Повесть о "разделённой любви"

26. Тёткины обиды

Для Катерины не обыск тяжек и обиден – привыкла. Для одинокой души её страшнее новое разочарование в, из без того редчайшей, — сердечной на этот раз показалось – дружбе с дурою этой. И снова тягостная пустота давным-давно ставшего «родным домом» Большого театра. Славного Академического «Коллектива взасос целующихся змей». Существование в коем… Счастье недостижимое, казалось бы. Но на самом деле мука. Безысходность как в любом кремлёвском серпентарии до кормёжки. Пересуды. Сплетни. Шумные – «на всю Москву» — свальные сплетения всех со всеми и всех цветов. Громкие «общественные», — на всю Европу, на планету даже, — разборки. А в промежутках неслышное, — потому как персональное по своим лёжкам, — переваривание отоваренных хозяйских щедрот. Накопление живительной энергии и ярости для предстоящих свалок, скандалов и «собачьих свадеб»… И Заслуженные рептилии трепетно укарауливают очередную персональную жертвенную крысу…

…Странное и грустное подведение моей тёткою итогов не так состоявшейся, конечно же, — именно, именно состоявшейся — да ещё какой – карьеры! Редчайшего, — несомненно даже уникального, — сценического успеха! Но отношения жительницы сверкающего в огнях рампы и софитов сценического олимпа к своему Храму. Вкупе с непредвзятой оценкой самого Театра в которой прошла видимая часть мафусаиловой жизнь её. Её — почитаемой и боготворимой просвещённым русским (и не только) обществом… И мне нет-нет выслушивавшему откровения её, — некому было кроме меня (через пятнадцать лет в нетях возвратившегося «из оттуда») их выслушивать, — в который уже раз грустно и тошно. Хотя давно известно что одна из страннейших особенностей людской натуры состоит в том что человек имеющий твёрдое представление «о некоторых вещах» всё же приходит в ужас, когда убеждается непосредственно что его представления соответствуют действительности…

…И так, конец ещё одной привязанности. Конец пусть слабенькому но всё же току тепла которое исходило временами от Верочки[1] в одинокую Катину стареющую душу, так по этому теплу истосковавшуюся…

А было…

«До конца отпуска оставался месяц. С Екатериной Васильевной Гельцер, солисткой балета Большого театра, мы поехали на Оку, в Поленово. В обыкновенном крестьянском домике сняли две небольшие комнаты. По утрам нам приносили парное молоко, сметану, клубнику, ягоды, грибы. Хозяйские дети ловили для нас рыбу. С Гельцер мы совершали длительные прогулки. Она рассказывала о выступлениях в Бельгии, Франции, Англии, Италии, Америке, о встречах с Дягилевым, Рахманиновым, Буниным, Шаляпиным, Бальмонтом, Анной Павловой, Стравинским, Фокиным, Мордвиным, легендарным импресарио Юроком… С великими Серебряного века…

— Всё это, дорогая, было очень давно, — с грустью говорила Катя. – За это время воспоминания мои успели потускнеть, обрасти мхом… Я к Вам, Верочка, давно присматриваюсь и о многом про Вас догадываюсь. Вы красивая, талантливая… Смотрите не проиграйте свою жизнь!

Это — для сведения потомков — «парадная», — так как имеет быть милостиво помещённой в СЭС 1985 года, — биография блистательной русской вокалистки. Привожу статью из Большого Энциклопедического словаря потому, что в день официальной смерти Сталина Веру Александровну арестовали и выслали в… Тбилиси. Что бы о ней забыли. Только через 11 лет о великой вокалистке вспомнили как о профессоре Тбилисской консерватории… 5 марта 1953 года были арестованы все, кто был близок к умершему. За исключением Александра Евгеньевича Голованова, Главного маршала авиации. Роившаяся вкруг Сталина, властвующая мошкара всех уровней и рангов, — теряя рассудок от ужаса не понимания того, что будет с нею, — ожидала реакции возглавляемого им ведомства. Именно: «Института», с 1934 года «наблюдавшего» над Управлением Особых отделов НКВД СССР и регулярно очищавшего их стройные ряды (См. сочин. В.Суворова о А.Е.Голованове: ДЕНЬ М, КОНТРОЛЬ и ВЫБОР).