До встречи в Бомбее

Глава 29

Дом престарелых «Высокие вязы», Англия, март 1976 года

В то утро косили лужайки. Ему было видно сезонных рабочих, старательно толкавших в лучах весеннего солнца газонокосилки. Они чертили на длинных склонах в саду темные и светлые полосы — туда и обратно. Через открытые окна в комнату влетал сладостный аромат свежескошенной травы; лето было на пороге.

Он что-то писал. Это он понял, увидев лежавший перед ним блокнот. Страница была наполовину исписана. Он предположил, что красивый почерк принадлежит ему. Только ему не удавалось припомнить, как он взял ручку. Однако она была в его руке. Он пошевелил узловатыми пальцами и уставился на тонкий предмет цилиндрической формы, который держали его пальцы. Наморщил лоб. Переведя взгляд ниже, на слова, которые написал, нахмурился еще больше.

«Та ночь в зарослях стала одной из самых счастливых и самых печальных в моей жизни. Я почти забыл свой страх и свою ужасную ревность. Я поверил, когда ты сказала, что всегда будешь со мной. Я в самом деле верил, что никогда не потеряю тебя снова.

Но я ошибался. Ты ошибалась.

Сегодня один из тех дней, когда память возвращается ко мне. Как видишь, я помню всё. Со мной каждая глава нашей с тобой истории, и я хотел бы, чтобы так было всегда. Но ее конец я, если бы мог, хотел бы забыть.

Ту главу, в которой ты меня оставила.

Как мне хочется, чтобы ты не делала этого, Мэдди! Я мог бы столько всего рассказать. Ты должна это знать…»

Он смотрел на незаконченное предложение и не понимал, о чем собирался написать дальше.

И кто такая Мэдди.

Она была важна. Об этом говорили написанные им же слова. И еще он чувствовал это. Закрыв глаза, он силился вспомнить, кто она такая, кем ему приходится, но нет, ничего, совсем ничего не приходило в голову. От усилий и отчаяния он так сжал ручку, что она едва не сломалась, но это не помогало. Вместо воспоминаний о прошедших десятилетиях была чернота. Жуткая пустота, которая простиралась на прошлое до того момента, когда он, будучи еще молодым, впервые стал пациентом другой больницы, солдатом в голубой больничной пижаме. Тогда он писал в записных книжках. Это он вспомнил. Он видел их на полке своей комнаты, будто оставил их там только вчера. Неужели тогда он тоже охотился за воспоминаниями? Он подумал, что так оно и было. В конце концов он сжег те записные книжки — они с Арнольдом (кто такой Арнольд?) предали их огню и подняли за это по стакану виски.

Что случилось с Арнольдом?

Этого он не знал.

И кем, кем же была Мэдди?

Дрожа и чувствуя себя отвратительно от потери всякой ориентации, он бросил ручку на блокнот и отпихнул его от себя.

— Очередное письмо? — поинтересовалась одна из медсестер — молодая женщина с веснушками и тихим голосом. Она посмотрела ему через плечо и, прочитав написанное, улыбнулась так грустно, что это даже нельзя было назвать улыбкой.

— Кто такая Мэдди? — спросил он у медсестры, поразившись твердости своего голоса. Ведь чувствовал он себя вовсе не так уверенно.

Она не ответила. Только закусила губу, будто решая, сказать или нет.

— Пожалуйста, — попросил он.

— Она была вашей женой, — медленно ответила медсестра. Он понял, что она не знает, следовало ей говорить это или нет.

— Была? — переспросил он.

Но больше медсестра ничего не сказала. Она сложила его письмо и убрала в карман фартука, отказываясь сообщить ему самые простые вещи: что случилось с женщиной, которая, как выяснилось, была его женой, и давно ли он находится в этом странном месте.

— Вы должны мне сказать, — принялся настаивать он. И, к его стыду, голос снова дрогнул.

— Вы опять запаникуете, — успокаивающе ответила она.

— Что значит «опять»? — спросил он.

— Не думайте об этом. Эмма придет с минуты на минуту.

— Эмма? — у него заколотилось сердце. «Кто такая Эмма?»

— Да, — сказала медсестра, — Эмма Литтон. Ваша добрая, хорошая подруга. Подождите немного. Она вам всё объяснит.