Это неправда, когда говорят, что мужчины замечают у женщин только грудь или задницу.
Мужчины замечают всё. Маленькие мочки ушей. Пухлые губы. Стройные лодыжки.
Просто эта информация им часто не пригождается — она не несёт пользы для продолжения рода. Это не молочная грудь или крутые бёдра. Инстинкт размножения интересует только один вопрос, а точнее, два.
Вдул бы он ей или не вдул? Даст она или не даст?
И только один ответ на оба: да.
Потому что, если «нет», какого хрена её вообще рассматривать.
К счастью, мужик — это не только набор инстинктов и первичных потребностей. Неважно, последует за этим что-то или нет, Свету Наварский рассмотрел потом, потому что его геном решил, что смысл есть.
Но в тот момент ответил в её стиле:
— На самом деле Наварский — это не про Наварру и знаменитого герцога, это от слова «навар», или «наваривать», то есть мои предки, скорее всего, были поварами или кузнецами.
— Или предприимчивыми, успешными в делах людьми, — удивила она не только искренностью своих эмоций и простодушной непосредственностью, но и умением думать.
Уже в квартире Наварский решил, что это опасный коктейль. Очень опасный. Умная, красивая женщина, непосредственная и лёгкая в общении — это заявка на разбитое сердце.
Что это будет другой вариант разбитого сердца, не тот, о котором он подумал, ему и в голову не пришло, да и сама мысль скользнула по краешку сознания и пропала.
В конце концов, он приехал смотреть квартиру. Она интересовала его куда больше, чем риэлтор, какой бы неожиданно приятной она ни оказалась.
С прошлого показа в квартире остались подносы с недопитыми напитками и засохшими бутербродами. Пустая бутылка шампанского. Оплавленные ароматические свечи.
Свечами нежнейшего сливочного оттенка в цвет интерьера пахло до сих пор.
— А какой запах вы хотели предложить мне? — прочитал Игорь на использованной упаковке «бурбонская ваниль».
— О, нечто особенное, — улыбнулась Светлана, уже вполне придя в себя. Телефон, конечно, был невосполнимой утратой, но клиента это не должно волновать, а она профессионал, ну или очень хотела им казаться. — Сейчас.
Наварский невольно проводил её глазами.
— Кстати, бурбонская ваниль — это не про виски, это про остров рядом с Мадагаскаром, где растёт ваниль, — сказала она, мимоходом собирая мусор. Наварский бросил упаковку ей в пакет. — Раньше остров назывался Реюньон, потом остров Бонапарта и являлся французской колонией, потом Бурбон, а сейчас вернул себе историческое название.
Она унесла мусор и достала из пакета чёрную свечу.
— Вот, — протянула она с благоговением.
Пошутить про лавку, где продают свечи для сатанинских ритуалов, Наварский не решился, хотя именно на такую вещь этот кусок чёрного воска и походил. Ему всё же хотелось послушать про квартиру, а не про свечи, но он слушал всё и вовсе не из вежливости. Её голос, неожиданно чувственный и глубокий для её субтильного тельца, как звук шаманского бубна, определённо что-то в нём вызывал: тёмные силы, зов предков.
— Шторм, — прочитал он на этикетке к чёрной свече…
А сейчас подумал: идеальный шторм.
Занюхав первую рюмку кусочком ржаного хлеба, он налил им с Соколовым по второй.
— Ты знаешь, что такое идеальный шторм? — спросил он.
Тот подцепил ножом кусок селёдки.
— Знаю, есть такое кино.
— Это совокупность нескольких неблагоприятных факторов, в результате которой общий разрушительный эффект значительно увеличивается.
Сейчас Наварский подумал, что Света — его идеальный шторм.
В их встречу всё сложилось так, что не сложись оно всё вместе: его ранний приезд, её разбитый телефон, что она его риелтор, он приехал один — и ничего бы не было.
Столкнулись бы и разошлись, и не случилось никакой разрухи.