До встречи в Бомбее

Сегодня я вспомнил, какой нынче год. Теперь я знаю, что уже два года живу в этом месте, которое находится всего в миле от нашего старого дома у реки. Однажды он стал таким населенным, что мы даже поговаривали о переезде, хотя всегда знали, что никогда и ни за что не сможем заставить себя это сделать.

Я сам решил отправиться сюда, в «Высокие вязы», после того, как ты ушла. Я не мог позволить себе быть обузой кому-то из наших детей, хотя они и настаивали. Они часто меня навещают — гораздо чаще, чем моя своенравная память может зачесть им, — и это всё, что мне от них нужно.

Им очень обидно, когда я перестаю их узнавать.

Теперь я забываю очень многое. Наше с тобой время потихоньку ускользает от меня. И в этом помешательстве, в панике, что никогда тебя не найду, я написал тебе множество писем, не меньше, чем когда тысячи воспоминаний о нашей с тобой жизни, начавшейся с того, что мы вновь обрели друг друга, были при мне.

Эти письма — письма нашей жизни — я храню. Они лежат стопкой рядом со мной. Некоторые — просто заметки, нацарапанные наспех, другие длиннее. Всё это здесь.

Наша свадьба на первое морозное Рождество после возвращения из Бомбея, в маленькой, залитой светом свечей церквушке в конце нашей улицы. Ты была глубоко беременна и клялась, что совсем не собираешься еще раз проходить через это. Встретившись со мной у алтаря, ты смеялась, а я сказал тебе, как ты прекрасно выглядишь. «Это так, — сказал я тогда, — вы должны мне поверить, мисс Брайт». Оуэн родился всего через неделю после свадьбы, поставив нас в тупик тем, что был похож только на тебя, и требовал, чтобы его любили — а его будут любить всегда — с той самой секунды, как открылись его темно-голубые глаза.

Меньше чем через два года у нас появились близнецы, Бен и Уилл, и устроили нам самое бессонное лето. Даже Айрис спросила, нельзя ли отправить их обратно. Она, конечно, хотела сестренку. Но весной 1926 года родился Джейкоб, уничтоживший ее последнюю надежду.

Однако она не держала на него зла. Как можно было иметь что-нибудь против такого ребенка? Она с ним так носилась! Да мы все с ним носились. Так и вижу, как он, заливаясь смехом и размахивая ручками, бежит по саду за мячом, стараясь догнать братьев и сестру — «подождите, подождите», — усердно работает ножками.

Те годы, когда они были еще маленькие, были восхитительны. Каждое лето в жару все пятеро носились вверх и вниз по лужайке, то залезая в речку, то вылезая. Наши прогулки в парке, салют в студеном небе (чего бы только я не отдал, чтобы еще раз посмотреть его, обнимая тебя), дни рождения и рождественские встречи с нашими родителями, Эди, Гаем, Питером и Деллой, которых мы навестили в Индии всего раз, а потом они приехали сюда. И конечно, Эмма. Эмма приезжала к нам на свадьбу вместе с Эрнестом и Арнольдом, а потом на крестины Оуэна, и еще раз просто потому, что оказалась в наших краях, и так далее, пока ей не посчастливилось устроиться на работу в местную больницу. Ты тогда сказала ей, что не стоит отказываться от работы, и заодно попросила стать крестной Уилла. С тех пор она не пропустила ни одного дня рождения или Рождества с нами.

Но все это пролетело так быстро. Мы с тобой удивлялись, как это дни, которые иногда казались такими длинными, вдруг превратились в годы и пронеслись в мгновенье ока. Однажды утром мы повели Айрис в первый раз в новую школу, что возле колледжа Сомервиль. Она сильно волновалась, отправляясь туда в новом дафлкоте[22], на котором ты настояла, и очень старалась выглядеть спокойной.

А потом, позже, Айрис ужасно сердилась на братьев из-за того, что они шумели, когда мы все провожали ее в комнатушку, где нам так не хотелось ее оставлять. Джейкоб, которому было всего восемь, выбежал за своим мячом на двор и примчался обратно, как заяц, с вытаращенными от страха и смеха глазами, потому что его отчитал дежурный.

— Я так жалею, что отругала его тогда, — призналась мне Айрис потом.

— Ты же не знала, — подбодрил я ее. — И он тебя обожал.

Мы никогда не думали, что кому-то из них придется надеть военную форму. Нас всех ужасно пугала война[23]. Но она началась. Не в наших силах было остановить ее. Никому такое не под силу.

Первой уехала Айрис — в Каир. Она служила в женской вспомогательной службе ВВС. Девочки Деллы уехали с ней, и их проводы стали самым тяжким испытанием для нас. Но они все возвратились домой. Айрис вернулась счастливая, с мужем и нашей первой внучкой Меган (она уже скоро станет мамой), а тогда ей был месяц от роду.

Оуэн очень хотел стать хирургом, которым сейчас и работает (больше всех этому радовались Гай и моя матушка). Он попал в военно-медицинский корпус и тоже уцелел. Ему пришлось побывать в боях на Средиземном море и в Тихом океане. Каким-то чудом выжили и наши близнецы, наши пилоты, — потом они устроили нам еще сотни бессонных ночей.

Только Джейкоба, которому только исполнилось восемнадцать к началу десантных операций в Нормандии, мы так и не дождались.

Больше тридцати лет прошло, а я пишу это, и мое сердце разрывается.

Ты сказала мне, что присмотришь там за ним. Когда ты ушла, оставив меня одного, чего обещала не делать и не смогла выполнить, я подумал, что именно от этой мысли тебе стало спокойнее.

Надеюсь, вы там вместе, хотя не перестаю желать, чтобы вы были здесь. Ты заболела так внезапно, и только когда тебя не стало, я понял, сколько всего тебе не сказал: бесчисленное множество вещей, которые ты должна была узнать, и все они о том, как много ты дала мне.

Эти письма, наверное, тоже об этом.

Но теперь пора заканчивать. Я устал. Ручка кажется ужасно тяжелой, и мне нужно поспать.

Я хочу спать.

Когда я сплю, я вижу сны. А сны — это всё, что у меня осталось от того мира.

Другого мира, частью которого я когда-то был и где мы были вместе.