Повесть о "разделённой любви"

91. Игра на «трубах»

…Гиммлер был категорически против «впутывания сталинского отпрыска в кавказские дела». А затащить в них Якова пытался сам Альфред Розенберг. Ревельский немец, но человек в принципе русский. Православный не в одном, а, — с 1696 года, — аж в 18-и поколениях. Родственник букета династий придворных медиков. Свойственник эстляндских, — и молдавских, — Редигеров. В их числе русского Военного министра начала ХХ века; простого земского врача того же времени; наконец, современника нашего, русского церковного деятеля. Возможно, всё это лишь только дьявольщина. Но… «Вопросы крови – самые сложные вопросы в мире — по «треску» инфернального персонажа Булгакова. — И если бы расспросить некоторых прабабушек и в особенности тех из них, кто пользовались репутацией смиренниц, удивительнейшие тайны открылись бы… Не погрешу, если, говоря об этом, упомяну о причудливо тасуемой колоде карт». Розенберг ещё и русский патриот дооктябрьской формации. Из тех прибалтов-немцев, которые были хребтом — доброй третью — русского полевого воевавшего офицерства. А офицерства флотского, тем более офицерства научно экспедиционного, – того почти что, двух третей, без малого. Так вот, Розенберг в июле 1942 года затеял «совещание хозяйственников Грузии» с Багратионом Мухранским во главе. И оберфюрер СС д-р Эдуард Крёгер (тоже прибалт, тоже отлично владевший русским и украинским языками, и тоже российский дворянин), — глава русского сектора при докторе же Фрице Арлте в бергеровском департаменте «Остминистериума», — тоже возжелал переговорить с Яковом Джугашвили. (Если не с самим, то с лицами его курирующими). Зачем? С какой целью? Несчастному Якову не до того было. Меж тем, Розенберг, — деля шкуру неубитого медведя, — сам разрабатывал границы и катехизис новой — не большевистской – России (И по этому поводу грызся, — с присущим ему упорством, — с рычавшим на него фюрером). Многие не понимали тогда (да и теперь тоже), что самому Гитлеру никакая Россия не нужна была. Тем более, «с фокусами» её переустройства. В кои на одни только мало-мальски приличные дороги минимальной плотности сети потребовался бы остаток ХХ-го и весь ХХI-й век. Плюс не менее полста годовых бюджетов империи! Нужен был ему – любой ценой – абсолютный Judenrein повсюду на её европейской территории. О землях на востоке за линией Архангельск – Астрахань он вообще знать не хотел. К слову, границы, конструируемые им Государства Российского главный нацистский идеолог Альфред Розенберг – надо же такому случиться – определил он, — и очень подозрительно точно, — соответствующими тем, которые отвалены были Российской Федерации в результате не шумного беловежского разбоя и последовавшего затем разграбления Российской империи. Отсюда, – сослагательное, по всей видимости, — предположение ошарашенного развалом страны, охлоса: «А нафуя же нужно было тогда, в 1942 году, — после прибытия гитлеровцев на Волгу и в Кавказские предгорья (или на линию «Архангельск-Астрахань», за пределы которой двигаться они и не собирались), — продолжать бойню «освобождения»? Зачем, продолжать по-новой губить ещё несколько лет миллионы россиян на никому не нужных фронтах и в тылу?»… И — параллель: ситуация-то 1941 года – она ведь точь-в-точь повторила ту, что складывалась годах в 1915-1916-м. Тогда «Гришка» Распутин, – тоже «злейший враг трудового народа» (как тридцатью годами позднее «Альфредка» Розенберг), – пытался заставить Романовых заключить с Германией мир. Пусть и сепаратный, но мир! Который бы – безусловно — спас миллионы уготованных на убой русских людей и самоё Россию. Однако того не желали затеявшие войну благодетели народные – русский помещик и сам двор, крупнейший землевладелец и рантье планеты. Этим необходимо было, — во что бы ни стало и по возможности быстро, — избавиться от до нельзя расплодившегося мужика. В открытую, – яростными бунтами и почти повсеместным сожжением помещичьих имений вслед грозных событий 1905 года, — претендовавшего на их землю. Но прежде избавились они от самого Распутина в Петрограде (как впоследствии Сталин от Розенберга в Нюрнберге). Розенберг лучшему другу ленинградцев виделся только в петле. И Сталин с союзниками в петлю его загнали. Со Сталиным — понятно. Союзникам же торопиться с казнью не стоило: глядишь, мировая общественность и даже традиционно слепо глухонемой народ России, узнали бы во истину, страшную тайну «голодной Блокады коварным захватчиком-оккупантом Северной Пальмиры». И, возможно даже, славное имя её хитроумного инициатора-организатора. Тайной же владел никто иной, как всё тот же Розенберг. Бывший выпускник Отделения архитекторов при Московском Училище живописи, ваяния и зодчества. Наряду с изучением архитектуры истязаемого большевиками города на Неве, он начал исследование впечатляющей динамики «очистки», — с декабря 1917 года, — Петрограда-Ленинграда от «нетрудового элемента». И немедленного же заселения-заполнения его элементом «трудовым» — стаями швондеров. Стремительно, — до года 1929-го, — захватившими Северную столицу. Обладавший острой исторической памятью и сохранёнными документами на отцову квартиру в доходном доме по Литейному, особо внимательно следил он за заселением городского «жилого фонда» в годы 1934-38-е. Особо потому, что в то время, в голодавшей и повсеместно расстреливаемой стране, начало понемногу строится жильё. Но заселяли его снова, и преимущественно, только всё теми же швондерами и кальсонерами, — или уже подросшими их отпрысками, — всё ещё удерживавшими кабинеты в Большом доме и его филиалах. И, — будто издеваясь над разночинной титульной публикою, — в сдаваемые городом новые дома «подселяли», под патриотические радио вопли и фанфары гремящих газетных полос, семьи «стахановцев-металлистов» и, обязательно, «героев-строителей». Из расчёта…одну — на многие тысяч семей новоопричников. По всей стране было одно и то же. Но интересовал его бывший отцовский Петербург… И вот, год 1939-й. Перед Андреем Александровичем Ждановым, секретарём ЦК и, одновременно, Ленинградского обкома ВКП(б), неожиданно, поставлена не совсем понятная и неграмотно сформулированная задача. Немедленно, мобилизовав партийную организацию, возглавить и осуществить подготовку жителей «Города Ленина» к чрезвычайным ситуациям (?). Для чего: а) на базе Бадаевского складского комбината и его транспортного узла, организовать «Единое продовольственное объединение», полностью освободив для этого все городские (областные) складские помещения и хранилища от их содержимого; б) переместить это содержимое на пункты приёмки, контроля и хранения вновь организуемого Объединённого предприятия»…

(Документ во время войны исчез. К 1956 году Л.И. Элефантом найден зафиксированный клипсой папки «дела» край вырванной страницы, восстановленной по распоряжению Руденко свидетельскими показаниями 1990 года).

Энергично воплощаемая «в металл» тёмная затея (ленинградских?) властей стала известна германскому послу Фридриху Вернеру Шуленбургу неделею позднее 18.12.1940 года, дня, когда утверждён был «План Барбаросса». Перед разведчиками стран, пристально следящими за малейшими движениями друг друга (как в армянском анекдоте моющиеся в бане друзья, обронившие мыло) встал закономерный вопрос: «Что в Ленинграде происходит? Не тоже ли самое, — и не с тою ли целью, — что делается (военными) властями в Кронштадте и Либаве?». Посол информировал Берлин.

Мне неизвестно, как штабы вермахта приняли запоздалое и отработанное уже прямое доказательство «дружеских» намерений «верного» московского союзника. Но точно знаю, что Гитлер принял его с нескрываемой тревогой, а Розенберг — с не скрываемым торжеством: оно подтверждало его прогнозы 30-х годов об агрессивных планах Сталина!.. Откуда знаю? Да от деда!.. Его «руководитель 4-го (политического) управления НСДАП» Розенберг срочно навестил. Он правильно понял и верно оценил «неумолимую» (эмоциональнее самого Розенберга не скажешь!) связь завершающего — «бадаевского» — этапа — со всею хитрой цепочкою актов персонифицированной, — не допускавшей никаких исключающих толкований, — силой сталинской ненависти к ленинградцам. Дед выслушал Розенберга, поначалу не желая верить в чудовищную версию собеседника. Но перед ним сидел и объяснял суть и историю вопроса коренной житель Эстонии. Потому, — по определению, — не трепач. И Маршал вынужден был принять и подобную чудовищную версию державного коварства соседа. Для чего пришлось самому ещё раз «пролистать» после переворотную историю города, спотыкаясь о череду специфических перипетий сталинских макиавеллиево-каннибальских отношений с элитою его до апофеоза очистительных казней 1934-38 годов. Вспомнить в который раз в разговоре с другом – Пааво Талвелом — знакомый им обоим до тошноты нескончаемый ряд имён личных друзей и «верных» партийных товарищей товарища Сталина, одного за другим, — как пули из пулемёта, — отправляемых в подвалы на тайных, но громких «процессах» бывших и действующих городских руководителей. Наконец, извлечь из памяти целые серии таинственных, однако и предсказуемых, исчезновений известных петроградцев («ленинградцев» Густав не выговаривал!). Людей полюсно разных. Но, по слухам, всегда одинаково, кончающих. Если не тоннелями в Неву под Большим домом, то уж в Москве обязательно – в подвалах под Третьяковским у Никольской, 33. Или всё в том же Варсанофьевском, 7 по Большой Лубянке.

Несколько дней прошло. Ужин-мальчишник в доме Маннергейма по Kalliolinnantie, 14. Гости, из самых близких. И, вдруг:

…«А ведь имя им всем – вправду – легион! – Маршал, — словно ото сна очнувшись, — произнёс, вдруг, растерянно, присутствовавшему тогда, при разговоре с Розенбергом, приятелю Карлу Августу Эхренсвярду. И, то ли в состоянии некоей обречённости, то ли в полной растерянности — в пароксизме чувств, совершенно ему не свойственных — произнёс только им обоим понятную страшную фразу: — Этому людоеду, — до того как попытаться разделаться со всем населением Петрова города, — ему рукой подать…»

…Несколько же дней назад – Розенбергу:

— Что теперь, — спросил гостеприимный хозяин?

— Полагаю, теперь он решил… всех разом!

— ??? Может ли быть такое?

— И это Вы так полагаете, куда как много лучше меня знающий этого каннибала?

— Тогда… Что нужно от меня?

— Осознания происходящего в Питере и прогноза возможных последствий…

— Господин Розенберг, в любом случае кормить такой город мы не сможем…