Всего один неверный шаг

Глава 24

— Потому и мутил, Игорёк, что она на меня никак. Как об стену горох. Хоть убейся. Уж я и так, и сяк. Поэтому мне можно, а тебе нельзя.

— А я что, рыжий? — хмыкнул Наварский.

— Это она, как рыжий, — понял Сокол буквально. — До самых кишок в тебя. Ты пойми, как только баба начала всерьёз влюбляться, всё, пизда, её надо бросать. Если, конечно, не планируешь жениться. А она уже втрескалась в тебя по уши. Её сейчас пни, она всё равно за тобой поползёт. Ты понимаешь глубину бедствия?

— Ты преувеличиваешь, Ден, — покачал головой Игорь, остановившись где-то посреди комнаты. — Сильно преувеличиваешь.

Тот вздохнул.

— Боюсь, я ещё преуменьшаю. Ты знаешь, кем был её отец?

— Он-то здесь причём? Ну, знаю, художником.

— Ты видел его картины?

— Одну, а что? Непроданную и неизвестную широкой публике.

— Так ты другие посмотри. Особенно те, которыми он прославился.

— Да зачем мне его картины, — скривился Игорь.

— А я говорю, посмотри.

— Ладно, посмотрю. Они есть в сети? — устал он спорить, да и время поджимало.

— При желании можно найти.

— Хорошо, поищу. У тебя всё? — Наварский посмотрел на часы. Понюхал рубашку. В душ всё же не помешает. И он очень надеялся успеть.

— Нет. Ещё, знаешь, что, врежь себе по роже, потому что я сейчас, к сожалению, не могу, иначе врезал бы. Выебал ты желтоглазую или нет, с женой ты поступил как мудак.

— Ну, приедешь и врежешь, — стоя стянул Игорь второй носок.

— Да, и ты мне тоже врежь, как увидишь.

— А тебе-то за что?

— Я только что пытался соблазнить твою жену, — выдохнул Сокол.

— И как, удачно? — усмехнулся Наварский.

Ему бы такую непрошибаемую логику: он, значит, мудак, а Сокол, блядь, Д’артаньян.

— Конечно, нет, хотя по морде и заслужил, — ответил тот. — Но в этом между нами и есть разница: я понимаю с кем можно безобидно флиртовать, а ты нет. Я знаю, что могу получить по морде, а могу и присунуть, но нам обоим понравится, и никто от этого не пострадает, а ты… — он вздохнул. — И я сейчас серьёзно, Игорь. Со всей серьёзностью, на какую способен. Я не представляю, как ты будешь это разгребать. Но искренне надеюсь, что ты поступишь как мужик, как ты, в принципе, всегда и поступаешь, но от всей души тебе не завидую.

— Ну, ты сейчас наговорил, — иронически хмыкнул Наварский. — Но давай и я тебе кое-что объясню. О бабах. Чего ты, при всё своём богатом половом опыте не знаешь. О семье. О жене. Об отношениях с женщиной.

— Ну, валяй, — нарочито кашлянул Сокол.

— Самое главное правило — женщина может быть только одна. И самое главное табу — другая женщина. Другая женщина — это по умолчанию измена. Всегда. Оглянулся — измена. Подумал — измена. Улыбнулся, похвалил, заметил — измена измен. Ни дай бог уличён в похотливых мыслишках — истерика и скандал. Встретился с другой женщиной, потратил на неё время и деньги — десять лет без права переписки, то есть расстрел без суда и следствия, потому что это не просто измена, это растрата семейной казны, предательство и измена родине. Ну, а встречался неоднократно — садист и убийца, которому одна дорога — в ад. И был у вас секс или нет — никого уже в принципе не интересует, потому что обвинения просто будут изощрённее, ведомые неисповедимыми путями неизвестной науке иезуитской логики. Душевная измена хуже физической. Духовная близость с одной женщиной — это равнодушие к физической близости к другой, а равнодушие убивает. И так до бесконечности.

— Э-э-э, — подвис Сокол. — Мне казалось, так рассуждают только брошенные закомплексованные озлобленные бабы. Или просто дуры. Это был сейчас крик души или что?

— Это правда жизни, Ден. Самая банальная. И самые простые истины. Что бы твоя женщина тебе ни сказала: что она не такая, она выше этого, если секса нет — это не считается, и, если вдруг что — она поймёт. Не верь. Не поймёт. И если будет в чём-то слёзно клясться или обещать, тоже не верь. Забудет, едва всё уляжется.

— И давно ты это знаешь? — голос у Сокола был неуверенный, словно его пробрало.

— Всегда.

— Но если всегда, зачем же ты…

— Что? Поддерживал отношения со Светой?

— В том числе.

— Может, потому, что я не диван, чтобы быть удобным. Но, увы, кое в чём я убедился совсем недавно. Попробуй правильно ответить на вопрос: дорогой, если бы тебе пришлось переспать с другой женщиной, чтобы спасти мне жизнь, что бы ты сделал? Подумай на досуге. Спойлер: правильного ответа нет. Лучший: сколько денег перевести тебе на карту? Ладно, Ден, мне пора. До связи, — попрощался Наварский и положил трубку.

Он так и не понял, что имел в виду Сокол под глубиной бедствия, когда говорил про Свету. Глубина бедствия отношений с женой Игорю была ясна как божий день. Глубина разочарования в женщине, которую он любил, которой верил, как себе, доверял, уважал, боготворил. Цена её слов, клятв и обещаний. И значимость его интересов, желаний и просьб для неё.

Истина проста: он ей всем обязан, а она ничего ему не должна.

И ладно бы кто-то другой учил его жизни, но, сука, Сокол, который ни одной юбки не пропускает и вообще не парится, меняя баб, как резинки. Уж точно в его коллекции были те, которым он разбил сердце. Но что-то мозолей на его коленях от замаливания грехов Наварский не замечал.

Да, возможно, Света была куда ранимей, чем он предполагал, — думал Игорь, стоя под душем.

Возможно, из тех, кого несчастная любовь толкает на крайности: резать вены, топиться, вешаться. Может, на это намекал Соколов, когда говорил, что с ней так нельзя, что бросить её Наварский не сможет, и отец — причина её расстройств, но… Во-первых, с чего он решил, что она влюблена. Во-вторых, с чего это Сокол возомнил себя психиатром и стал ставить диагнозы? Человека более здравомыслящего, деликатного и сдержанного, чем Света, Наварский ещё не встречал. А в-третьих, с чего Сокол вдруг взял на себя роль её защитника и покровителя?

Не просто покровителя, а буквально толкал Наварского изменить жене. Сделать выбор без выбора: жена его всё равно не простит, а Света из тех, кого нельзя бросать.

Он ответил на звонок доставки из ресторана прямо из ванной.

Стюард открыл дверь своим ключом, накрыл на стол и ушёл, пока Игорь заканчивал «водные процедуры».

И едва успел натянуть халат, когда в дверь постучали.