Повесть о "разделённой любви"

61. Украинские мотивы

— Почему «не рассказать»? Я могу рассказать, что Украина вынесла, когда власть на её земле узурпирована была «теми же» евреями-комиссарами. Есть и свидетели тех преступлений – «те же» евреи, друзья мои…

— Ну, о евреях в таком… аспекте… Напрасно! Вы – иностранец. И вам объективно никак не оценить глубины страданий чужого вам народа под пятой вашей… ну… пусть немецкой армии. Не самой, скажем, гуманной.

— Я и не оцениваю. Оценил сам народ, испытавший оккупацию одной и другой армии. Так вот, ваше нашествие украинский народ «оценил» многолетней освободительной борьбой против большевиков, унесшей сотни тысяч его и русских жизней. А Вы долдоните (Мартин – надо не забывать – изучал и совершенствовал русский язык не в гимназии Мравинского, и даже не в ИФЛИ, но в обозе «на шляху»): — «Бандеровщина!», «Банды в Карпатах!», «Западно-Украинские бандиты!». С нами Украина не воевала!

— Неправда! Именно против вас…Против немцев воевали украинцы, подтвердив тем самым каким непереносимым злом была ваше нашествие!

— Я хотел бы Вам поверить. Однако, я тоже пережил нашествие, только советское. Всё «прелести» его не обошли и меня. Но всё это лирика. А лет 25 тому, познакомился я с интересным советским документом, повествующим, как народ Украины оценил ваше и Германское нашествие 1939-1941 годов (если точно — до года, кажется, года до 1952!). В конце концов, всё познаётся в сравнении. Тем более, когда это не пропагандистские домыслы, а документ, — Приказ о депортации в Сибирь всех украинцев, проживавших «под властью немецких оккупантов»! Всех. Без исключения…

— Ну-у! Это фантастика! Я о таком приказе не слыхал. Такого приказа, глубокоуважаемый господин епископ, не только чтоб где либо в наших краях, — я в этом не сомневаюсь, — в природе не было! – Отукалин весь воспрял, засветился, ямочки пошли по его щекам. – Представляете что значит депортировать аж сорок миллионов украинцев?! И кто, — по-вашему, — мог отдать такой приказ? Это, — ну, сами понимаете, — господин Тринкман, — это же…бред собачий! – Он наслаждался подвернувшейся возможностью указать австрийцу его место… «Отплатить» за Бабий Яр…

— Этот, по вашему, собачий бред подписали в июне 1944 года известные Вам ваши маршалы Жуков и Берия, заместители Сталина.

…Я гадал: шутит мой Гетенька или дурачится? Ведь он должен был подняться солидно. И тотчас прервать встречу за такие шутки какого-то… недобитого Тринкмана! Но он…

Он, «осев», рявкнул: — Повтор-ряю – это бр-ред! И мне не пристало его выслушивать!.. — Дипломат, он выбрал… «промежуточную» реакцию. Он гордо голову развернул в мою сторону, будто вопрошая. Его возмущённый взгляд выражал мне укор за Тринкмана и его апокалипсис? Или…он спрашивал: что знаю я об этом документе? Ну, укорять мог он только себя: не мне пришла в голову идея пригласить к нему гостя с неприятными Отукалину предположениями. А вопрос?.. Ни за что не поверю что даже недалёкий пусть зам Министра, — да ещё и МИД, к тому же племянник шефа союзного Комитета какой-никакой информации, — не знает этого (пусть за семьюдесятьюсемью печатями упрятанного) скандального приказа! Зна-а-ает! Наизусть помнит! Как и всё, что проделывал его бывший кумир Сталин… Укор – если это именно укор – пропустим мимо ушей. А вопрос?.. Ответив, придётся раскрыть (пусть не при госте) источник моей информированности. А его-то нет уже на свете – два года как почил в Бозе… Ладно! Не оставлять же друга дураком.

— Был… Есть такой приказ, Гектор Фёдорович. Мне его Мерецков показывал. Кирилл Афанасьевич… Маршал. Там у него всё… это – чёрным по белому… Яснее ясного. С чьей-то глупейшей допиской, правда: «По неизвестной причине этот приказ не был выполнен»… Между прочим, он – от 22 июня 1944 года. И номер имеет «0078/42». Я запомнил: приказик-то неординарный. Разрушительный приказик-то…

— И Вы туда же! – Понял — выручаю его, попавшегося, — зарвавшись, — в жидкую фракцию дурно пахнущего парт-патриотизма. Смешного. Даже очень. Но с таким гостем чреватейшего.

Отшутились кое как.

Тут, — как раз ко времени, — внесли новый кофе и шикарную, с гербом, папку с долгожданными документами. Их торжественно помощники Отукалина вручили Марте. Она поблагодарила их. И Гектора Фёдоровича, который вскоре проводил стариков и меня до лифта – событие, для скрупулёзно блюдущего Фамильный понт Гетеньки, совершенно исключительное. Надо думать, обязанное теперь уже не так светлой памяти упомянутой дружбы, но неожиданной для Отукалина удивительной осведомлённости гостя. Попрощался тепло. Пожелал приятных встреч. Когда створки дверей лифта почти закрылись, попросил занести, как-нибудь, «приказик» (а я и не сомневался что он его не читал – на фига ему эти бумажки из раньшего времени? Для таких, как он, — почти что из века каменного? Подержал в руках, если подержал…)…

Автор повествования – свидетель случившегося – сопроводил притомившихся стариков сперва в гостиницу «Националь», где им с величайшей тщательностью приготовлен был «голубой» номер. А через пару часов отвёз домой, где нас с понятным волнением ожидали…