Повесть о "разделённой любви"

94. Реплика Карла

С первых дней Большой войны, при очередной попытке Сталина, — уничтожив Финляндию ворваться в Скандинавию, — она, отбиваясь, напринимала вновь, как и во время «Зимней войны», тьму ринувшихся в нее перебежчиков. Кто из них знал тогда, что союзниками финнов станут немцы? Прорву, — деваться некуда, — пленных принимали, отмывали от окопной грязи и вшей, кормили, лечили. И переправляли в лагеря. А там, — здоровых, — выводили на работы. Маленькая страна. Повадки восточного соседа хорошо известны. Потому мобилизация граждан поголовна! Жизненно важные производства останавливались из-за отсутствия рабочих рук.

Где-то в середине 1942 года из массы пленных были вдруг отобраны евреи, которых переводили в отдельные зоны. Из них тоже выводили на работы на предприятия промышленности и сельского хозяйства – трудиться должен был каждый: кормили, одевали, лечили, спать в тепле размещали. И в мирное время продуктов питания и других жизненных ресурсов в этой северной стране тысячи озёр, — покрытой лесами по каменной морене тысячи лет назад ушедшего ледника, — не хватало. Приходилось всё импортировать. В войну стало много труднее. Когда неимоверным напряжением всех мыслимых сил страна должна была выжить и выстоять, — призвав в армию, поголовно, мужское и даже часть женского населения, — прокормиться и продержаться можно было только упорным трудом всех без исключения не державших в руках оружия… Ведь пути ввоза и страны-импортёры были закрыты. Правда, помогали немцы-союзники. Но их помощь непременно обусловливалась встречными просьбами. Даже требованиями. Как правило, военного характера. На что у маленькой Финляндии ресурсов не хватало…

Пленные евреи жили-поживали — как и весь финляндский народ — нелегко. Но о них знали. Их помнили. С лета 1942 года их стали посещать наши финские евреи, задумавшие облегчить жизнь в плену своим русским единоверцам.

…Всё связанное с судьбою евреев-военнопленных у нас в Финляндии знаю не понаслышке. Она известна мне «из первых рук»: у меня были приятели и просто хорошие знакомые, побывавшие у нас в плену. Были и есть друзья в еврейской общине Хельсинки. Наши евреи, — чудаки, право, как и сами финны, — не сомневались что ваши (советские) евреи верят в своего Бога. Как до сегодня верят в «гуманизм» своего дорогого товарища Сталина — самого нежного и надёжного друга всех сынов Авраама… Как же, — уверяют они сами себя (и их тоже) — в ходе наступления он освободил узников, — пусть даже подвернувшегося по пути наступавшей армии, — Освенцима! Как приятно, как хочется верить в эту байку… Восставшую Варшаву, — тоже бывшую на его пути, — он не заметил.

Автор (В.Д.): я тоже кое-что скажу.

…В 1944 году война для Финляндии окончилась. 31 декабря Маннергейм подписал последний приказ Верховного главнокомандующего…

Окончился плен. Однако, слинять перебежчикам из наиболее рьяных патриотов на Запад, — как ими изначально задумано было, и о чём мечтали они в плену, — не получилось. Подписавшие договор о капитуляции советские дипломаты это их устремление учли в первую очередь: мечтателям надо было торопиться на любимую родину в горячие объятья нетерпеливо поджидавших их... собратьев-евреев из СМЕРШ (Именно в СМЕРШ наших братьёв было тогда навалом; ибо, ко времени организации этой службы, власти сообразили, наконец, что евреям, — евреям в особенности, и именно на время войны с нацистами Гитлера, — можно и должно доверять особо: «в плен к ним не идут они категорически!». О том откровеннее и прямее прочих, задним числом правда, высказался маршал Василий Иванович Чуйков на «акциях» в штабе Московского военного округа в июне 1953 года. Но то — действительно «совсем другая история».

И вот, возвращение, горячие встречи, с жаркими объятиями… Тепло приветствуя блудных еврейских сыновей отечества, и слушая их искренние, – «от всего самого сердца», — исповеди, СМЕРШевцы смахивали скупые слезы сочувствия. Возвращенцы — обильные сопли счастья. И делились, делились — наперебой и шумно — с «ребятами с органов» душераздирающими подробностями перенесенного ими «ужаса в кромешном аду белофинских лагерей смерти». Откуда их вызволил дорогой товарищ Сталин, спасибо ему! Ребята, что из органов, вежливо внимали страшным рассказам возвращенцев. Ужасались, лапая, дрожавшие от сочувственного плача скулы. А когда слезы и сопли у собеседников подсыхали, по службе, задавали возвратившимся героям три законных штатных вопроса из «вопросника». «1. Как и почему оказались у финнов в плену?» Или: — «2. Что там поделывали?». Наконец: «3. Как, и за сколько, продали родину?.. За какую, значит, цену?..»

После непременного разминочного мордобоя, и обязательного котелка воды на «разгорячённую» голову, на первый вопрос ответ у всех был такой: «Оказались у финнов лишь по тягчайшему ранению (или по тяжелой контузии). И, — только вследствие навалившегося затем, — беспамятства» (Советский военнослужащий попасть в плен «в сознанке» не может — не должен! Даже, очутившись, — как это и бывало часто, — в трех или даже четырехмиллионных «котлах»!).

Со вторым вопросом было много проще. Блатных спасительных «Евсекций», — на советский манер, или «Юденратов» на германский, — у финнов не имелось. Отказались брезгливые финны от таких институций. Все же, Маннергейм был когда-то, если не гусаром, то кавалергардом. А если точно — чистой воды свитским генералом. Голубым уланом. Что вообще-то одно и то же. И жидовские штучки с трудоустройством азефов-малиновских в его, — лагерной даже, — военной полиции не проходили. Оттого ответ на второй вопрос тоже был легким: «Вкалывали! ой вкалывали! круглосуточно притом вкалывали! как каторжные; да еще под бичами, да под прикладами и под подкованными сапогами белофинских фашистов-изуверов; в глубоких шахтах (!) – как же без глубоких шахт – не ГУЛАг же! и без кормежки, конечно… Ну… без приличной...».

Сложнее было с ответом на третий вопрос. Хотя, на самом деле, продать свою любимую родину и в мыслях у них не было... Да и как было ее продать, если покупателей не имелось? Не шел покупатель. Не налетал (Тут они правы были: на их пламенные требования к ближним спасителям – скандинавам, и к дальним — европейцам с американцами, те попросту отмалчивались). И так: «не наваливался никто!», написано было у каждого на честных лицах…

— «Не наваливался? Не налетал? — Читали ребята с лица. – Та-ак... Ну, а если мы вас, пас-скуд, да по по-очках, да по р-ре-ебрах, да по яйцах?! А-а?.. С-с-сапогами… «Не налета-л»?, — падлы. Мы вам, мать вашу распроети, пока-ажем!»

...Показывали, конечно. Как обещано было. В лучшем виде. Точно с-сапогами!

Потом, — невдолге, — Особое совещание. Заочно — «катушками» — безразмерные сроки за измену родине. И – родные — Воркута, Ухта, Усть-Вымь, Печора...

…Подобного содержания откровения, счастье имел читать в бесчисленных следственных «делах» СМЕРШ и в протоколах «троёк» фильтровочных лагерей ГУЛАГа, трудясь общественным экспертом в, — светлой памяти, — Комиссии по реабилитации (...). Под командой покойного ныне друга моего Ивана Павловича Алексахина.

В 1956-м, или даже в 1957 годах бывших военнопленных в Финляндии бедолаг, — кто выжил в советских не смертельных, конечно, но «просто» в истребительно-трудовых лагерях, — «освободили» из малых зон, запустив в «Большое оцепление» — в СССР. Строго — но по-хорошему — упредив отобранными «подписками о не разглашении», с обещаниями в них 25-ти лет каторжных работ, если молчать не будут. Короче: «Чтоб — ни-ни, — ни про эти наши, ни, — тем более и Боже упаси, — про ихние, про финские, лагеря!»..

Молчали. Деться-то куда? И только... в самых-самых распротайных и презаповедных снах вспоминали, как «мучились» в финском плену. Как в теплых и светлых бараках принимали дорогих гостей — финских евреев. Как гужевались щедрыми их приношениями по субботам, по многочисленным еврейским (и не еврейским) праздникам. Число которых, постоянно увеличивалось по мере их возраставшей надобности. Как спокойненько, жили себе, поживали в своих «еврейских» зонах и блоках, созданных доброй волей Незабвенного Дедушкою племянника автора, наслаждаясь мирно первозданной тишиной и животворным хвойным смоляным духом стерильных финских лесов, и нетерпеливо дожидаясь возвращения домой для «радостной» встречи с ребятами из СМЕРШ. Безбедно кайфуя, зная уже, уже прослышав от людей сведущих и надёжных – от тех же финских евреев – действительно страшную правду еврейской жизни за пределами своего финского рая. Правду о том, как в эти же самые благословенные для них дни и ночи союзники их «изуверов»-спасителей, — из бесчисленных европейских гетто, собирают в гигантских накопителях знаменитых терминалов и мало известных крохотных периферийных вогзальчиков «Объединённой Транспортной Сети» несчастных их соплеменников. Загоняют их в тысячи телячьих вагонов сотен эшелонов. И увозят по-тихому в некую, никому до селе неизвестную, польскую глубинную нежить. Но не на Мадагаскар... Не на Мадагаскар. Отнюдь.