Детство Ромашки

Меня никогда не били,— ответил я.

Тоже врешь,— недоверчиво сказал Петяшка и отвернулся.

Терешка поверил, завистливо вздохнул.

Вот жизня!.. А мне, что ни день, трепка. Отец —ладно: побьет кое-как и отступится, а мать — беда: начнет колотить, а остановиться не может.

Хватит этого разговора,— решительно заявил Петяшка.— Пошли купаться.

Мы искупались, погрелись на солнышке, еще раз искупались...

Мне стало приятно и весело. Волга текла передо мной широкая, голубая и вся блестела на солнце. Далеко от за-коска вниз одна за другой плыли золотистые беляны \ а навстречу им, дымя, шел буксирный пароходик. Черный, как жук, он карабкался по воде, волоча за собой длинную серую баржу.

Вот бы на той барже в Казань уплыть...— тихо проговорил Петяшка.

Зачем? — спросил я.

А чего тут жить? Балаково так и будет Балаково. Село не село, город не город. А в Казани татары живут, тарантасы делают.— Петяшка нахмурился и после короткого раздумья сказал:—Научился бы я тарантасы делать...

А меня отец к гуртовщику Мурашову хочет внаймы отдать, косячному делу2 обучаться.

И опять ты врешь! — с досадой сказал Петяшка и, хлопнув рукой по песку, воскликнул: — Ну чего болтаешь? «Хочет внаймы»! Захотел бы, так давно отдал.

А годов нет. Мне весной только десятый пошел.

Год бы и накинуть можно. Мне вон девять, а я всем говорю— одиннадцать. То-то и есть...— Петяшка толкнул меня плечом.— Тебе какой год идет?

Девятый.

Прибавляй. Говори десятый.

Зачем?

Скорее вырастешь. — Петяшка пренебрежительно усмехнулся.— Вы чудные народы, живете без рассуждениев, с вами и разговаривать скучно.— Он отвернулся, пощури-ваясь посмотрел на Волгу и вдруг, словно подстегнутый, сел на песке. Глаза у него потемнели.— Большому что? — спро-