Повесть о "разделённой любви"

20. Заботы оккупантов

В апреле в Кременце родителей моих вновь посетил генерал Гренер. Он поинтересовался положением в медицинских учреждениях мамы. Она рассказала, что месяц назад у нее проездом был бывший командующий бывшей ее 5-й армии генерал Александр Зальф. Он «сознался»: фронт, само государство развалены; решать задачи полевой медицины в ее хозяйстве придется ей самой... Что же, такое отношение к раненым не ново — ведь то же услышала она еще во дни светлого праздника российского народовластия — на стыке февраля—марта 1917 года, когда вместе с отцом и Александром Кутеповым, получившим краткосрочный отпуск для поездки к родным, они добрались до Петрограда. Но там… ни принцу Ольденбургскому (одному из сонма высших чиновников на которого можно было надеяться!), но которого поспешно отстранили от руководства единственным дееспособным аппаратом Управления санитарно-врачебной эвакуационной части тотчас по отречении Николая, ни тогдашнему командующему Армией Драгомирову, ни тем более Керенскому, — всем им было не до «каких-то» госпиталей и лазаретов! Занятые политическими разборками и дележом синекур на зыбком болоте уже начавшейся смуты, они отказали маме даже в уже выделенных для ее учреждений медикаментах и оборудовании! Будто не о судьбе десятков, сотен тысяч русских солдат мама хлопотала.

Ничем не смог помочь даже сам «старик», всё ещё действующий (правда, только ещё с 1916 года) Главноуправляющий государственным здравоохранением и почётный член РАН Георгий Ермолаевич Рейн. Профессор мамин по Академии. Тоже все еще действующий, — пусть и «не присутствующий», — но всё же Член самого Госсовета! Но… совершенно сбитый с толку калейдоскопом навалившихся на него невероятнейших событий…

Кутепов, столкнувшийся с вопиющей несостоятельностью военных и гражданских властей Петрограда и возмущённый откровенной изменой их, попытался вмешаться в события. Но и он встретил то же непонимание, того более, откровенное злобное противодействие и остракизм деморализованных военных властей. Понял быстро, — и вовремя, — что с непрошенным своим фронтовым патриотизмом не ко двору пришелся. Ушел из-под грубого ареста (и расправы!). И, успев на Васильевский, к сёстрам попрощаться, — оказалось навсегда, — возвратился не без приключений в армию, на фронт. И там принять у обезножевшего Александра Александрович Дрентельна своих Преображенцев...

Печально: русские власти отказались участвовать в спасении русских. И теперь немец, начальник Генерального штаба германской армии, берется остановить гибель русских раненых, персонала, населения, помочь вылечить, поставить на ноги и отправить по домам хоть толику людей! Что это, генеральский фарс? Новый вид «шуток»? Но серьёзные немцы так не шутят, нет! И тотчас по отбытии Гренера они начали завозить к ней медикаменты, госпитальное оборудование и продовольствие, одежду и топливо... Медики глазам своим не верили! Но ведь везли же! Везли!.. И все же пугающе непонятна была избирательная щедрость немцев: завозили-то именно в мамины госпитали-лазареты! Она видела, что сами немцы свои очень ограниченные ресурсы расходовали экономно до скаредности. По их рассказам, население дома у них голодало отчаянно. Даже здесь, на Украине, пусть уже без войны, солдатские Butterdosen были куда как скромны. Главное же — по Брестскому договору они эшелонами вывозили в Германию хлеб и продовольствие, до последнего зерна опустошая и без того разоренную войнами голодающую Украину.

И всё же настоящее избавление от трагической безысходности шло от истинно добрых людей, от соседей — от немецких и голландских меннонитов-колонистов! Не они — эти воистину святые люди – смерть победила бы. Но о меннонитах – немного позднее.