Если есть в мире зрелище больнее, чем смотреть, как уходит любимая женщина, то Игорь Наварский его не знал.
Он знал, что она всё равно перевернёт всё с ног на голову, от обвинений перейдёт к обороне, от обороны к обиде, и он всё равно окажется виноватым. Люди в принципе склонны оправдывать себя за любые, даже самые гнусные поступки, а с других спрашивать по гамбургскому счёту.
И он смотрел, как уходит жена, знал, что не сможет её остановить, и уже не понимал, хочет ли останавливать.
Он не нашёл заговорённого слова, чтобы донести до неё свою боль.
Что бы он ни говорил, если ей это неприятно, она, как маленькая девочка, затыкала уши.
Он ни за что не упомянул бы тот роман, чтобы поставить ей в упрёк или в своё оправдание, он просто хотел напомнить, в надежде, что она, наконец, очнётся, услышит, но что бы ни говорил, оно неизменно оборачивалось против него, словно проклятье. Словно чёртово правило Миранды: «Всё, что вы скажете, может и будет использовано против вас». Замкнутый круг.
— Игорь, — окликнула его Света.
— Да, — повернулся он.
— Прости, я не знала, что это твоя жена. Она записалась на показ, сказала, что смотрит квартиру для родителей. Ждала, пока я выйду из больницы и не согласилась на другого агента. Мне, наверное, надо было догадаться, с чем связана её настойчивость…
— Не надо извиняться, — вздохнул Игорь. — Мы взрослые люди. Никто никому ничего не должен. Не должен понимать. Не должен быть понятым.
— Я, возможно, наговорила лишнего, — смотрела она виновато.
— А в наших отношениях есть что-то лишнее?
— Нет, мы расстались, и я… мы говорили о платонической любви, и я ей так и сказала. Но она решила, что я от тебя беременна.
— Да, я в курсе. Свет, прекрати оправдываться, — открыл он для неё дверь машины. — Садись.
Понимал, что огрызается сейчас не по делу, и злится на самом деле вовсе не на неё, но чёртово раздражение, словно он весь покрылся сыпью изнутри, никак не проходило.
— Не ожидала тебя увидеть, — сказала она, когда он сел за руль.
— Да, я тоже от себя не ожидал, — ответил Наварский.
Он перевернул эту страницу. Он принял решение. Они обо всём договорили. Они расстались.
Но в тот момент, когда она упала в обморок, всё изменилось.
А может, чуть раньше, когда он сказал, что им надо расстаться, и вдруг почувствовал себя предателем — человеком, предавшим самого себя.
А может, чуть позже, когда врач Скорой в ответ на его вопрос «Куда вы её повезёте?» ответил: «Туда, где она, видимо, и должна сейчас находиться» и показал на пластиковый браслет на её руке, где были имя, дата рождения, штрихкод и номер отделения Онкологического центра.
Прикрытый чёртовыми воланами, что она весь вечер поправляла, браслет ни разу не попался Игорю на глаза. Но глядя на доктора, на спящую под кислородной маской Свету, Игорь был в шоке.
— У неё рак? — опешил он.
Доктор неодобрительно покачал головой.
— Вы не знаете, беременна ли она. Не в курсе, что у неё рак. Вы ей вообще, кто?
— Никто. Друг, — выдохнул Наварский.
И ждал осуждения, но доктор был стар и мудр.
— Вам лучше поговорить об этом с её лечащим врачом, — сказал он и забрался в машину.
Если бы на следующий день Игорю не надо было лететь в Москву, он бы, конечно, так и сделал, вырвался с работы, чтобы навестить Свету, и, конечно, поговорил бы с врачом. Но он не мог отменить поездку с массой важных встреч, собраний, заседаний с членами правления, топ-менеджерами и руководителями других отделений. Не мог подвести столько людей.
Он был так загружен всем произошедшим, что даже забыл в гостинице телефон, чего с ним в принципе никогда не случалось.
Купил в Москве новую симку, какой-то не самый дорогой аппарат и написал по одному из трёх номеров, что помнил наизусть. Он помнил номер жены, номер Сокола и номер своего первого телефона, купленного так давно, когда и симок, кажется, не было, номер давали вместе с телефоном, и, к счастью, этот номер достался дочери:
«Медвежонок, это мой новый номер. Если что, звоните на него. Папа».
Он умышленно написал «звониТЕ», но Вероника из всей семьи звонила ему одна.
Одна держала его на плаву, каждый день делилась последними новостями, рассказывала о маме и Ане, веселила рассказами про Финика и радовала своим бодрым голоском.
Услышать от жены: «Позвони хотя бы ребёнку» он ожидал меньше всего.
Впрочем, это было так же несправедливо, как и всё остальное, что она ему наговорила.
Поездка растянулась на неделю. Наварский прилетел два часа назад. Успел только принять душ, переодеться, узнать в агентстве, где будет Света и приехал. О её самочувствии и о том, что её выписали, он знал от медсестры отделения.
— Девушка, пожалуйста, — уговаривал он по телефону. — Как вас зовут?
— Вера, — ответила та нехотя.
— Вера. Какое замечательное имя. Вера, скажите, её навещает кто-нибудь? Ей что-нибудь нужно? У неё есть всё необходимое? Я не могу сейчас приехать, не могу сам привезти передачку, но мне важно знать, как она и что я могу сделать…
Игорь был поражён, что Свету ни разу никто не навестил, даже с работы, а ведь у неё, кажется, была «подруга», что так много о ней знала. Когда к человеку никто не приходит в больницу, когда некому принести бутылку воды или тёплую кофту... у него не было слов.