Детство Ромашки

Мы — в ворота, а Махмут на своей пролетке — из ворот. Едва разминулись...

Хозяин стоял на крыльце. Приспустив поддевку с плеч, он словно напоказ выставил свою широкую грудь, плотно обтянутую клетчатой жилеткой с широкими лацканами, и исподлобья наблюдал, как линейка подкатывала к крыльцу..

—Будь здоров, Митрий Федорыч,— приветствовал его дедушка.

Горкин сошел с крыльца, протянул дедушке руку:

—Здравствуй. С приездом. В дом торопись, Ивановна ждет, блинов напекла.— На меня посмотрел, кивнул к крыльцу.— И ты к бабке марш.— А Макарыча задержал.— Поговорить надо. Сядем.— И он, завернув подол поддевки, опустился на ступеньку.

Таким хмурым я еще не видел хозяина, и предчувствие чего-то недоброго остановило меня в сенях. Бубнящий голос Горкина звучал глухо, но я отчетливо слышал каждое слово.

Мне хоть и любой бес — батька, но в свою компанию ты меня не всовывай. Вы там сколько хотите и отца, и сына, и святого духа ниспровергайте. Покупать да продавать мне — ни с богами, ни с царями не советоваться. Кто там на троне, император или вот сапог мой лаковый,— один пес. От кого польза, тому и нижайшее почтение. Но имя Дмитрия Горкина я марать не дозволю. Что у нас с тобой получается? У тебя затеи, а я денежки выкладывай...

А когда же я у вас на мои затеи деньги брал? — спокойно спросил Макарыч.

Не строй, говорю, из меня шута горохового! — еще более раздраженно воскликнул Дмитрий Федорович.— Когда брал... Никогда не брал. Только так делал, что я сам их отдавал. За Пояркова перед жандармским полковником в Саратове кто пять катеринок положил? За Сержанина этого триста — кто? А где Сержанин? Ухнули денежки? И чую, ты из меня еще потрясешь. Ротмистр Углянский нынче и пообедать не дал. Явился, будто на бал разодетый, слова как через цедилку цедит. «Одного из ваших в Вольске задержали, достопочтенный господин Горкин. Может быть, и ошибка, но не советовал бы я вам, уважаемый, в такое время иметь дело с неблагонадежными». Ишь куда загибает! «Неблагонадежные»! А я по роже вижу, что и ему руку золотить надо. Что ж получается? В России жандармов, поди, миллион. Всем по целковому — и от горкинских капиталов один фук останется.

—Зря сердце надрываете, Дмитрий Федорович,— сухо заговорил Макарыч.— Катеринки я вам верну, даже с процентами, и немедленно. Пойдемте.— Грохая сапогами, он взбежал по ступеням крыльца и прошел сенями так быстро, что меня обмахнуло ветром.