить.

Девчонки чувствовали то же самое.

— Да как вы надоели! — захлопнула Вероника окно на кухне. — Дуры! Он нас папа ушёл, а они там смеются, — совсем по-детски злилась она на веселящихся на площадке детей, но злость её была взрослой. И боль — взрослой. Трудной. Настоящей.

Я пыталась заниматься привычными делами, но это всё равно, что пытаться ходить на одной ноге. Было какое-то кощунство в том, чтобы, как обычно, стирать, готовить, убираться, оскорбление чувствам, которые мы испытывали, надругательство над собственной болью.

Я так и не прикоснулась к тефтелям, девчонки выкинули салат.

Аня сходила в магазин и купила всё, что мы никогда не ели, никогда не приносил папа, не выбирали ни разу вместе, бродя между полок магазина.

Вероника собрала в чёрный пакет все свои игрушки и поставила в кладовку.

— Что ты делаешь? — удивилась я, глядя, как она снимает со стен рисунки.

— Взрослею, — коротко ответила она.

Аня сделала то же самое, только радикальнее: переставила в своей комнате мебель, сняла пирсинг, сменила косметику, зомби-макияж — на нюд, и перекрасилась в блондинку — в один день превратившись из бунтующего фрика в пушистую зайку.

Я, конечно, вытащила из помойки Летучую мышь. Овальная жемчужина, вправленная в её брюшко, была подарена Ане отцом на совершеннолетие в настоящей живой ракушке в банке с морской водой. Был от нас с ним другой, «настоящий» подарок, но жемчужину Игорь выбрал сам.

Это был такой волнующий момент — увидеть какая она.

Жемчужина оказалась в виде большой чёрной перламутровой капли. И они вдвоём выбрали в ювелирной мастерской форму кулона.

Я не хотела, чтобы она забыла эти счастливые моменты.

Ни за что не хотела, чтобы они забыли всё то хорошее, что было в нашей жизни.

— Девочки, — собрала я их в гостиной. — Это очень важно. Я хочу, чтобы вы меня услышали. То, что произошло между мной и папой — это только между мной и папой. Он не перестал вас любить. И никогда не перестанет. Он не перестал быть вашим отцом. Вам не нужно вычёркивать его из своей жизни. Во-первых, он этого не заслужил, во-вторых, вы этого не заслужили.

— Мам, он тебя бросил, — подскочила Аня.

— Меня, но не вас.

— И разлюбил, — насупилась Вероника.

— Ответ тот же: меня, а не вас. Да, так бывает, — пыталась я найти слова не столько утешения и поддержки, не столько оправдания их отцу, сколько взывающие к справедливости и разуму. — Люди встречаются, люди расстаются. Любят, а потом любовь проходит.

— Мы тоже тебя когда-нибудь разлюбим? — шмыгнула носом Вероника.

— Надеюсь, нет. Как и я вас. И папа вас тоже никогда не разлюбит. Как и вы его. Но между мужчиной и женщиной чувства иногда возникают, а иногда исчезают.

— Но ты же его не разлюбила, — тряхнула непривычным блондом Аня.

— Нет, поэтому мне так больно. Но я справлюсь, — сказала я, хотя меньшее, во что я сейчас верила — в то, что вытяну, выдержу, не сломаюсь. Меньшее, чего хотела — это заступаться за их отца.

Я хотела орать, бить посуду, называть его самыми грязными словами, какие только придут на ум, хотела сделать что-то вопиющее, совершить выходку, что никогда бы раньше себе не позволила. Но у меня были дети и ответственность перед ними. Ответственность за то, как я себя веду и поступаю.

— Как справишься? — взмахнула руками Аня.

— Как-нибудь, — заявила я уверенно, хотя никакой уверенности не чувствовала.

Как жить с огромной дырой в груди, я не знала. Я искала любой способ заткнуть боль, любой способ оградить от неё детей и сейчас мысленно металась между: сделав вид, что ничего не было, попросить Игоря вернуться и придушить голыми руками.

— Значит, нам можно общаться с папой? — неуверенно спросила Вероника.

— Конечно. Даже нужно, — кивнула я.

— Предательница, — фыркнула Аня, глядя на сестру. — Ну и беги к своему папочке. Ты что, не понимаешь, он маму бросил! У него другая тётка. Хочешь жить с ней?

— С другой тёткой не хочу, — наполнились слезами глаза младшей. — Я хочу жить с папой.

— Вот и уходи, — язвительно скривилась Аня. — Когда мама с ним разведётся, пусть тебя отдадут ему. Мы останемся вдвоём, вы нам не нужны.

— Вероник, — позвала я к себе младшую. — Ань, — махнула старшей. Обняла обоих. Погладила по головам. — Давайте мы все сейчас успокоимся и не будем друг друга обижать. Будем вежливыми и рассудительным.

— Рассудительными? Да кому это надо! — вывернулась Аня и снова встала. — Срать я хотела на рассудительность.

Может, в блонд она и перекрасилась, но покладистой блондинки в ней было не больше, чем мягкости в твёрдом знаке.

— Честно, мам, я тебя не понимаю, — взмахнула она руками. — Что ты как… овца блеешь? Он хороший, — передразнила она. — Он тебя предал, бросил, нашёл другую. Он трахал у тебя за спиной какую-то левую тётку, и сейчас, наверное, трахает. Ему по фиг. Он даже оправдываться не стал. А ты сидишь и… ни хрена не делаешь.