До встречи в Бомбее

Глава 13

События развивались быстро.

На следующее утро после убийства эрцгерцога отец Мэдди поехал к епископу собора Святого Фомы и упросил его, чтобы имена вступающих в брак огласили в ближайшее время, и заказал церемонию на третье августа. В тот же день Люк заехал на центральный телеграф и сообщил новости Эди и своим родителям. «Взволнована до глубины души», — написала в ответ Эди. «Просто потрясающе, — ответили родители Люка. — Очень ждем встречи с нашей невесткой». А потом Люк и Мэдди съездили в порт в битком набитое народом бюро компании «Пи энд Оу» и зарезервировали места на рейс домой на седьмое августа.

— Даже меньше месяца, — радовалась Мэдди, заполняя анкету пассажира за лакированным столом клерка. Она закусила губу, впервые указав свою фамилию как Деверо. — Ждать недолго.

— Совсем недолго, — широко улыбаясь, сказал Люк.

Она посмотрела на него, и ручка повисла в воздухе.

— До этого времени ничего ведь не случится с сербами, правда? — произнесла она. — Так скоро ведь не может…

— Нет, — покачал головой Люк, — нет, не так быстро.

Шестого июля из типографии пришли свадебные приглашения — стопка карточек с тиснением, которую Мэдди в нетерпении высвободила из оберточной бумаги. На губах ее играла улыбка, а по телу от радости бегали мурашки. В этот день бомбейское небо раскололось напополам и ниспослало на город потоки дождя, а Ричард вернулся домой с новостью о том, что Германия дала Австро-Венгрии карт-бланш, поддержав тем самым ее действия в Сербии.

— Это все равно еще не значит, что война будет, — сказала Делла, которая гостила у Мэдди и восхищалась приглашениями.

— Вот умница! — похвалил Ричард.

Но, казалось, никто больше не разделял оптимизма Деллы. На самом деле очень многие полагали, что она ошибается.

— Фразер Китон просто ждет не дождется, когда наденет военную форму, — пожаловался Питер, когда тем же вечером они все, за исключением Элис, чье продолжающееся нездоровье уже начинало вызывать беспокойство, сидели в освещенной свечами гостиной и согласовывали небольшой список гостей. — Постоянно твердит, как хочет поучаствовать в войне.

— И в чем именно, по его мнению, будет состоять его участие? — спросил Люк, зажигая сигарету.

— Конечно же, в том, что он будет носить красивый китель, — усмехнулся Питер.

— Что ж, я могу раздобыть ему такой в армейском магазине, — заметил Ричард.

— Могу отдать ему свой, — сказал Люк. — Главное, чтобы он на этом успокоился.

Поговорить с Фразером ему, однако, не удалось. Теперь, когда все, кроме Деллы, почитали присутствие индийских военных в Европе за необходимость, Люк был занят больше, чем когда-либо: постоянно ездил в Пуну и обратно, присутствовал на учениях дивизии, которая должна была быть мобилизована первой. И хотя они с Мэдди старались использовать каждую возможность побыть вместе в моменты, когда Люк все-таки был в Бомбее, приготовления к свадьбе он все же пропускал. Мэдди даже завидовала, что ему не приходится присутствовать на бесконечных обсуждениях последовательности блюд для праздничного стола и преимуществах фруктового торта перед бисквитным.

— Мне все равно, какой торт у нас будет, — сказал он Мэдди, когда они лежали в кровати, и поцеловал. — Тебе это помогло?

— Нет, не помогло. Может, поменяемся обязанностями?

Люк постоянно был на совещаниях: с офицерами военно-морского флота, квартирмейстерами, старшими офицерами, командирами рот, и готовил планы транспортировки, требования по снабжению и боеприпасам, временное жилье для размещения потока военнослужащих, которые будут стянуты в город в случае ухудшения ситуации перед дальнейшей отправкой в Европу.

Офицеров не хватало. Более четверти ротных командиров индийской армии были в отпусках в Англии, а остававшихся в Индии не хватало даже для того, чтобы проводить с сипаями учения на плацу, не говоря уже о войне.

— Это абсурд, — признался Люк Мэдди, когда они сидели у него дома на окне в середине месяца. На улице в ночи стеной лил дождь, шумя в невидимом море. — Я не знаю, что будет…

— Но ведь нас это не коснется, правда? — спросила Мэдди с нехорошим предчувствием, что коснуться может. Все-таки Люк находился в запасе. «Нас первыми призовут, если мы вступим в войну», — сказал как-то Питер. Эти слова безжалостно всплыли у нее в памяти. — Тебе же не нужно будет оставаться здесь, чтобы кого-то куда-то везти? — она села ровно и посмотрела на Люка. — Мы уже купили билеты…

— Надеюсь, что нет, — ответил он. — Англия ведь еще не объявила войну. Возможно, Делла права и ничего такого не случится.

— О, Люк…

— Нет, серьезно. До тех пор пока Франция не вмешивается, можем не вмешиваться и мы.

Но Франция, конечно же, вмешалась.

Третья неделя июля ознаменовалась тем, что президент Франции Пуанкаре побывал в России и пообещал, что его страна поддержит Сербию и защитит при нападении Австрии. Мэдди теперь уже боялась, что война может разразиться еще до того, как они с Люком успеют пожениться, и, примеряя платье в выложенной кафелем мастерской портнихи, расположенной в цокольном этаже «Таджа», думала только о том, что все эти мировые события слишком быстро выходят из-под контроля. Элис тоже поехала с ней; мать настояла на том, чтобы везде ходить вместе, хотя не переставала жаловаться на больной желудок и с каждым днем выглядела все бледнее. Мэдди, как и обещала Люку — да и себе самой, — наконец поговорила с ней, пока они ехали в машине. Задыхаясь от дурного предчувствия, она принялась задавать Элис вопросы: почему мать так упорно отказывается приезжать в Ричмонд, что мешало ей бывать в Оксфорде на протяжении всех тех лет и — слова сами слетали с губ Мэдди, а голос креп по мере того, как давно мучившие мысли оказывались на свободе, — почему она не поехала отвозить ее к Эди и Фитцу в самый первый раз? «Наверное, ты была убита горем от того, что пришлось меня отправить».

Элис не ответила. По крайней мере, ответила не сразу. Взгляд ее голубых глаз был прикован к одной точке. Она выглядела испуганной, будто давно страшилась этих вопросов, и Мэдди уже начала жалеть, что вообще задала их.

И даже когда Элис заговорила, каждый слог давался ей с напряжением, с неимоверным усилием — с огромным страданием.

— Еще как была убита горем, Мэделин, — сказала она. — Это было самым тяжким испытанием для меня. Я очень хотела поехать с тобой.

— Но…

— Это было невозможно, — продолжила Элис. — Казалось невозможным.

— Невозможным? — эхом повторила Мэдди, придя в полное замешательство. — Из-за Эди? — осмелилась предположить она. — Вы были подругами. Между вами произошла ссора?

Элис вздохнула, и Мэдди приняла этот вздох за согласие. Но прежде чем она нашла способ вытянуть из матери больше о раздоре, о котором подозревала уже давно, Элис заверила Мэдди, что Эди не имела никакого отношения к поездке.

— То же самое Фитц. Подобные вещи ни за что не остановили бы меня.

«Так что же тогда между вами произошло?» — была готова спросить Мэдди.

Но тут Элис шевельнулась, коснувшись рукой талии, и поморщилась, словно от боли. Предположив, что так оно и есть, Мэдди почувствовала себя ужасно виноватой, поскольку была уверена, что отчасти поспособствовала этому. При таких обстоятельствах она не посмела еще больше расстраивать мать.

К огорчению Люка и Деллы, Мэдди больше не возвращалась к этой теме.

Крутясь в примерочной и глядя в запотевшее зеркало на отражение сероватого лица Элис, Мэдди чувствовала, как у нее у самой крутит в животе от обещания, данного Пуанкаре, и от ужасающей неизвестности того, что ждет ее впереди.

— Отлично, — тихо сказала мать, — выглядишь как картинка.

— Пусть они прекратят, — сказала Мэдди Люку. — Я хочу прийти туда и велеть им всем остановиться.

— Так и сделай, — сказал он, целуя ее в шею. — Я бы не хотел снова становиться солдатом, и я уверен, что они тебя послушают.

Но, очевидно, она никуда не пошла, потому что двадцать третьего июля Австро-Венгрия объявила Сербии ультиматум, в котором требовала предоставить ей свободу действий в расследовании смерти эрцгерцога, и Сербия этот ультиматум сразу же отвергла.

А потом, всего за несколько дней до брачной церемонии, посыпались костяшки домино.

Тридцать первого июля Мэдди встала до рассвета и поехала вместе с Ахмедом и Деллой на знаменитые благоухающие цветочные рынки Бомбея. Все трое укрылись под зонтиками и прокладывали себе путь среди царившей ранним утром толчеи к ломящимся под тяжестью товара торговым рядам, чтобы закупить целый воз влажных, душистых лепестков для венчания. И в это время пришла зловещая новость о том, что русские объявили мобилизацию в защиту Сербии.

— Это еще не значит… — начала было Делла и осеклась.

Даже она уже не могла притворяться, что войны не будет.

Они все равно отправили цветы в собор и заверили друг друга, что ничего не может случиться до свадьбы. Конечно, не может.

Но на следующий же день, пока Мэдди исторгала на кухне виллы соответствующие комплименты по поводу сотворенного их поваром умопомрачительного свадебного торта (все-таки фруктового, не бисквитного), приехал Люк и огорошил новостью о том, что немцы вторглись на территорию соблюдавшей нейтралитет Бельгии.

— Мы все равно поженимся, — решительно объявил он, когда они удалились с кухни и остались наедине в пустой гостиной. — Нам ничто не помешает.

— Но потом…

— Это потом, — прервал ее Люк и прижал к себе. — Потом и разберемся, — они встретились глазами. — Все будет хорошо.

Мэдди вздохнула и растворилась в его объятиях, с радостью позволяя убедить себя хотя бы в ту минуту.

— Ты ведь никуда не убегаешь? — спросила она.

— Мне нужно в военный городок.

— Останься лучше со мной, — попросила Мэдди.

— Я тоже хотел бы побыть с тобой, — ответил Люк и поцеловал ее долгим поцелуем. — И в этом заключается мой план. Я так и сделаю, как только уляжется вся эта неразбериха. Ничего другого я делать не собираюсь.

— А это точно закончится к Рождеству, как все говорят?

— Может, даже быстрее.

Мэдди уповала на Бога в том, чтобы Люк оказался прав.

Она надеялась на Всевышнего и на следующий день, когда Франция и Бельгия объявили полную мобилизацию. Когда она поехала в «Тадж» забирать от портнихи платье, то остановилась посмотреть на висевшие в вестибюле плакаты: изображения толп счастливых англичан, прохлаждавшихся в отпуске на берегу, и заголовки, гласившие, что охваченная патриотическим жаром страна готова к бою. Мэдди тихо помолилась, чтобы все это оказалось не более чем коротким помешательством.

Англия неизбежно объявила ультиматум Германии, велев немцам уйти из Бельгии или приготовиться к объявлению войны. В день свадьбы еще к рассвету британские и индийские войска, как действующие, так и состоящие в запасе, были приведены в режим боевой готовности. Люк с Питером оказались в их числе.

Взволнованная и вместе с тем до смерти напуганная Мэдди проснулась чуть свет. На ее щеках застыла упрямая улыбка, а душу переполняла неиссякаемая радость от предвкушения грядущего дня, от мысли о проснувшемся у себя в квартире Люке, от осознания реальности, которая была чудесна до дрожи и в которой через считаные часы они поженятся.

Поженятся.

Сгорая от нетерпения, Мэдди вымылась, надела белое платье, нетвердой рукой заколола волосы. Страх отступил, когда они с отцом подъехали к церкви. Дрожащей рукой она взяла руку Ричарда, потом перехватила под локоть, и под проливным дождем они побежали к дверям собора Святого Фомы. Ее фата парила над скользкими ступенями главного входа.

Мэдди стояла в конце вымощенного мрамором прохода и смотрела вперед, на стоящего у алтаря Люка — он был таким статным в утреннем костюме (пока еще не в форме), выглядел таким счастливым и смотрел на нее, на невесту. Она думала только о нем и о том, что должно было сейчас свершиться. Мэдди сделала первый шаг; голова ее закружилась, а дыхание стало частым и поверхностным от охватившего ее волнения. Мысли о мобилизационных пунктах, открывшихся по всей Индии, улетучились. Она забыла о пустых кораблях, подходивших в тот момент к Бомбею, чтобы увезти военнослужащих, о том, чья армия чью границу пересекает, о мрачном виде матери, сидящей на церковной деревянной скамье в переднем ряду, и о том, что Гай опять прислал карточку с отказом прийти на свадьбу. «Уверен, что все пройдет замечательно и без моего присутствия». Невеста остановилась рядом с женихом, и фата обернула ее плечи, а Люк чуть наклонился, и его низкий, бархатный голос тихо прозвучал у ее уха: «Вот и дождались». Мэдди казалось, что она никогда еще не чувствовала себя счастливее.

Приветствий епископа она почти не слышала, только ощущала руку Люка под своей рукой, его тепло, и то и дело украдкой смотрела на него, а он — на нее. Они оба старались сдержать улыбки, что оказалось практически невозможно. Епископ объявил первый гимн, раздались звуки органа, и когда гости с шелестящим звуком встали и запели об удивительной благодати, Люк снова наклонился к Мэдди и сказал, что белый ей очень идет.

— Спасибо, — прошептала она в ответ.

— Пожалуйста. Ты выглядишь совершенно невинной.

Она почувствовала, как ее улыбка расползается еще шире.

— В самом деле?

— Да, — сказал Люк и подвинулся ближе к ней, — я мог бы даже поверить…

Мэдди фыркнула, чем заслужила неодобрительный взгляд епископа, ставший еще суровее после того, как она из-за этого засмеялась в голос.

— Перестань, — прошептал Люк, глядя на нее искрящимися от веселья глазами, — ты сейчас втянешь нас в историю.

Делла чудесно прочитала отрывок из Послания к коринфянам. «Она репетировала», — признался потом Питер. Все вместе спели еще один гимн, на сей раз о надежде. Епископ прочитал проповедь (по счастью, недлинную), а потом спросил у присутствующих о причинах, вследствие которых брак Люка и Мэделин не может быть заключен на законных основаниях, и ни один человек — даже Элис — не произнес ни слова.

Молодые поклялись во взаимной верности. Глядя друг другу в глаза, они пообещали любить друг друга, пока смерть не разлучит их, а потом выпорхнули из церкви под густо падающими конфетти, впитавшими влагу муссонных дождей. На вилле молодоженов ждал скромный свадебный завтрак — большего им не хотелось. Дождь промочил лужайки, пальмы и струнный квартет, игравший на веранде. Молодые разрезали испеченный поваром великолепный торт, выпили шампанского, потанцевали и посмеялись, ни разу не вспомнив о войне, а с приближением темноты снова вышли под дождь, на сей раз обмениваясь поцелуями, и отправились на автомобиле в жилище Люка.

— Я буду вечно любить тебя, — пообещала Мэдди, когда Люк нес ее на руках от машины в жаркую тишину комнат. — Буду любить тебя даже дольше, чем вечно.

— Хорошо, — отозвался он, поставив ее на пол и касаясь губами ее губ и шеи. — А я сделаю так, чтобы у тебя никогда не возникло желания нарушить обещание.