Скоро я увидел ее на улице. Бежала она неуклюже и тяжело переваливаясь. Запахнув края шали под локти, бабаня сорвала с околоточного шапку, покопалась у него за плечом и принялась кружить возле столба, широкими петлями сматывая себе на руку веревку. Смотала, отбросила в сторону и стала помогать околоточному встать с земли. Опираясь руками, он слегка приподнимался, но тут же валился на бок или садился так, как сидел. Долго бабаня хлопотала возле него, забегая то с одной, то с другой стороны. Наконец околоточный укрепился на коленях и, упираясь руками в столб, медленно поднялся. Минуту-другую стоял, затем пошел, с трудом переставляя ноги. На его широкой, горбившейся спине белел листок. Бабаня подковырнула его пальцем, оторвала половинку и, вернувшись в комнату, протянула мне:
—На-ка, сынок, прочитай.
Четкие и красивые буквы темно-фиолетового цвета собрались в ровные строчки.
—Товарищи!
Слушайте нашу правду! Второй год идет война. На фронтах реками льется кровь наших отцов и братьев. Сотни тыся'1 людей остались сиротами. Вдовы и матери от тоски и горя выплакали глаза, а промышленники, купцы, пароходчики между тем наживают миллионные прибыли, кутят, скачут на рысаках и живут в свое удовольствие.