До встречи в Бомбее

Глава 22

Все три недели, что Мэдди провела в больнице, Гай навещал ее каждый день, а иногда заходил и по два раза. Это происходило так часто, что она даже не успевала соскучиться. Он все так устроил для своих пациентов, что мог заглядывать к ней каждое утро, чтобы поздороваться и посмотреть карту, дабы удостовериться, что всю ночь за ней был должный присмотр и дана правильная доза морфия.

— Скоро они должны снизить ее, — пообещал Гай, — чтобы у тебя не развилась зависимость.

— Они говорили, что собираются, — ответила Мэдди.

— Хм, — промычал он, переворачивая страницы карты. — Было бы лучше, если бы ты позволила им перевести тебя ко мне.

— Здешний врач хорошо знает свое дело, — заметила Мэдди.

— Таким образом, ты намекаешь мне, чтобы я не лез не в свое дело? — поинтересовался он, оторвав взгляд от папки с зажимом, и улыбнулся настолько игриво, насколько способен улыбнуться столь серьезный человек, как Гай.

— Конечно, нет, — ответила Мэдди, подразумевая, что так оно и есть.

Если в палате больше никого не было, то, заходя, Гай целовал ее, заставляя напрягаться от смущения. У нее не получалось иначе, как бы усердно она ни старалась. И ей оставалось лишь надеяться, что Гай не замечает ее неловкости. (Он, конечно же, замечал. «Нервы, — решительно убеждал он себя, — просто нервы».) Он начал называть ее «золотцем». Это тоже было чудно. Никто и никогда не называл ее так. И конечно же, так никогда не делал Люк. Он никогда не говорил «милая» или «любимая» и не использовал никаких ласковых прозвищ. Только «мисс Брайт».

И ей это ужасно нравилось.

— Но Люка больше нет, — напомнила Делла, которая тоже навещала Мэдди каждый день. — И его нет уже очень давно.

— Она это знает, — сказал Питер.

— Но все равно я чувствую себя такой виноватой, — отозвалась Мэдди.

— Не надо, — увещевала ее Делла. — Пожалуйста. Люк никогда не пожелал бы тебе навеки остаться одной.

— У меня до сих пор такое чувство, что я его предаю, — объяснила Мэдди.

— Тем, что проводишь время с Гаем?

«Соглашаясь», — чуть было не сказала она. Но она не могла признаться даже себе, что поступает именно так.

Во время своих посещений Гай часто привозил с собой Айрис. Мэдди скучала по дочери и очень беспокоилась за нее. Когда она видела Гая и Айрис вместе, то на время забывала о своем смущении и щемящем страхе, что она совершает самую ужасную ошибку в жизни. Мэдди лежала и ждала их в жаркой, выложенной кафелем палате, терпела пульсирующую боль в лодыжке, и все ее тело напрягалось от жгучего желания прижать к себе теплое маленькое тельце Айрис, услышать, что малышка не просыпалась ночью от страшных снов, с удовольствием позавтракала с бабушкой и дедушкой и съела все фрукты. Откинувшись на подушки, она слушала приближающееся топотанье маленьких ножек, щебетанье дочки, снисходительный смех Гая, и на лице ее появлялась улыбка облегчения и благодарности. Их голоса звучали идеально слаженным дуэтом.

— Они в самом деле познакомились только в сентябре? — спрашивали медсестры.

— Именно так, — заверила Мэдди.

— Правда, он чудесно с ней ладит? — с обожанием в голосе замечали они. — Повезло малышке.

Гай никогда не приезжал с пустыми руками. Палата была наполнена цветами — настоящий сад из букетов. Их надоедливый запах витал в воздухе, стоял у Мэдди в горле, постоянным благоуханием напоминая, каким прекрасным мужчиной был Гай — любящим другом, которого невозможно обидеть. Если он привозил не цветы, то пирожные или мороженое, приготовленные на кухне «Таджа», книги или карты, чтобы скоротать время. Хотя все сладости нередко оказывались наполовину уничтоженными — когда Айрис приезжала в больницу, ее розовые щечки были обильно выпачканы кремом.

И еще было кольцо.

Он подарил ей кольцо за день до выписки и за два дня до Рождества.

Мэдди не удивилась, когда Гай встал перед ней на колени и протянул красную бархатную коробочку с изумрудом внутри. Мэдди знала, что это неизбежно скоро произойдет. Отец, заезжавший накануне поздно вечером, тоже предупреждал об этом. Ричард тайком пронес бутылку джина с тоником, спрятав ее под блейзером, и сказал, что ему необходимо выпить после только что состоявшегося разговора с Гаем.

— Он спрашивал моего разрешения на брак, — сообщил отец.

— О, — протянула Мэдди, оптимистично ожидая прилива небывалого волнения, — могу представить, как неуклюже это выглядело.

— Ты все верно себе представляешь. Я ответил ему, что единственный человек, чье разрешение ему потребуется, это ты.

— Но в душе ты против этого брака? Тебе не хочется, чтобы я соглашалась, — высказала свою догадку Мэдди.

— Когда я думаю о Гае, — сказал отец, оставив вопрос Мэдди без ответа, — то понимаю, что он всю жизнь будет относиться к тебе как к королеве. В этом я не сомневаюсь. Но я хочу, чтобы и ты была счастлива, — он беспокойно сморщился. — Но я боюсь, что ты не будешь.

— А если у меня получится? — настаивала она. — Если это то, что мне нужно? Что нужно Айрис?

— У Айрис есть ты…

— Мне кажется, ей нужно нечто большее.

— Так чего же ты на самом деле хочешь, моя милая?

— Перестать горевать, — ответила Мэдди дрогнувшим от трагической правды голосом.

— Ох, дорогая…

— И я не собираюсь до конца своих дней висеть на шее у тебя и у мамы, — продолжила она. — Ты уйдешь на пенсию…

— Пока еще нет.

— Но со временем. Айрис и мне нужен собственный… дом. И своя жизнь.

Ричард вздохнул.

— Обещай, что хорошенько подумаешь, — сказал он, — прошу.

Именно этим Мэдди и занималась всю бесконечно долгую ночь, изнемогая от жары и бессонницы на узкой койке и страдая от невозможности почесать загипсованную ногу. Подтянувшись повыше на влажных подушках и простынях, она перебирала в голове каждое слово, каждый взгляд и улыбку, которыми обменивались они с Люком, и старалась представить что-то подобное с Гаем. У нее не получалось. И уйдя с головой в воспоминания о Люке, она расплакалась из-за мучительной неизвестности, из-за того, что ей хотелось быть с ним так же сильно, как тогда, в темноте и одиночестве ее комнаты.

— Почему ты ушел? Почему тебе пришлось уйти?

Вопросы повисали в воздухе. Мэдди, прижав ладони к глазам, вслушивалась в тишину и наконец начала смиряться с тем, что ответа не будет никогда. Ее наполнил страх, что если она сейчас откажет Гаю, то проведет остаток дней, сходя с ума от желания услышать голос, которому уже не суждено прозвучать. Что она будет несчастна сама и сделает несчастным Гая тоже. И еще Айрис, которая почти шесть лет прожила без папы. Целых шесть лет! Веселую, умную, красивую дочурку, за которую она готова отдать жизнь, о которой так замечательно заботился Гай.

Мама права: Гай был отцом, о каком любой ребенок может только мечтать. Таким уж он уродился. Он был другом, преданным, искренним другом.

«Друг — это хорошо, — сказала как-то Делла, — надо же хоть с чего-то начать».

Но достаточно ли этого?

Мэдди еще боролась с сумбурными мыслями, пытаясь привести их в порядок, когда Гай встал на одно колено, взволнованный и неотразимый в своем кремовом костюме — просто картинка. С одним маленьким изъяном. Когда он преподнес ей коробочку и, запинаясь, произнес, что станет самым счастливым мужчиной на земле, если она согласится стать его женой, Мэдди не могла отделаться от мысли о том, как формально все это выглядело. И как отличалось от того, что хранилось в ее воспоминаниях: Люк, свесившись с кровати, вытаскивает мешочек с бриллиантами, которые Мэдди до сих пор носила на левой руке, и легко и соблазнительно делает ей предложение, заставляя плакать и смеяться от радости.

Однако мило. Очень мило.

— Я знаю, что никогда не смогу заменить Люка, — продолжил Гай так откровенно, что Мэдди почувствовала себя преступницей, — и даже не стану пытаться, — он серьезно и пронзительно взглянул на нее. — Но если ты позволишь, всю свою жизнь, пока я дышу, буду для тебя мужем, какого ты заслуживаешь. Я буду заботиться об Айрис, как о собственном ребенке, — его взгляд потеплел. В нем светилась любовь. — Мэдди, она и есть для меня как родная.

Вот что решило всё.

Это и еще внезапная суета за дверью: решительно заглянувшая в палату Айрис и шепот Элис, на который девочка не обращала никакого внимания, выдали присутствие обеих. Улыбка Гая стала виноватой. Они сговорились. Это было нечестно. Но по бегающим глазкам Айрис, по тому, как она в надежде закусила губку; а Гай снова спросил, позволит ли она ему стать частью их семьи, Мэдди поняла, что ответ возможен лишь один.

И хотя сама она не чувствовала воодушевления, когда слово «да» сорвалось с ее онемевших губ, любящее лицо Гая засияло от восторга, Айрис издала радостный вопль, ринувшись к ним. И что-то менять было уже поздно.

Мэдди поняла, что поздно стало еще тогда, когда она позволила Гаю присесть рядом с ней на скамейку в Висячих садах. И вряд ли она стала бы что-то менять, если бы и могла. Гай заключил Мэдди в объятия, Айрис взобралась на кровать, обвила руками ее шею, и размышлять беспристрастно стало вовсе невозможно.

— Теперь я самый счастливый человек в мире, — сказал Гай.

— Поздравляю вас обоих, — улыбнулась Элис. Ее голубые глаза встретились со взглядом дочери. «Знаю, это было нелегко, — казалось, говорили они, — но ты молодец». — Нужно определиться с датой, — бодро произнесла она вслух.

— Предлагаю в марте, — предложил Гай, — до наступления сильной жары.

— Отлично, — поддержала Элис.

Мэдди не возражала. Ей хотелось, чтобы церемония поскорее осталась позади и у нее больше не возникало никаких сомнений, правильно ли она поступает.

— Можно, я буду подружкой невесты? — воодушевилась Айрис.

— Конечно, можно, — согласился Гай.

Они побеседовали между собой еще немного. Мэдди им позволила. Гай положил коробочку с кольцом на кровать возле нее. Мэдди взяла ее, и перед глазами у нее нечетким пятном расплылся изумруд. Она повернула руку, взглянув на бриллианты Люка, сверкающие и прекрасные. И тут ее пронзила мысль, что придется снять их — эти драгоценные камни, которые он установил на понравившееся ей колечко. А ведь он прикасался к этим бриллиантам. И старое обручальное кольцо тоже придется снять.

Так глупо получилось, но она не подумала об этом.

— Ты счастлива, золотце? — спросил у нее Гай.

Мэдди даже не сразу поняла, что он ей говорит, а потом кивнула.

— Да.

Ее губы дрогнули в улыбке. Она желала лишь одного — чтобы все поскорее ушли и она смогла дать волю слезам, пока они ее не задушили.

Они не уходили. Пробыли с ней несколько часов. Но в конечном счете Мэдди порадовалась этому, поскольку иначе родившаяся где-то в сердце или в душе волна сожаления сокрушила бы ее. А так у нее не осталось возможности раздумывать о чем-либо или грустить, потому что все вокруг были очень счастливы.

Гай принес шампанское.

— Самонадеянно, знаю, — заметил он, криво усмехнувшись, и достал из сумки бутылку. — Скажи мне, ты точно не принимала сегодня морфий?

— Точно, — заверила Мэдди и потянулась за высоким бокалом, чтобы подставить его под бутылку, если хлынет пена, а Гай откупорил пробку.

Они пили шампанское, Айрис щебетала о платье и цветах, которые собиралась вплести в волосы, а Элис отправила письменное уведомление о заключении брака и записки Делле и отцу Мэдди. Вскоре Питер, Делла, Джефф и даже их дочки, Эмили и Люси, наполнили палату шумными поздравлениями и чудесной, такой необходимой Мэдди суматохой.

Никто не вспоминал о Люке. Ричард, дипломат до кончиков ногтей, всего раз озадаченно взглянул на Мэдди от дверей палаты, а потом сердечно пожал руку Гаю, был весел, поднял тост за молодых и ничем не выдал опасений, которые озвучил накануне вечером. Только Питер, взглянув на колечки Люка, тихо пообещал Мэдди, в тысячный раз заставив ее думать, что без него она бы пропала, купить для них цепочку. Но никто не сделал ей замечания, что она до сих пор не сняла бриллианты и не надела изумруд. Даже Гай. Надеясь, что он не настаивает из уважения к памяти Люка, Мэдди сказала себе, что она поступила правильно, сказав ему «да». Абсолютно правильно.

Когда начало темнеть, Джефф привез из клуба взятый навынос ужин, а медсестры хоть и сообщили, что им пора по домам, а Мэдди завтра выпишут, но все равно остались, и празднество прошло душевно, бурно и очень, очень… мило.

Когда все разошлись и Гай пожелал Мэдди спокойной ночи, поцеловав на прощание и еще раз сказав, каким счастливым она его сделала, она еще посидела в одиночестве при свете мигающей электрической лампы под треск цикад за затянутым москитной сеткой окном, а потом снова открыла подаренную Гаем коробочку и провела большим пальцем по камню так неуверенно, будто боялась о него обжечься. Вытащив кольцо, Мэдди повернула его, чтобы на изумруд попал свет и по белым стенам заплясали зеленые отблески, глубоко, со всхлипом втянула в себя воздух, подняла левую руку и, выдохнув, посмотрела на бриллианты Люка.

— Я поступаю правильно? — прошептала она в пустоту. — Ты мне разрешаешь?

Тишина.

Мэдди откинулась на подушку и уставилась в потолок. Она видела его лицо. Лицо, которое она так любила. В его улыбке, в темных сверкающих глазах жило столько наслаждения, безграничной энергии и тепла! А потом ей представился Гай. Спокойный, добрый Гай с сердцем нараспашку, которое теперь принадлежало ей.

И Айрис.

Мэдди опять медленно опустила взгляд на руку. Не отдавая себе отчета, она положила изумруд Гая и начала стягивать кольца, которые когда-то надел ей на палец Люк. Это оказалось нелегко. Руки распухли от жары, и ей пришлось с усилием сдирать металл с плоти, с костяшки пальца. Чем больше сопротивлялись кольца, тем сильнее она тянула, стиснув зубы. Начав, она твердо вознамерилась довести дело до конца.

Когда кольца наконец снялись, на пальце осталась болезненная бледная каемка, а Мэдди поняла, что плачет. Слезы безудержно катились по щекам: от страха перед своим решением, неуверенности в том, что ждет ее дальше, и больше всего от горя — безумной скорби по Люку, по тем годам, что она потратила, надеясь, что им под силу вернуть былое счастье. Она плакала из-за колец, тяжесть которых ощущала в сжатой ладони, и из-за того, что теперь должна надеть вместо них изумруд.

Финал затянувшегося и запоздалого прощания.