Глава 34

Дом престарелых «Высокие вязы», Англия, август 1976 года


Для лета погода была довольно прохладной и дождливой. Туманная дымка лежала на лужайках перед «Высокими вязами», покрывая траву и засаженные цветами клумбы бесчисленным множеством мелких блестящих капелек. Порой Люку казалось, будто он их вдыхает.

«Да разве это дождь?» — с улыбкой заметил однажды Арнольд. Люк это запомнил. Тогда они были в старом саду Пятого королевского госпиталя. Люк улыбнулся, вспомнив своего доктора и тот уголок, который ему так полюбился: опавшие яблоки, журчащий ручеек, казавшийся ему таким родным (Люк предположил, что он напоминал ему о саде на берегу реки в Ричмонде), кусты, обсыпанные ягодами. И канонада. Его улыбка померкла при воспоминании о тех звуках, о том, как они с Арнольдом слушали зловещий рокот на Сомме; бомбардировка была такой силы, что ее было слышно через пролив.

Люк даже сейчас слышал тот грохот.

Подобные звуки не забываются.

Еще он вспомнил, как в тот день ему очень хотелось с чем-то сравнить шум дождя. То, что ускользнуло от него тогда, потом с лихвой к нему вернулось.

Как возвращалось и сейчас.

Но теперь ему стало ясно, что это было за сравнение. Люк запрокинул голову, посмотрел в бездонное небо, ощущая капли дождя на щеках, на губах, и подумал об Индии, об индийских дождях — какими непохожими на этот они были летом перед началом войны!

В то невероятное лето, когда он женился на ней.

Его последнее мирное лето в Бомбее.

У него с собой были письма. Он взял их в сад, засунув под куртку. Все письма, которые он написал ей с тех пор, как оказался здесь. В плохие дни, когда у него случались провалы в памяти, медсестры убирали их (большей частью по его же просьбе) — в такие моменты его собственные слова теряли для него всякий смысл, и он боялся, что уничтожит исписанные им же самим страницы в отчаянной попытке что-то понять. Люк не мог утратить эти письма, как записные книжки, сожженные им много лет назад в компании доктора Арнольда. Теперь, как и много лет назад, память всерьез подводила Люка, и он опасался, что совсем скоро воспоминания, которыми он ужасно дорожил, останутся только на бумаге.

Детский крик!

Он напугал Люка и вернул его в текущую реальность. Звук пришел из-за гортензий. Люк повернул голову. Он был не единственным, кто решился на прогулку в такую погоду, — в сад вышли немолодая обитательница «Высоких вязов», а вместе с ней и ее родные: завопивший маленький мальчик с мячом, его братья и сестры. Столько детей, внуков и правнуков!

Ту леди звали Мириам.

У нее была тяжелая жизнь. Она рассказывала Люку — к этому моменту уже много, много раз, — как она бежала из Вены накануне аншлюса, оставив там почти всю свою еврейскую семью. Когда бы Мириам ни вспомнила о родных, она начинала плакать: погибли ее сестры и братья, родители и бабушка с дедушкой; дети, которым не суждено было вырасти. Люк всегда держал ее за руку, когда она рассказывала, и слушал, даже не пытаясь что-нибудь сказать. Найти уместные слова в такие моменты невозможно.

Но сегодня… Сегодня она улыбалась. И он тоже улыбнулся, несмотря на свои горькие воспоминания, потому что ему радостно было видеть ее такой.

Был ее день рождения. Восемьдесят лет. «Совсем девочка!» — сказал Люк, поздравляя ее утром и вручая подарок — австрийское печенье, которое по его просьбе принесла из старой местной пекарни Эмма. Предполагалось устроить праздник: разбавленное вино и беззвучные хлопушки. Эмма обещала прийти.

Милая Эмма.

Мальчик ногой отправил мяч высоко в небо, а потом поймал его боковой стороной ступни. Люк наблюдал, как озарилось его разрумянившееся лицо, как он оглянулся, чтобы проверить, видели его родители удар или нет, и у Люка заныло в груди от воспоминаний…

Мириам смеялась вместе с мальчонкой, убеждая его — с легким акцентом — повторить. Ее поддерживала под руку старшая дочь, ладонь Мириам лежала в ладони дочери. Люк видел, как она счастлива, как довольна.

Он судорожно вздохнул, и его мысли — почти против воли — опять вернулись к Мэдди. Выглядела бы она так же, если бы гуляла сейчас здесь вместе с их Айрис?

Люк глубоко вздохнул, пытаясь представить себе эту картину. Он мысленно отключился от шума в саду, от дождя, смеха и присутствовавших там людей, желая, чтобы рядом с ним были Мэдди и Айрис.

Но они не появлялись.

По крайней мере не так, как ему хотелось бы.

Вместо этого они виделись ему такими, какими он запомнил их на суматошной пристани Бомбея, глядя с палубы корабля, который должен был вот-вот увезти его из Индии. Он видел Мэдди, сжимавшую руку малышки Айрис, которая махала ему; устремленные на него взгляды их голубых глаз.

Люк поднял руку, собираясь помахать им в ответ прямо здесь, в саду. Так живо они ему представились. Он видел, как движутся губы Мэдди, и прочитал по ним сказанные тогда слова. От этого воспоминания его горло сжалось — он едва мог дышать, точно как тогда.

Люк доковылял до ближайшей скамейки — ноги подгибались. Он шел по наитию. Его глаза не различали настоящее, только прошлое.

Его сознание наполнилось воспоминаниями, а глаза — его воспаленные усталые глаза — вдруг заволокло пеленой слез. Он ничего не видел в настоящем.

Загрузка...