—Аккма, сынок! Акима...
А он уперся руками в плечи отцу, всматривался в его лицо, спрашивал.
—Ты хворый? Да? Хворый?
Максим Петрович отрицательно качал головой.
А зачем плачешь? Раз не хворый, не плачь.
Да я от радости, сынок!
—Ну вот еще! — воскликнул Акимка.— Люди от войны плачут, а он...— И, не договорив, обвил руки вокруг его шеи. закричал: — Тятька мой! Как я тебя заждался!..
Откуда-то появился Макарыч. Веселый, подвижной, он радостно поздоровался с дедушкой, потряс за плечи ослабевшую тетку Пелагею, встрепал Акимке волосы, назвав его белобрысым огольцом, а меня спросил:
—Где Семен Ильич?
Я совсем забыл, что этим пароходом должны приплыть и дядя Сеня с Дуней. Их на пристани не было. Кинулся к сходням, но дедушка схватил меня за рукав:
Куда ты? Нет Семена Ильича.
Почему нет? Где он?
С парохода на пристань поднимались ротмистр и дама. Дедушка опасливо покосился на них, прошептал:
—Потом расскажу. Пойдем...
На берегу Макарыч усаживал в пролетку Максима Петровича с теткой Пелагеей и Акимкой. Усадил, крикнул Махмуту:
—Гони, Ибрагимыч, чтоб искры из-под копыт сыпались! Для нас Макарыч нанял пароконную линейку. Когда уселись и поехали, он спросил:
—Как же это произошло, Данила Наумыч?
—Да я и не объясню,— развел руками дедушка.— Все шло чин чином. В Саратове погрузились. У Семена Ильича с Евдокией Степановной багажишку порядочно набралось, так помощник нашелся. Мужичок в лапотках. Проворный такой мужичок, непоседливый. Стали к Вольску подходить, глядь — нет мужичка, а около нас вон такой же, какого я сейчас на пристани видал. Скрозь у него золотые пуговицы, на картузе— кокарда, на ремне — шашка. Ну, прямо к Семену Ильичу приступил. Покажите, говорит, ваши документы. Подал ему Семен Ильич паспорт, бумаги, он их тогда без слов сворачивает— и за обшлаг. Задерживаем вас, говорит. Ну, и просит сойти с парохода. Евдокия Степановна пометалась и тоже сошла.
Было грустно, что жандарм задержал дядю Сеню. «Как же он к нам приедет?» — хотелось спросить дедушку, но было боязно. Вдруг ответит: «Не приедет совсем».