Я открыла глаза.
Незнакомый потолок. Чужая люстра.
Повернула голову.
Твою мать!
Слева на кровати лежал голый мужик, едва прикрытый одеялом.
А на мне из одежды был только крестик, который лучше было бы, конечно, снять, или, наоборот, надеть трусы, но их надо было ещё найти в этой чужой квартире и чужой спальне.
Как воровка, я натянула платье, подхватила разбросанные по разным углам сапоги, сумочку и на цыпочках пошла к выходу.
Голова раскалывалась, и я в упор не помнила, как здесь оказалась, и что было.
Но со вторым вопросов и не возникло. Понятно что.
Я стянула с вешалки пальто и уже шагнула к выходу…
— Далеко собралась? — прозвучал насмешливый мужской голос прямо передо мной.
Я вздрогнула. Схватилась за сердце.
— Как ты здесь?..
— Из спальни два выхода. Второй ведёт через кухню. Кофе будешь?
Я выдохнула.
— Нет, наверное. Меня там дети потеряли.
— Ты им позвонила и предупредила, — ответил он.
— Да? — удивилась я. — Какая я молодец. А что я пила?
— Голова болит? В основном водку, но, видимо, намешала.
— Видимо, всё же перебрала. А как мы доехали?
— На такси.
— Ясно, — я кивнула.
Он забрал у меня пальто. Потом сапоги, аккуратно поставил под вешалкой.
— Ты же понимаешь, что воспользовался! — возмутилась я, когда он подал мне тапочки.
— Пол холодный, — ответил он.
— Воспользовался тем, что я напилась, привёз к себе, — бросала я ему в спину, а он молча шёл впереди. — Использовал!
Он резко развернулся, и я ткнулась в его грудь.
— Ещё нет, — ответил он. — Но сейчас использую, если ты не заткнёшься.
И почему мне резко перехотелось затыкаться?
Но, как назло, под его взглядом ничего больше не шло на ум.
Я посмотрела на его губы.
Он привлёк меня к себе.
— Ты не представляешь, как я соскучился, — сказал он мне на ухо.
— Представляю, — ткнулась я в его плечо.
Стоять, обнявшись, посреди чужой квартиры было странно.
Но чувствовать себя в его объятиях чертовски приятно.
Не зря говорят: не зарекайся. И не только от сумы и от тюрьмы.
Ты не знаешь, как поступишь, когда окажешься перед выбором.
Не знаешь, что попросишь, если поймаешь Золотую Рыбку.
Не знаешь, чего захочешь, когда обнимешь мужчину, которого выставила из своей жизни.
А, впрочем, нет, с мужчиной — знаешь.
— Ненавижу тебя, Наварский, — сказала я тихо.
Он прижался губами к моим волосам, словно и отвечая, и затыкая себе рот.
— И люблю, — произнесла я ещё тише.
Я и так знала, что его чёртов член стоит. И так чувствовала, что он нестерпимо меня хочет.
Что едва сдерживается, чтобы не растерзать меня прямо здесь.
Он был похож на кучу пороха, которой достаточно крошечной искры.
На хищника, что ждёт единственного движения жертвы.
На паука, выжидающего нужное мгновенье.
И я пошевелилась.
Обвила его шею руками. Вжалась лобком в пах и издала вожделенный стон.
Животный, сладострастный и ненасытный.
Похотливый и отчаянный.
И у нас сорвало тормоза.
Наварский впился в мои губы. Толкнул к стене. Задрал платье.
Его рука прошлась по животу, погладила лобок, нашла бугорок клитора.
Он тёр его, дразнил, ласкал. Я выгибалась ему навстречу, бесстыже раздвигая ноги. Стонала, текла. Колола мелкой острой щетиной бритой кожи.
Вдыхала любимый свежий и тёплый запах своего мужчины.
Он словно хотел влезть в меня весь, но подхватил на руки и втолкнул только член. Тяжёлый, пульсирующий, налитый кровью член, покрытый выпуклыми венами, толкнул и не смог удержаться — взвыл от удовольствия.
Он входил в меня с такой яростью и наслаждением, что рисковал порвать пополам. Рычал, погружаясь до самых яиц. И получал, и доставлял какое-то запредельное удовольствие.
Удовольствие за гранью добра и зла. Отчаянное. Жёсткое.
Насаживал на свой член, схватив рукой за шею. Смотрел, как я судорожно глотаю воздух, и вколачивался всё неумолимее, всё безумнее.
Содрогнулся всем телом, кончая.
Ещё раз дёрнулся, ткнулся лбом в стену и, тяжело дыша, затих.
Я не слышала, кричала ли, стонала или хрипела, но точно знала, что кончила вместе с ним, и сейчас сжимая его член пульсирующими толчками.
Эти благословенные толчки я бы не спутала ни с чем.
Я подняла голову с его плеча. Её взгляд плыл. Шея покрылась потом.
— О боже, — выгнулась я и буквально рухнула.
— Тихо, тихо, тихо, — заботливо подхватил меня Наварский.
— Теперь не жалко и умереть, — глухо засмеялась я. — Всю жизнь мечтала, чтобы ты меня так отодрал. А ты хорош, чёрт побери!
Я покачнулась, словно пьяная.
Наварский поднял меня на руки и отнёс в спальню.
— Прости, если немного перестарался, — усмехнулся он.
Я засмеялась, хрипло, простужено, как старая курильщица.
— На меньшее я была не согласна.
Я стянула с себя платье, хотя раньше наоборот, сразу старалась прикрыться.
А теперь хотела — пусть видит меня всю.
Я была какая-то новая. Какая-то другая.
Он будил во мне дикие желания, которых я от себя и не ожидала.
Я хотела, чтобы он трахал и трахал меня снова.
Беспощадно. Бесстыже. Безжалостно.
Безнаказанно.
— Я тебе нравлюсь? — спросила я, оценив его взгляд.
— Очень, — выдохнул Игорь, и его взгляд говорил, что он ни единой буквой не лгал.
— Оставь меня себе.
— Тебе незачем просить, ты всегда была моей, — ответил Наварский. — Вместе мы или врозь — всегда.
Он него невозможно было отвести взгляд.
Оглушённый, обезоруженный, поражённый.
Или всё же поверженный?
Побеждённый и отвоёванный.
У себя самой. У той дуры, что его чуть не потеряла.
У той, что, несмотря ни на что, он всё равно любит.
Я потянула его к себе, заставив забраться на кровать.
И мы ещё разочек с душой перепихнулись и пошли пить кофе.