До встречи в Бомбее

Глава 33

Гай получил в свое распоряжение все двадцать девять дней. А Мэдди и Люк едва не лишились возможности выкроить в них хоть минуту, чтобы остаться наедине.

Гай — вероятно, непреднамеренно — создал ситуацию, при которой Мэдди почти не удавалось куда-нибудь пойти без сопровождения. Благодаря прибывшему из Пуны персоналу у него появилось больше свободного времени, и он стремился каждый вечер приехать домой пораньше — с дежурным букетом цветов, — чтобы почитать Айрис и устроить долгий-долгий приятный-приятный ужин с Мэдди. Иногда Гай без предупреждения появлялся в школе (Мэдди заранее уведомила администрацию о предстоящем уходе, чтобы дать им время найти замену) или у Деллы, если ей случалось упомянуть, что она собирается пойти к ней вместе с Айрис. Он заявлялся «просто, чтобы поздороваться». Из-за таких непредсказуемых поступков Гая Мэдди боялась брать рикшу и отправляться в квартиру Люка так часто, как ей бы того хотелось.

Но Гай не мог находиться при ней постоянно. Ему по-прежнему приходилось делать операции. Дел в больнице хватало: бесконечные аппендэктомии[19], спленэктомии[20] и травмы, полученные на спортивных площадках и при игре в поло. К тому же Гаю было не избежать дополнительных ночных дежурств. Мэдди использовала каждый шанс, каждую минуту, каждую секунду, которую только могла, чтобы провести ее с Люком.

Он всегда ждал ее, сидя на ступенях крыльца. День ото дня его загар становился всё ярче под лучами жаркого летнего солнца, а волосы нередко были влажными после купания в море. Мэдди жила ради встреч с ним, всякий раз предвкушая, как Люк увидит ее в конце переулка, с улыбкой (той самой улыбкой!) поднимется и раскинет руки, чтобы обнять ее и прижать к себе, а потом предупредит, что на этот раз никуда не отпустит.

— Не отпускай, — отвечала Мэдди. — Пожалуйста, не надо.

Сидя каждый вечер с Гаем за ужином и ковыряясь в тарелке, она представляла, как снова окажется в постели с Люком и будет лежать, уткнув голову ему под подбородок, а он начнет водить пальцами вдоль ее позвоночника; они мокрые и запыхавшиеся, они вместе.

Мэдди очень беспокоилась о Люке. Она видела шрамы от осколков у него на груди, спине и шее и постоянно помнила, сколько он всего пережил. Иногда посредине разговора он замолкал на полуслове и морщился — в индийской жаре и хаосе разыгрались старые раны. Когда на Люка обрушивался очередной приступ, Мэдди, нежно сжимая его ладонь, не дыша и не отрываясь, смотрела в его искаженное страданием любимое лицо, пока боль не отступала. А после целовала его, терзаясь из-за того, что больше ничего не может сделать.

Мэдди не позволяла себе засыпать, когда они были вместе. И какой бы усталой ни была (а она была вымотана до предела), всегда следила за временем. А Люк иногда засыпал, и тогда она ложилась с ним рядом на подушку, смотрела, как подергиваются во сне его веки, представляла, что ему снится, вздрагивала, когда вздрагивал он — если вдалеке слышался звук выхлопа или взрывался фейерверк, с ужасом понимая, что он снова там, в прошлом, в окопах, куда ей было не попасть.

— Я будто только что оттуда, — сказал он ей на одном из первых свиданий. — И мне кажется, всё это еще продолжается. Не верится, что война закончилась, особенно здесь. Я постоянно думаю о Ричмонде, о реке, о спокойствии…

— К лету мы вернемся, — заверила его Мэдди, злясь, что бесконечно длящееся настоящее лишало ее слова смысла. — Я бы с радостью уехала прямо завтра.

— Интересно, что подумает об этом Айрис, — криво улыбнулся Люк.

На этот вопрос у Мэдди не было ответа.

Сначала никто из них не знал, что сказать малышке.

Первая встреча Айрис с Люком прошла очень сдержанно, как и предполагала Мэдди. Не помогло даже то, что утром в день встречи, еще до того, как Мэдди спустилась к завтраку, Гай сам рассказал Айрис о том, что ей предстоит.

— Для чего ты это сделал? — спросила Мэдди у Гая. Она оставила Айрис за столом и пошла с ним к машине, даже не пытаясь скрыть раздражение. — Ты видел ее лицо? Она будет переживать весь день…

— Мэдди, — Гай воздел очи долу. — Ты ведь не можешь обрушить это на нее просто так.

— Я и не собиралась, — ответила Мэдди. — Я планировала поговорить с ней после школы…

— Что же, теперь это излишне, — заявил Гай так, будто сделал милость им всем.

По пути в школу Айрис уверяла Мэдди, что совершенно не волнуется.

— Я буду стараться изо всех сил, чтобы он мне понравился, — добавила девочка. Странно было слышать такое от ребенка.

Нахмурившись, Мэдди поинтересовалась:

— Тебя Гай попросил сказать это?

Айрис покачала головой. И сообщать, кто ее надоумил произнести эту фразу, отказалась.

На уроках девочка была необычно молчалива. А после, когда они пошли к бабушке с дедушкой, нервно вцепилась в руку Мэдди. Мэдди и сама волновалась — с пересохшим от волнения ртом и липкими под тканью перчаток руками она пыталась отвлечь Айрис, показывая ей то разных птиц, то обезьянку, сидевшую высоко на ветке и глядевшую на них. Конечно, беспокоились все — потому что слишком сильно хотели, чтобы встреча прошла хорошо. Но особенно напряженной была Элис — она вела себя до странности чопорно, несмотря на заверения, что своим присутствием постарается сглаживать неловкости. К отчаянию Мэдди, при Люке ее мать выглядела еще более замкнутой, чем всегда: покраснела до корней волос, когда он приехал, пробормотала нечто вроде «спасибо», когда он, поприветствовав, поцеловал ее, что тоже казалось невероятно странным. Пока они пили чай на душной веранде, удивительно молчаливая Элис, теребя воротник платья цвета чая с молоком, смотрела куда угодно, только не на Люка и Мэдди. В конце концов даже Айрис, сидевшая на маминых коленях как приклеенная, вцепившись пухлыми ручонками в новый докторский наборчик, посчитала нужным справиться, хорошо ли себя чувствует бабушка.

— Мне просто жарко, — ответила Элис.

Жарко было всем.

Разрядить обстановку не смог даже Питер, который по предложению Ричарда взял выходной и явился в гости, чтобы помочь старому другу. Он поддерживал беседу на должном уровне: сообщил Айрис, что ее папа — мастер по игре в поло, и спросил, знала ли она об этом, у Мэдди поинтересовался школьными делами, похвастался, что не работать в понедельник — для него редкая роскошь, и громко расхохотался, когда Люк с улыбкой заметил, что свободного времени не может быть достаточно. Болтая со всеми и каждым, Питер, как, впрочем, и остальные, старался не смущать Айрис своим вниманием, пытаясь понять, когда же девочка решится выйти из своей раковины.

Люк тоже не сводил с дочки глаз. Мэдди наблюдала, с каким трепетом он разглядывает ее склоненную головку, то, как она тихонько изучает каждый инструмент из докторского набора. Люк понимал, что видит то, что никогда и ни за что не сможет забыть.

— Я думал о ее маленькой ножке цвета сепии на фотографии, которую ты мне прислала, — признался он позже.

Он задал Айрис всего несколько вопросов: о подружках («Суйя и Люси», — прошептала она в ответ), чем ей нравится заниматься в школе («Рисовать», — ответила Айрис, не сводя глаз со своего наборчика), а чем по выходным («Я не знаю», — сказала она снова шепотом). И почти, почти заставил ее улыбнуться, полюбопытствовав, не научила ли ее Суйя терроризировать павлинов.

— Да? — спросил Люк. — Ведь да? Могу поспорить. Бедные павлины.

Но только когда они с Питером уходили, Люк решился сделать то, о чем мечтал с той секунды, как увидел Айрис, — Мэдди была в этом уверена. Он встал и потихоньку подошел к ним.

— Айрис, — сказал он, — я буду прав, если предположу, что ты стесняешься?

Девочка ничего не ответила, но оторвала взгляд от игрушки и посмотрела на него. Ее теплое тельце напряглось у Мэдди на коленях: очевидное «да».

— Так и должно быть, — проговорил Люк. — Ты ведь меня не знаешь. Можешь стесняться столько, сколько захочешь.

Опять тишина.

Люк тепло улыбнулся Айрис. Мэдди не представляла, как это ему удалось.

— Ты любишь лошадей? — спросил он. — Поэтому Питер сказал тебе, что я играю в поло?

На этот раз она кивнула. Ее влажные кудряшки подпрыгнули.

— Хорошо. Тогда как насчет того, чтобы сходить завтра в военный городок? — предложил Люк. — Так случилось, что я знаю нескольких офицеров кавалерии. Мы можем попробовать устроить урок верховой езды.

От этого предложения сердце Мэдди подпрыгнуло. Ей показалось, это хорошая мысль. Она очень надеялась, что следующий день пройдет гораздо лучше. Особенно когда Делла и Люси решили пойти с ними, надеясь разрядить обстановку.

Мэдди с Деллой стояли у края песчаного паддока[21], наблюдая за тем, как Люк и двое лейтенантов помогают девочкам сесть в седла и ведут коней по кругу под пылающим солнцем, уговаривая их прокатиться медленной рысью. Люси засмеялась, когда ее лошадь пошла быстрее, и пронзительно закричала Делле и Мэдди, чтобы они смотрели.

— Мы смотрим, — заверила ее Мэдди. — Можешь не переживать.

Она хотела, чтобы Айрис тоже завизжала. Но девочка пару раз улыбнулась и даже — о чудо из чудес! — посмеялась буквально секунду, но так и не завизжала. Ни разу.

— О, я поняла, что ты имеешь в виду, — сказала Делла, сузив глаза под вуалеткой. — Она сама не своя.

— Что с ней такое? Сообразить не могу, — вздохнула Мэдди, думая, какой любвеобильной болтушкой всегда была ее Айрис. — Такое ощущение, что я отвернулась, а ее подменили.

— Ей нужно время, — сказала Делла.

— Но когда Гай вернулся в Индию, она не раздумывала. Была готова обожать его с самого начала.

— У нее не было причин относиться к нему настороженно, — мягко сказала Делла. — Откуда же ей было знать, что всё так изменится. Бедная малышка вряд ли представляла себе что-то более отдаленное, чем следующее мороженое в «Си Лаундже».

Мэдди тяжело вздохнула, признавая правоту подруги.

— Она едва привыкла к Гаю, — продолжила Делла, — а тут такие перемены. Бедная девочка просто в замешательстве.

— Скорее всего, ты права, — ответила Мэдди, всматриваясь в задумчивое, раскрасневшееся личико Айрис, внимательно слушавшей, что говорит ей Люк. — Но все же не в ее характере так… замыкаться. Кто бы это ни был.

— А что говорит Гай? — спросила Делла.

— Он думает, она напугана, — сказала Мэдди, вспоминая слова мужа, произнесенные им накануне вечером. Он приехал домой с очередным букетом и поинтересовался, как прошла встреча с Люком. Мэдди, продолжая злиться на него за неуместные реплики за завтраком, призналась, что Айрис до сих пор какая-то тихая. Ей хотелось, чтобы Гай осознал, что в этом есть доля и его вины.

Но он не понял.

— Она ужасно нервничает из-за всей этой ситуации. Я не удивлен, что встреча прошла напряженно.

— Она справится, — поспешила уверить его, да и себя, Мэдди. — Дети хорошо приспосабливаются. Я тоже была сама не своя, когда впервые поехала в Англию…

— Пойду проведаю ее, — перебил Гай, не желая слушать про Англию. — Я уверен, сказка поднимет детке настроение.

Гай читал Айрис так долго, что Мэдди пошла проверить, все ли у них хорошо, и обнаружила их спящими на кроватке Айрис. Она едва не разрыдалась от того, какой довольной выглядела ее дочь, пристроившаяся на руке Гая.

— Ты говорила с Айрис? — спросила Делла, прислонившись спиной к стенке паддока.

— Я попыталась, — сказала Мэдди. — Но она будто язык проглотила. Мне иногда кажется, она боится сказать что-то не то.

— А с Гаем она разговаривает?

— Я точно не знаю, — ответила Мэдди, и перед глазами у нее всплыла картина их совместного сна. Она будто потрогала ушибленное место. — Если честно, я никак не решусь спросить.

Она так и не решилась.

«Какой в этом смысл?» — писала она Эди в письме, которое сочиняла на протяжении месяца, но так и не отправила. Это письмо скорее играло роль дневника, немого собеседника, помогавшего Мэдди не лишиться рассудка в те дни, когда она сидела одна на вилле Гая, укрывшись у себя в спальне. «После разговора с ним я стану еще больше винить себя за то, что заставляю ребенка переживать все это. Кроме того, я не могу отделаться от подозрения, что Гай доволен, что Айрис не испытала щенячий восторг при виде своего папочки. Не знаю, смог бы он вынести иное развитие событий! И конечно же, остаются его условия, при которых он отпустит нас после завершения этой нелепой неопределенности. В частности, Айрис тоже должна этого хотеть. И, я уверена, Гай рассчитывает на ее поддержку.

Но разве правильно всё строить на том, чего хочет моя девочка? Она едва вышла из младенческого возраста и еще слишком мала, чтобы ее можно было втягивать в подобные истории. Я пыталась объяснить Гаю, что мы должны оставить ее в покое, но он не слушает. Он так и не согласился ничего со мной обсуждать. Только носит домой букеты и новые книжки для Айрис, твердо вознамерившись доказать, что мы можем быть счастливы».

На следующий день она написала: «Теперь Айрис становится замкнутой и с ним тоже, — рука Мэдди замерла на влажной бумаге. — Мне кажется, ей, как и мне, просто не хочется его расстраивать. Может, именно поэтому она так мучает бедного Люка. Но он старается».

Продолжение она написала на следующий вечер: «Мне бы так хотелось, чтобы ты увидела их вместе, Эди! Люк всегда приходит с интересным предложением: рыбалка на пляже, пикники, теннис в клубе „Джимхана“, уроки верховой езды в военном городке. И хотя за нами постоянно присматривает рота компаньонок, у меня возникло ощущение, что мы наконец-то становимся семьей. Мама постоянно ходит за нами по пятам, и от этого я чувствую себя ужасно, потому что вижу, как жутко она боится, что мы уедем. Она почти такая же молчаливая, как Айрис. И вернулась к старой привычке держать всё в себе, отказываясь признавать, что обнажились какие-то проблемы. Даже у них с папой не всё благополучно — они до сих пор не разговаривают. Иногда мне кажется, что Элис вот-вот проговорится, что же ее так терзает, но она молчит. Я хочу убедить ее, что мы будем приезжать, но и не отказываюсь от идеи снова попробовать посадить ее на корабль. Кстати, я пока ей об этом не говорила, но твердо намерена сказать. Ведь прошли годы с момента ее последней попытки взойти на корабль, и к тому же теперь она будет не одна. Но мне не хотелось бы расстраивать ее еще больше».

«Однако, — продолжила Мэдди еще через несколько дней, — я должна признать, что теперь Айрис ведет себя более спокойно в присутствии Люка. Он, конечно, не оставляет ей другого выбора — постоянно беседует с ней, улыбается, спрашивает ее мнение по поводу планов на следующий день. И это работает».

«Представляешь, Эди, Айрис становится похожа на себя прежнюю! Я не хотела испытывать судьбу и потому не писала ничего раньше, но сейчас я точно, честно и абсолютно уверена, что Люк медленно, но верно завоевывает ее сердце простой и твердой до зубовного скрежета решимостью. Сначала я не замечала, но она точно стала гораздо больше смеяться, особенно если смеется он. И она все чаще забывает закусить губу, когда ему улыбается. Ты не представляешь, как я счастлива, что она перестала так делать! Ведь она всегда была такой улыбчивой.

А еще она начала с ним разговаривать, по-настоящему болтать, как и должно быть. Ему будто удалось сорвать с нее все защитные скорлупки, и она просто не может ничего с собой поделать. Ей особенно интересно узнать про его потерю памяти: как чувствуешь себя, когда это происходит, почему он пробыл в больнице так долго, были ли врачи и медсестры добры к нему. А прямо сегодня она у него спросила, бывает ли ему когда-нибудь грустно. „Бывало иногда, — ответил он, — из-за того, что я очень сильно скучал по тебе и твоей мамочке“. И она сделалась такой печальной. Тогда Люк сказал ей, что грустить не нужно и что его работа сделать так, чтобы ей никогда не было грустно. „Потому что ты мой папочка?“ — уточнила она. „Именно так, — подтвердил он, — и быть хорошим папой — это сейчас моя единственная работа“.

Ох, Эди, возможно ли, что я люблю его больше, чем когда-либо? Если ты не можешь ответить, то это сделаю за тебя я.

Я думаю, такое может быть.

Нет, я не думаю. Я знаю».

В тот день ее любовь к нему стала еще сильнее. Это был двадцать девятый день Гая. Мэдди закончила вести последние уроки в школе, и они отправились по просьбе Айрис на пляж, чтобы наловить рыбы на ужин деду и бабушке.

Мэдди рыбачить не захотела. Ричард тоже отказался. Они сидели под пальмами, предоставив эту увлекательную возможность Айрис с Люком, и тихо беседовали между собой. Люк, закатав штаны и велев Айрис избавиться от ее нелепых ботинок, повел девочку к воде. Мэдди, снова попытавшись выудить из отца, что же произошло у них с мамой, коротко вздохнула, потому что Ричард (в который раз!) держал язык за зубами, как и Элис.

— У тебя и без нас забот хватает, — сказал он.

— Но всё же, — настаивала Мэдди. — Я ведь волнуюсь.

Ричард улыбнулся и погладил ее по руке.

— Не надо.

— Что-то серьезное, пап? — спросила она. — Такое, из-за чего стоит переживать?

Его улыбка погрустнела.

— Может, и не стоит, — ответил отец.

Мэдди подождала, надеясь, что он скажет еще что-нибудь.

Но он промолчал.

Нехотя приняв, что давить на отца бесполезно, она сдалась и принялась смотреть на море.

Солнце нещадно палило, песок и вода отливали золотом. Люк встал на одно колено, мелкие волны промочили ему штаны. Айрис, затаив дыхание, смотрела, как он готовил удочку. Какая-то птица бросилась в воду и взлетела с рыбкой в клюве. Айрис, поглощенная тем, как Люк привязывал крючок к леске, на нее даже не взглянула. Не отдавая себе отчета, девочка наклонилась к отцу, макнув свои кудряшки в воду, и положила руку ему на плечо.

Мэдди не сразу смогла поверить своим глазам. Она затаила дыхание, испугавшись, что это, возможно, ей только привиделось.

Но тут Ричард приглушенным голосом произнес:

— Ты посмотри, малышка только что сделала его самым счастливым человеком на земле и даже не знает об этом.

Люк никак не отреагировал. Он просто продолжил заниматься своим делом, будто ничего необычного не произошло. Мэдди услышала его голос, обращенный к Айрис, но не разобрала слов. Она видела, как Айрис кивнула, продолжая держать его за плечо. Ее рука не двигалась. Потом она захихикала и зашлепала по воде ногой. Взяла и обрызгала Люка.

Он засмеялся. Сердце Мэдди запело. И еще больше, когда Айрис захихикала снова. Люк поднялся на ноги, протянул дочери удочку и помог забросить. А потом обернулся через плечо на Мэдди и Ричарда и просиял. То была улыбка чистой, откровенной радости.

Улыбка, которую Мэдди никогда не забудет.

Она говорила: «Вот теперь всё и в самом деле будет хорошо».

И Мэдди в это поверила.

Она смотрела, как они стоят рядом и их темные кудри блестят под индийским солнцем, и в ней зародилась твердая уверенность, что их ждет удивительное будущее.

А потом настал вечер.

Вечер, который расставил всё на свои места.

Мэдди начала подозревать, что в ее жизни назревают перемены, еще некоторое время назад. Она уже проходила через это; всё было очень знакомо. Она уставала больше обычного, падала на кровать сразу после обеда, спала глубоким сном. Потом у любой еды появился странный привкус. И еще ей чаще обычного хотелось в уборную. А потом на две недели задержалось начало цикла. В противоположность тому, что она говорила Гаю, цикл у нее всегда начинался четко как часы.

Однако Мэдди не была полностью уверена. Или просто не позволяла себе быть уверенной. На самом деле она упорно старалась не думать о возможности снова забеременеть. Мэдди приняла бы ее с радостью, если бы Гай не настоял на той поспешной, непредсказуемой близости перед празднованием дня рождения Айрис, если бы тогда ей удалось воспользоваться колпачком… Вероятно, сейчас она была бы на седьмом небе от счастья при мысли о новой жизни у нее внутри. Она бы тут же рассказала Люку, что у Айрис скоро появится маленький братик или сестричка, и ликовала бы от счастья, услышав его радостный крик, увидев, как он поменяется в лице, не веря в это чудо. С Айрис ничего этого не случилось, и даже сообщить Люку о ее появлении на свет удалось только телеграммой.

Но у нее не было времени воспользоваться колпачком!..

Поэтому, хотя они с Люком предавались любви уже бесчисленное количество раз, каждый из которых был чудесным, невероятным и во всех отношениях благоприятным для зачатия новой жизни, Мэдди не могла знать наверняка, что он — отец этого ребенка.

Она не знала, как быть. И не нашла ничего лучше, чем делать вид, что все происходит не в самом деле.

До тех пор, пока притворяться стало уже невозможно.

Когда это произошло вечером двадцать девятого дня, с ней рядом была мать.

Элис пришла, когда на темные джунгли и виллу Гая спускалась ночь. Мэдди поднималась наверх готовить Айрис ко сну и вдруг услышала стук в дверь. Двигаясь осторожно из-за начинавшегося головокружения, она пошла открывать, ощущая такую слабость, что даже не удивилась, почему ее мать стоит в темноте, сцепив руки, со страдальческим выражением лица и выглядит так, будто с радостью оказалась бы где-нибудь в другом месте.

— Где Айрис? — спросила Элис.

— Наверху, — ответила Мэдди, почувствовав, как втянулись щеки.

— А Гай?

— Еще не пришел, — сказала Мэдди, опираясь на дверь. На кухне готовили рис к ужину. Она уловила запах.

С Айрис ее тоже тошнило от запаха риса.

— Я на пару слов, — сказала Элис.

— Хочешь зайти? — предложила Мэдди, прижимая руку к сжатому спазмом желудку.

— На минутку. — ответила Элис — Просто я встретила сегодня Диану…

— Диану? — непонимающе переспросила Мэдди.

— Ты с ней виделась?

Мэдди уловила едва заметное напряжение в голосе матери. На бледной коже Элис проступил необычный румянец. Но Мэдди было не до этого. От запаха риса ей становилось всё хуже, она чувствовала, что у нее на лбу и на груди выступила испарина…

— Ну же, Мэдди? — поторопила ее Элис.

— Нет, — ответила она, — на самом деле я не хочу видеть Диану.

— Однако она сказала, что может зайти к тебе, — предупредила Элис и, к ужасу Мэдди, разрыдалась. — Я должна рассказать тебе, — слезы из глаз матери текли, не переставая, — хотя твой отец сказал, в этом нет необходимости… Но я думаю, что изначально он был прав. Я должна была сделать это давным-давно…

Мэдди никак не могла взять в толк, о чем говорит мать. Она смутно догадывалась, что это связано с ссорой родителей, но выяснять не стала. Придя в смятение от того, что мать плачет, она больше не смогла сдерживать тошноту.

Оттолкнув Элис в сторону, Мэдди бросилась к перилам, и ее стошнило на розовые кусты, которыми так гордился садовник Гая. На несколько секунд она забыла обо всем, кроме отвратительного вкуса собственной желчи и словно подпрыгнувшего внутри желудка. Слезы потекли по ее щекам (она всегда плакала, когда ее тошнило). Мэдди даже не сразу поняла, что мать положила руки ей на плечи. Не обратила она внимания и на подъехавший к воротам автомобиль, и на хлопок входной двери, и на звуки торопливых шагов по рыхлой поверхности дорожки.

Но когда позывы прекратились, пришло понимание и того, что произошло, и того, что этому были свидетели: мать и Гай.

Они присутствовали и в тот раз, когда она поняла, что беременна Айрис.

Прижав трясущуюся руку ко рту, Мэдди вспомнила, с какой легкостью Гай тогда обо всем догадался. Она не сомневалась, что так будет и сейчас. Ее осенило, что он присматривался к ней все эти дни, наблюдая ее зевки, ранние отходы ко сну и частое посещение туалета.

Как глупо, что она старалась не придавать этому значения!

Мэдди не могла заставить себя взглянуть Гаю в лицо. Она проглотила остатки желчи, пытаясь осмыслить, насколько необратимо то, чему она только что позволила случиться. Поискать выход. Или хотя бы потянуть время. Но понимая, что вечно так продолжаться не может, заставила себя повернуть голову.

Гай стоял в нескольких шагах от нее. На нем всё еще была его врачебная одежда. Его глаза — ласковые, добрые глаза — были устремлены на нее, во взгляде читались огромная усталость, тревога и еще надежда.

Его глаза улыбались.

Он улыбался.

Эту улыбку Мэдди никогда не забудет.

Она говорила: «Теперь я тебя никуда не отпущу».

Она напоминала: «За месяц может произойти многое».