Я переоделась, уложила волосы, накрасилась и ждала, когда за мной заедет Баженов, когда вдруг услышала, что девчонки кому-то рассказывают о моих «подвигах».
Сначала подумала, бабушке, но потом услышала его смех. Густой. Низкий. Бархатный.
Сердце подпрыгнуло в груди.
А потом я его увидела.
— Представляешь, пап, так и сказала: «Заплачь!» — с выражением повторила Вероника и, выдержав паузу, резко разжала вытянутую руку, изображая меня.
— Рада, что вам понравилось, — усмехнулась я. — Привет!
— Привет! — улыбнулся Наварский. — Мне тоже понравилось.
— Это было ужасно, но потрясающе, — сказала Аня.
— Ну, гордиться тут нечем, так себе поступок, отчаянный, но справедливый.
Наварский улыбнулся, глядя на меня. Я знала этот взгляд. Он означал: «Моя женщина!»
— Куда-то идёшь?
Кажется, он похудел. В щетине появилась седина. Или я раньше её просто не замечала?
— Да, на встречу с одногруппниками. Решили собраться. — И вдруг выпалила, хотя совсем от себя не ожидала: — Хочешь пойти со мной?
Наверное, совсем сошла с ума, хотя чего ждать от бабы, что выкинула чужой телефон в Фонтанку.
— Не думаю, что это будет удобно, — покачал головой Наварский.
— Ну… наверное, да, — вздохнула я. Он, конечно, был прав. Он всегда прав.
— А куда вы идёте?
Я назвала заведение. Он кивнул:
— Хорошее место.
Мне позвонили. Подъехал Баженов.
— Пора? — спросил Наварский.
— Да, — натянула я пальто.
— Хорошо вам посидеть, — улыбнулся Игорь.
— Спасибо. Пойду. Неудобно заставлять человека ждать.
— Конечно, — кивнул он.
И я пошла, а он остался.
Наверное, они будут играть с девчонками и бабушкой в какую-то настольную игру — я заметила в коридоре коробку. Или в карты. Моя мама та ещё катала — мухлюет как заправская картёжница. Потом будут ужинать, смеяться над каким-нибудь старым анекдотом, пить чай со свежими булочками (ими пахло на всю квартиру), а потом он поедет… к своей Музе.
Ну, что ж, — я вздохнула, выходя у ресторана. Надеюсь, я тоже неплохо проведу вечер.
И ни словом не солгала.
Как же я была рада их всех видеть!
На встречу с одноклассниками я бы ни за что не пошла, школу я не любила, но институт — это совсем другое. Институтские они мои, родные. И как здорово, что пришли почти все: из десяти человек собралось восемь.
— Кирка! — обняла я нашу красавицу Киру. — Ты ещё краше, хотя казалось, куда уже.
— Да, прекрати, — отмахнулась она. — Сама-то!
И наша староста Дианка, непримиримая правдорубка, и Любка, всё та же, деловая, в очках, и Маша с её неизменным румянцем, и наши мальчишки, все трое.
— Высоцкая вышла замуж за турка, живёт где-то в Стамбуле, — пояснила мне Диана. Сама наша староста, конечно, была при власти — работала в офисе государственной фармации, возглавляла тендерный отдел. — А Семёнова, не поверишь, только из роддома, поэтому не смогла вырваться.
— Героиня, — развела я руками. — В нашем-то возрасте.
— Ты-то как? — осаждали они меня.
— Прекрасно. Хорошо. Чудесно, — отвечала я на расспросы и тоже не оставалась в долгу — мне было интересно всё.
Я и не представляла, как по ним соскучилась.
Как это здорово — вновь оказаться среди людей, с которыми прошёл и огонь, и воду, которые близки тебе по духу, с которыми интересно и поговорить, и помолчать.
— А помните, как мы в травмпункте работали? — вспомнила Маша (наша боевая Мышка, миниатюрная, но скорее бойкая, чем робкая), когда вечер, наверное, уже перевалил за половину.
Парни ушли курить своим кружком, а мы с девчонками трещали о своём.
— О боги, да! Я помню, — закатила глаза Любка.
— Ты тогда в обморок упала, — напомнила ей Диана.
— Так, я вида крови не выношу, — поправила очки Люба. — Потому в фармацевтический и поступила, кто же знал, что там будет практика в травмпункте, первая помощь, уколы, десмургия.
— А Лерке прям в лицо брызнуло, а врач ей орёт: «Держать!», а она хоть бы хны, только чёлку со лба сдула и держит, — налила всем ещё по пять капель Маша.
— Ну, Лерка у нас вообще крутая, — сказала Люба. — Он же тебе потом сказал: «Почему вы в медицину не пошли?» — повернулась она ко мне.
— Бери выше. Он её потом даже на свидание позвал, — улыбнулась Кира, наша Софи Марсо и Моника Белуччи в одном флаконе, если бы обе были блондинками. «Бывают же такие красивые бабы!» — это про неё.
Я засмеялась.
— Да, сказал: «Приходите ко мне в больницу, надо сделать анализы на гепатит, ВИЧ и прочие прелести, кровь — это опасно».
— Погоди, так он же тебя тогда с цветами у института встречал, — удивилась Диана, повернувшись к Кире. Фамилия у Дианы была Сухарева, и она оправдывала её на все сто. — Тот шикарный мужик — это же хирург из травмпункта?
— Ну, давай, колись, — толкнула я Киру подначивая. — Что было, чего не было.
— Ой, дева-а-ачки, чего только не было, — закатила она глаза. — И того не было, и этого.
«Так я вам, козам, и рассказала», — было написано у неё на лице.
С Кирой мы как-то встречались, десять лет назад перед тем, как я уехала. И я точно знала, что им с Глебом через многое пришлось пройти, но она была права: это история не для всех, и большинство, наверное, её не поймёт — посвятить мужику жизнь (какая глупость), осудят — быть любовницей мужчины (да будь он хоть трижды любимый, у него, вообще-то, семья), назовут стервой (тут и объяснять ничего не надо, умная, красивая, богатая баба — стерва, кто же она ещё).
Не знаю, что у них сейчас, но я понимала (теперь понимала) сколько надо силы и мужества — стоять за своё, когда, кажется, весь мир против.
— Ну, давай, за тебя! Очень рада, что ты вернулась, — подняла рюмку Кира.
Я тоже выпила. Горло обожгло. На глазах выступили слёзы. Давненько не пила я водку. Наверное, по студенчеству последний раз и пила.
А потом отвлеклась — мне позвонила мама.
Разговор был вроде и недолгим, но в зале было шумно, я затыкала ухо, приходилось переспрашивать по нескольку раз. В итоге я так и не поняла, зачем она звонила — все её новости могли подождать до завтра, а когда вернулась к столу, девчонки уже спорили.
— А я считаю, это измена, — то ли от выпитого, то ли от накала страстей, даже покраснела Диана. — Духовная, эмоциональная измена — это ещё хуже, чем физическая. Если он думает о другой — он предатель.
— О боги! — закатила глаза Кира. — Да мы поняли, поняли, что ты во главе колонны брошенных озлобленных баб с транспарантом «Все мужики — козлы!».
— А если нет? — хмыкнула Диана.