Детство Ромашки

День хмурый, ветреный, по Волге гулко катятся гривастые волны. Пароход должен прийти в три часа. Уже шестой, а его нет и нет. Мы с Максимом Петровичем изождались, иззяблись на пронизывающем ветру. Несчетное число раз поднимались на пристанский балкон, напряженно смотрели в сторону Саратова, но хоть бы что-нибудь зачернело в мозглой серой дали!

Никогда Волга не была такой пустынной.

С балкона мы спустились вниз и бродим среди ожидающих прибытия парохода. На людях веселее и время течет незаметнее. Пьяный босяк в кумачовой рубахе, располосованной от ворота до подола, в шапчонке, из которой клочьями торчит пакля,, сидит у самой воды, держится руками за колени и, запрокинув лицо, качающимся, но чистым и мягким голосом поет про Ваньку-ключника, злого разлучника. Внезапно оборвал песню, повернулся к людям, обступившим его, крикливо и зло спрашивает:

Вы кто такие? Вы есть твари земные, и притом любопытные. Петь я больше не буду. Гоните по семишнику.

Бают, из артистов,— горестно замечает какая-то женщина.

Из них,— с усмешкой отвечает мужик, подтыкая под кушак брезентовые рукавицы.— Утром за косушку 1 представление давал. Куплеты про сердце красавицы пел. Ловко выходило, а потом кланялся во все стороны. Потешный! Добровольцем на войну просится. Вон ведь она, водочка, чего выделывает...

А у кассовой конторки на дорожных сундучках сидят две старушки. Обе маленькие, сухонькие, с прозрачными, восковыми личиками, говорят не умолкая, перебивая одна другую.

—И не верь, и не верь, подруженька. Сплетни что повитель. Уж так оплетут, так оплетут...

Но вторая тут же перебивает подружку:

-Надеждушка, истинная правда! И не пустой человек это говорил, а уж такой-то видный, такой-то паркетный...

Ужель насмерть убили? — удивлялась первая.

Как, сказывают, ударили по нему из пушки, враз ему смертушка. А он, вишь-ка, этот Ерца-Герца — принц, царских кровей. Австрийский царь, как спохватится, войска собрал, на сербиян кинулся и начал их саблями рубить. А они, подруженька милая, все как есть православные христиане. ^Тогда наш государь за сербиян встал, а за австрияков немецкий царь поднялся. И пошла она, война-то, и пошла...