Дом Соли [машинный перевод]

Талавир. Спасительное золото

Талавир шел к аиле старейшины. Так называли юрты, принадлежавшие всем родственникам Азиза-бабы. будто сами его сюда вывели. Напротив входа и вспомнил зудящее желание, которое охватило его во время безумной встречи. Он должен был зайти в эту дверь. некоторые детали. Нарисовал проколотого шипом кхартала. Так же, как это было в реальности.

Талавир почувствовал движение за уцелевшим стеклом в окне Серова и ускорил шаг. Крыльцо скрипнуло. Талавир потянул за бронзовую ручку. Дверь оказалась запертой. Он несколько раз дернул и попятился. Ему показалось, что кто-то внимательно наблюдает за каждым его движением.

Манкур запульсировал. Белокун хотел, чтобы он не заходил в дом. В этот момент ручка медленно повернулась. Петли завизжали, и дверь приоткрылась. На крыльцо вышел великан Кебап и молча поставил перед собой тесак.

— Я Полномочный Старших Братьев и хочу поговорить с тем, кто сидит в той комнате, — сказал Талавир и кивнул в верхнее окно, где видел движение.

Кебап не шелохнулся. Темные глаза едва просматривались в прорезях островерхого капюшона. Обращаться к нему было как к скале. Талавир посмотрел вверх. Есть ли смысл орать? И тот, кто там сидит, согласится выйти или хотя бы подойдет к окну, чтобы можно было рассмотреть его лицо?

Солнце безжалостно жгло. Талавир почувствовал, как струйка пота сползает по щеке.

После путешествия Дештом, безумной встречи, устроившей ему чудовища, споры с Сашей Бедным ему хотелось выпустить пар. Нет, сегодня он точно набьет кому-нибудь рожу. Пригодится и это здоровило. Талавир представил, как вырвет колючку из Дерева Боли. Если действовать быстро, он успеет приставить острие к шее гиганта еще до того, как Кебап занесет тесака. И в этот момент из-за спины раздался мелодичный голос. Слова звучали так, будто чудовище только овладевало чужим языком. — Если тебе туда зайти, жди ночи свечения Йылдыз. Как такой же, как ты.

Он тоже хотел туда зайти, но дождался ночи. В ночь Йылдиз Кебап уйдет.

Талавир обернулся и увидел очень странное засоление.

Женщина имела синеватую кожу, острые, словно заточенные зубы и миндалевидные фиолетовые глаза.

— Ты Гуль с аиле Азиза-бабы?

— Гуль, — кивнула она. — Шейтан сказал, ты искать.

Талавир оглянулся на Кебапа.

— Где мы можем поговорить, Гуль?

Двор Азиза-бабы напоминал отдельный поселок внутри Ак-Шеих. Самая большая юрта в центре принадлежала голове Аил, справа были жилища его сыновей.

Слева — жен. У каждой, как знал Талавир, был собственный подвал или тайник, где можно было переждать бурю.

По центру Аиле был земляной погреб. В таких вспышках хранили продукты. Но этот служил другому. Ручка на крыше была густо оплетена цветными нитями с нанизанными на них ракушками и мелкими костями.

Холм был усеян «ловцами» и костяными украшениями. Талавир подумал, что это очередное бессмысленное святилище. Кожу копека покрывала тонкая, едва заметная чешуя. Из тонкого горла вырывались писк и подобие лая, а на шее шевелились щели жабер.

— Фена! Фу! Ая-я!

Животное испуганно завизжало и спряталось в ближайшую щель. Гуль потащила Талавира мимо погреба-святилища и откинула запирающееся над дверью небольшой юрты.

Вместе с тканью проход прикрывал занавес из бусин. Это были раковины, камешки, битые стекла и кусочки пластика, аккуратно нанизанные на веревки из жил артроплевры. Стены юрты покрывали выгоревшие ковры, поверх них висели выцветшие фотографии детей. Несколько групповых. Их объединяла фигура старого киммеринца в центре. Судя по одежде и состоянию цветов, они были сняты в разные годы, но, к удивлению Талавира, старик всюду был одинаковым: мелкое высохшее лицо, круглые очки, тюбетейка на макушке и длинная трубка, зажатая в зубах.

— Азиз-баба, — сказала Гуль, показывая на старика. — Ученики. Любит детей.

Вспышки местные часто сами приводили детей в школы доктора Зорга.

Талавир вспомнил рисунки на стенах у Белокуна. Мамай был из Ак-Шеих. Его должен был привести в Зорг местный рекрутер. Во время войны такие рекрутеры первыми испытали гнев киммеринцев как предатели и коллаборанты. А ведь Азиз-баба пережил войну. Неужели в Деште просто нельзя любить детей? И вместе с тем Талавир решил себе расспросить старика.

Женщина показала на матрас, сама принялась разжигать маленькую железную печь — собу. Поставила на плоскую крышу медный чайник, осторожно, как драгоценность, налила воды и бросила какое-то зелье. Через мгновение воздух запахло полынью и рулем.

― Ты его невестка или… жена?

— Нет! — прыснула Гуль. Сиреневые глаза весело сверкнули. — Гуль нашли в Деште. Азиз-баба взять к себе. Хорош.

Гуль подсунула низенький столик, поставила две крошечные чашки и разлила чай. выпячивала грудь и выгибала состояние. удивительно соблазнительная фигура.

— Ты сказала, что Рябов хотел зайти в дом Серова. — Талавир отпил из чашки.

— Он говорить. Я еду носить. Вареный бор, солонец, янти, раз мясо. — Девушка облизнулась.

— Вы много говорили?

— Нет. — Гуль вытаращила глаза и постучала себя по голове. — Он бум-бум.

Говорить еще меньше меня.

Талавир снова подумал о том, как Рябов оказался в Деште. Судя по всему, был еще более сломанным Братом, чем он.

— И все равно я чувствую, что вы были приятелями, — усмехнулся Талавир и снова отведал чай. — Скажи, в ночь перед смертью он собирался в этот дом?

— Гуль не знать! Но быть глупо выйти в ночь свечения Йылдыз.

— Что за ночь такая? — удивился Талавир. Он чувствовал, что еще немного — и местные верования доведут его до бешенства.

— Ночь, когда из дома Геры выходит джадал. Все знать. Только ты не знаешь, — захохотала Гуль.

— В ту ночь была буря?

— Нет! Ты совсем тук-тук. Ночь свечения Йылдыз есть бури нет.

Итак, Гера Серов соврал о буре и заставил подтвердить Ма. О чем еще не сказал официальный бэй Ак-Шеих? Талавир вспомнил движение за окном в доме с деревом. Что именно здесь искал Рябов? И что или кого должен найти он, Талавир?

— Кто еще живет в том доме? — Талавир показал Гуле игровую карту Мамая. — Гера, — с готовностью ответила синекожа. — Его жена. Мальчик врача говорить — мертвая дочь. Говорить, она сидит на спине у старика.

— Говорить? Но у Геры за спиной реально синее чудовище?

— Значит, ты говорить, как Бекир, — беззаботно пожала плечами Гуль.

Талавир задумался, видит ли еще кто-то, кроме него и мальчика, проклятое чудовище.

— Ты когда-нибудь слышала о докторе Мамае?

К удивлению Талавира синекожая женщина захохотала.

— Смешное имя. Киммерицкой «мамай» — никто. Так Азиз-баба говорил, — сказала девушка. — Так никто себя не называть в Ак-Шеих.

Талавир разочарованно кивнул и без особой надежды решил попробовать еще одну вещь:

— А о Золотой Колыбели слышала?

— Да! — Гуль радостно всплеснула в ладони. — Это моя любимая сказка.

Азиз-баба постоянно рассказывать. Киммеринцы верят, что Золотая Колыбель дает власть над этой землей.

Из того, как Гуль говорила о старейшине, было ясно, что у него над ней безоговорочная власть. В голове Талавира забурлили мысли. Азиз-баба был достаточно стар, чтобы знать Мамая. Они оба восхищались сказкой о волшебной Золотой Колыбели. Была ли между ними связь? А главное, был ли старейшина причастен к тому, что произошло с Рябовым.

— Ты носила еду Рябову по просьбе Азиза-бабы?

— Он сказал: неси. Гера бей: "Она ему понравится", — девушка очень точно скопировала плаксивый голос Серова.

— И ты ему понравилась? — Это уже совсем неожиданно. Зачем местным властям подсовывать Рябову женщину? Разве еще один ритуал гостеприимства?

— И тебе могу понравиться. — Гуль снова протянула к нему пиал с чаем. Талавир отпил, не отрывая глаз от женщины.

— Они приказали шпионить за Рябовым?

— Азиз-баба, — Гуль даже не попробовала соврать.

— Как на самом деле умер Рябов?

Фиолетовые глаза стали непроницаемыми.

— Если ты скрываешь правду, Старшие Братья этого не подарят. — Талавир схватил Гуль за руку. Он чувствовал, что Белокун подслушивает. — Речь идет об убийстве Полномочного. Покрывая Азиза-бабу или Геру, ты становишься соучастницей. Ты же знаешь, что это может быть?

Гуль кивнула, робко улыбнулась и облизнулась острыми белоснежными зубами. сомкнуться на его коже. Он отбросил женщину и вытащил бляшку Ханум. Талавира, а кого-нибудь другого.

Перед глазами снова поплыло. Что за чай подсунула синекожая? И вдруг в его голове раздался шепот. Это походило на гудение машин на Матери Ветров, и одновременно ему удавалось различить слова. «Золотая Колыбель», — сказал скрипящий женский голос. Манкур молчал. Белокун не вмешивался. В сознание залез кто-то третий. Перед внутренним взглядом Талавира всплыла золотая маска духа из Кара-Меркита. Он сошел с ума под влиянием суура? Это яд Гули или прикосновение демоницы, как предупреждала Ма? Затуманившимися глазами он посмотрел на синекожу. Женщина молчала, прикрыв рот руками, и удивленно таращилась.

«Золотая Колыбель», — разразился в его голове насмешливый женский смех. Вокруг потемнело, и Талавир, теряя сознание, повалился на матрас.

Сражения богов. И Киммерик получил своего бога. XV век. до н. е.

С той ужасной ночи Амага запомнила немногое. Ее отец кричал, как и другие мужчины. Кастор вцепился в мачту и молился Посейдону. За несколько часов до того, как Гелиос отошел, они успели увидеть берега мечтательной бухты Ктенунт.

Отец хотел воздать должное богам, но они отказались принимать. На Понт упала тьма. Ветры устроили соревнование за лодку. Черные крылатые кони повелителя моря ударили в борта. Мачта заскрипела. Их наклонило. И Амагу смыло бы со скамейки, если бы не сильная рука отца. Он схватил ее за плечи и толкнул к ящику под овечьей шкурой. Там уже плакал Тарг. Амага вцепилась в род и приказала брату молиться. Амфоры стучали о борта ящика. Темная вода лилась в щели.

От страха и стука крови Амага почти не слышала звуков бури. Она молилась, хоть и знала, что ее никто не услышит. Боги наказали их за дерзость.

Однажды оракул сказал, что она станет царицей далекой земли, и в это пылко поверила ее мать. Она была из рабынь и чувствовала вину перед дочерью.

Как полукровка Амага могла рассчитывать на брак разве с таким же нечистым кровью или могла стать рабыней. и отомстить всем, кто тебя обижал». забывали напоминать, что она полукровка и позор их филиала.

Но матери выжить не удалось. Она умерла, рождая Таргу. Отец так и не смог прийти в себя. Он все рассказывал о сказочном Херсонесе, где они смогут начать новую жизнь. Несколько лет откладывал деньги. Никто из филы не хотел занимать такое безумие. Понт Евксинский был проклятием их семьи. Уже взял всех старших братьев отца и когда-то припнул к их берегам корабль с матерью Амаги. Наконец отец собрал корабль и отправился в путь.

Но тетушки, наверное, были правы. Море показало свою силу. Амагу тошнило от страха и качки. Лодка взлетела на очередном валу. Девочку вдавило в стены. Под ней слабо вскрикнул Тарг. А потом лодка бросила о скалы.

Амага расклеила глаза и чуть не ослепла от яркого солнца. В спину впивались острые камешки. Губы запеклись, а кожу стянуло от соли. Ее рукой мимо краба. Тело стало настолько тяжелым, что пришлось напрячь все мышцы, чтобы сбросить бесстыдное животное.

Она несколько раз сжала ладонь и поняла, от чего заныло в груди.

Руки Тарги не было. Преодолевая слабость, Амага поднялась. И это было ошибкой.

Над ее головой раздался грубый мужской голос. Она не поняла слова.

Мужчина мало походил на человека. Его лицо покрывала татуировка, а на плечах болталась звериная шкура. Амага попыталась закричать, но из горла вырвались только кашель и струйка воды. Тогда она наскребла горсть камешков и из последних сил бросила в уродину. В его глазах мелькнула тень изумления. Он не ожидал сопротивления. Человек сгреб ее, как маленького ребенка, и закинул на плечо. Амага чуть не задохнулась от вони. От него пахло, как от собаки. Она попыталась отбиваться, достала зубами большое волосатое ухо, и в этот момент варвар ударил ее по голове. И мир снова потемнел.

Второй раз Амага открыла глаза, когда ее губы смочила вода. Над ней склонилось лицо отца. А потом подбежал Тарг. Она подумала, что попала в Элизию и наконец увидит маму. Но уже через мгновение разочарованно сомкнула глаза.

Спаслись почти все. Только Кастора унесло море. Отец сказал, что это плата за их спасение. Кастор был тем, кто говорил с богами.

— Теперь боги нас точно не услышат, — сказала Амага, оглядывая место, где они оказались. Глубокий каменный мешок и с круглым входом высоко над головами. Тени зашевелились. Дерево со странными листьями, росшее над ямой, закачалось. Амага подумала, что мир наверху совсем чужд.

— Где мы?

— Не знаю. — Отец посмотрел на Амагу и прижал к себе Таргу.

Мальчика испугали слова сестры. — Мы не так далеко от наших богов. Это точно Херсонес. Возможно, нас отнесло севернее и мы оказались в землях исидонов или гипербореев? Я предложу выкуп. Всё будет хорошо.

На его лбу набухал след от удара. Амага увидела, что он сам в это не верит. — А если это кибериан? — прошептал один из моряков, вспомнив о мифическом народе.

Торг заплакал.

— Не пугай детей, — осадил его отец. — У них были человеческие головы. И язык. А у кибериан на плечах головы.

Отец ошибался.

Они сидели в яме три круга солнца. Дважды в день дикари спускали затхлую воду и еду.

Он обещал все сокровища цивилизованного мира.

Но варвары не реагировали.

— Боги нас не слышат? Это правда? — прошептал испуганный Тарг. У него были светло-янтарные глаза, как у мамы. А у нее — зеленые, как у отца. Даже цвет глаз брат у нее отнял. Мать вырвала у нее обещание заботиться о Тарге.

Новорожденный принялся криком. Повитуха вытерла руки и отвернулась. На белом, как снег, лице матери остались только глаза. Под ней продолжала расползаться лужа крови. Амага никогда не видела столько.

— Она умерла не зря, — сказали тетушки. В первый и последний раз они сказали что-то хорошее о жене брата.

Если бы боги спросили Амагу, она потребовала бы оставить мать, а не этого слабого мальчика. Но они решили по-другому.

На следующее утро дикари забрали бледного юношу Арконта. Он, как и отец, грезил Херсонесом. Весь путь отец шутил, что Арконт может стать ее мужем. Если будет исправно трудиться и повиноваться богам.

На десятый круг солнца до ямы донесся стук барабанов. Кто-то предположил, что у дикарей праздник. Лицо отца почернело. Тогда все взрослые уже тяжело болели. Нога Боспа, которую сломал шторм, почернела. Он несколько дней страдал от лихорадки и наконец умер. Отец снова начал кричать. Умолял забрать умершего. Он знал, что его не понимают, но он не мог замолчать.

На яму упала тень, а потом дикари спустили большую корзину. Отец с другими втолкнули туда Боспа. Вместо монет отец положил на глаза умершего два плоских камня. Это все, что он мог сделать для него.

Но дикари не остановились. Подняв тело, они знаками показали лезть в корзину другим. Небо поразило синева. Амага съежилась. Всем завязали руки и повели по узкой тропинке.

Поселение дикарей лежало на высоком каменном берегу. Внизу шумели волны.

Такими же хилыми, как немногочисленные овцы, были и дома дикарей. У одного Амага увидела женщину с малышом на руках. Он был мертвым, но женщина продолжала его качать.

Их встретил тот же мужчина в звериной шкуре. Теперь на его голове была остроконечная шапка, а в руках — короткий железный меч. Амага с удивлением поняла, что у него единственный во всем поселении светлые глаза. Зеленые, как у нее.

Человек что-то приказал другим — и пленных потащили к обрыву.

За поселением, на самом краю, как гнездо ласточки, повис храм.

Колонны белели мрамором. Метоп и фриз украшали яркие краски. Храм был так непохож на все, что она видела в поселении, что Амага чуть не вскрикнула. Дикари захватили эллинский город. Убили жителей и осквернили дом богов. Это значит, что шансов на спасение нет. Рука отца коснулась ее плеча. Другой он закрыл глаза Таргу. И всего в нескольких шагах Амага поняла, что именно так испугало отца. Она ошиблась. Храм только казался знакомым.

Кругом портика на высоких палках сдержали головы.

Огни не горели. И на мгновение Амага подумала, что храм пуст. Дикари его осквернили — и боги ушли. Но потом из-за колонн появилась высокая фигура в белом. Время не пожалело усилий. Кожа собралась на руках и лице женщины глубокими морщинами. Но подведенные глаза пылали. Лоб краснел от кны. На голове странными завитками лежали темные чужие локоны. Из-под них выбивались седые пряди. В ее руках была маленькая фигурка — обнаженная варварская богиня с большой налитой грудью и выпуклыми бедрами.

Жрица подошла к девочке, схватила за подбородок и заглянула в глаза.

Старуха улыбнулась. Кожа Амаги покрылась изморозью.

Она услышала, как всхлипнул Тарг.

Люди главы варваров зажгли факелы. Длинные тени лизнули темный пол. Внутри храм напоминал теменосцы богини Артемиды, если бы не дикая чужая статуя посередине. Она была деревянной и темной. Ее ноги составляли единственную колонну, украшенную странными рисунками. Грудь богини покрывала несколько десятков налитых сосков, похожих на виноградную кисть. От статуи веяло холодом, в святилище пахло солью и травами, едва утолявшими вонь гнилого мяса. Амага подумала о головах на крыльце и закрыла глаза.

Мужчин и Тарга выстроили перед статуей богини. Жрица затянула какой-то гимн, взяла в руки чашу с разведенной кной.

— Ортии, Лагодесми, матери Тавров, — говорила она, касаясь замащенной рукой каждый раз нового лица.

«Она знает наш язык, — сначала радостно подумала Амага, а потом его охватил страх, — храм осквернили задолго до варваров. Богиня, которой пела жрица, не принадлежала земле ее отца». От запаха зашумело в голове. Она так давно как следует не ела, так давно не слышала гимнов, что была почти готова забыть, где она. Мужчины отодвинули плиту у подножия статуи. Амазе показалось, что из колодца донесся плеск волн. И тогда в руках жрицы сверкнул нож. Амага не успела прийти в себя, как старуха перерезала горло первому из пленных.

Охранник в звериной шкуре поймал жертву и подтянул поближе к статуе. Черная кровь брызнула на дерево, потекла в яму, Амага услышала крик. Он раздался из ее рта. Она попыталась броситься к отцу, но крепкие руки держали за предплечье. Она извивалась, кусалась и проклинала всех вокруг, но тот, кто держал, был как скала. Вождь дикарей — мужчина с такими же, как у нее, глазами, что-то шептал. Пытался успокоить. Амага его не слыхала. В ее голове пульсировали рыдания Тарга и предсмертные проклятия мужчин. А жрица с ножом все резала и резала горло. Белый гиматрий покраснел от крови, а на замазанном лице безумно пылали глаза. Она до сих пор называла имена своей богини, когда перед статуей остались только отец и Тарг. Амага уже не могла кричать. Горло болело, грудь разрывала воздух. Она хотела, чтобы кошмар кончился. Жрица посмотрела на мужчину, а затем девочку. Рука обессиленно опустилась. Она тоже тяжело дышала. Женщина была старой, очень старой. Она медленно подошла к Амаге и села возле нее. Девочка увидела стертые зубы.

— Меня зовут Тавропола, и у меня есть для тебя предложение. Ты можешь стать или жрицей богини, или ее жертвой, — сказала женщина на языке Амаги. — Дева дает тебе право выбора. Решай. — Жрица посмотрела на отца. Амага поняла, о каком выборе ее просят. Ее жизнь в обмен на него. Глаза отца сверкали от слез.

Амага перевела взгляд на брата.

— А Тарг? Что будет с ним?

— Остается с дикарями.

Амага посмотрела на отца.

— Помни об обещании, которое ты дала матери. Ты должен сделать все, чтобы Тарг жил.

Амага кивнула. Она была готова пообещать что угодно, только бы прекратились эти мучения.

Года спустя она пыталась забыть это мгновение. Убедить себя, что жрица все равно его убила бы. И от решения Амаги ничего не зависело. Отец вскрикнул.

А потом в дыру в полу полилась его кровь.

Амага осталась в храме. А Тарга забрал вождя дикарей. носа Леву руку он прятал в складках одежды — и Амага не сразу увидела, что у него не хватает кисти. Служитель не знал языка Амаги, но регулярно приносил пищу и даже вино. иссеченные водоросли. Из узкого окошка девочка видела глаза тех, кто приносит. дары, — впалые, больные.

— Они голодают. Их дети умирают. Они просят Деву помочь. — Тавропола улыбнулась сквозь кривые стертые зубы. — Они, как и вы, зайди. Фоант проиграл брату и забрал свою часть племени, чтобы найти лучшую землю.

Фоант перебил всех, кто жил вблизи храма, и принес кровавые дары Деве. Он решил, что теперь богиня будет их охранять, как это делали оставленные в степи божки диких племен.

— Дурак. — Тавропола зашлась кашлем. — Думает, так ее легко купить: пришел, завоевал, залил крови в Лоно — и богиня твоя. Дева — мать этой земли.

Она ее родила. — В глазах Таврополы запрыгали безумные огоньки. Жрица приблизила к Амаге бледные морщинистые губы. — Когда у тебя пойдет первая кровь, я покажу самое большое сокровище этого храма. То, что дает подлинную власть над этой землей. То, что даст тебе власть.

— Когда ты умрешь, а я стану новой жрицей Девы?

Тавропола потерла красный от кны лоб и неуверенно кивнула головой.

Как будто она только сейчас стала осознавать, что приход Амаги означает ее конец.

Жрица посмотрела на свои красные, как от крови, пальцы и коснулась выемки под шеей Амаги.

— В тебе есть огонь и злость. Ты подойдешь. Может быть.

Жрица учила Амагу гимнов. Они были так давни, что девушка разбирала только отдельные слова. В лунные ночи Тавропола заставляла ее раздеваться, смазываться кной и выполнять странные движения у статуи богини. Жрица била в тимпан, вдыхала дым благовония, ее глаза застилала блаженная полда. Амага пыталась расспрашивать, что означают ритуалы, но старуха лишь прижимала кривой палец к губам и заговорщически шипела. Она тоже этого не знала. Амага думала, что когда-то, как и ее теперь, Таврополу заставили служить Деве. И в какой-то момент жрица действительно уверовала в богиню. «Интересно, что произошло до того, как она сошла с ума?»

— думала Амага, выполняя очередные бессмысленные движения у темной статуи, в фундаменте которой до сих пор плескалась кровь ее отца.

Но сколько ни она танцевала, Дева молчала. И что самое страшное, Амага не слышала и отца. Однажды ночью вместо скорби и отчаяния пришла злость. Это отец привел их на этот берег и бросил в руки дикарей. А потом оставил, как и боги.

Мать говорила: «Главное — выжить», а вырвала обещание заботиться о Тарге. Как это можно совместить? — сердилась Амага, рассматривая вид из своего окна.

С трех сторон храм окружал обрыв. Внизу пена облизывала острые камни. Единственный выход пролегал через поселок. На этом пути всегда подстерегали люди Фоанта. Несколько раз она пыталась узнать судьбу Тарга, но ее останавливал молчаливый залог.

Амага обшарила храм в поисках загадочного сокровища Девы, даже попыталась расспросить кривого слугу, но тот сделал вид, что ее не понимает.

— Когда я стану жрицей, то убью тебя первым, — пообещала девушка и добавила подслушанное женщинам, которые приносили дары: — Сакатево! — Она не понимала значения слова, но надеялась, что это что-то обидное.

— Сакате-во. Это значит «кривой», — поправил ее слуга и почему-то усмехнулся. Не только она учила чужой для себя язык. — Дева забрать, что хотеть, — он показал на пустую глазницу обрубком руки и протянул ей здоровую доску, разрисованную белым и черным. На ней лежал мешочек с круглыми камешками. Амага узнала игру. Это была варварская игрушка, которой ее научила мать.

На доске было вырезано девять лунок, в каждой лежало по девять камешков-коргоолов. Путем расчетов игрок должен был захватить все камни противника.

На лодке она показала правила Тарги. Игра нуждалась в умении считать и сосредотачиваться, но он удивительно быстро ее овладел.

На следующий день они начали соперничать в тогузе коргоол. И в тот же день она впервые про себя обратилась к Деве: «Если ты существуешь, если слышишь, приди.

Докажи, что это твоя ярость, а не Таврополина. Покажи свою мощь. Помоги спасти Таргу».

За теплой осенью пришла зима. Амага еще никогда не чувствовала такого холода. Утром землю застелила тонкая белая пелена. А однажды с неба посыпался пепел. Он был прозрачным и невесомым, таял на ладони. Тавропола сказала, что это снег.

Крестьяне начали копать ямы. Зарывали мертвых. Фоант сжал брови.

Свежих голов у дома Девы уже не появлялось. Жрице было безразлично. Тавропола знала, что ее жизнь подходит к концу. Дева отнимет всех.

Благодаря слуге Амага научилась понимать дикарей. Женщина, которая продолжала приносить кобылье молоко и корни, сказала, что Тарг жив.

Его держат в яме у дома Фоанта, хорошо кормят и рассказывают историю племени. Он не плачет и всем доволен. Амагу взяла горечь: она ломает голову, как спасти брата, а его готовят стать племенным шаманом или вождем.

В один из самых холодных дней, когда она вздрагивала в своей келье, когда даже звериные шкуры не помогали сохранить тепло, Понт сжалился над ним на берег.

А Тавропола — долгожданное доказательство того, что Амага стала женщиной.

Тавропола понюхала пятно и недоверчиво искривила нос. Морщинки разбежались по старому лицу, как трещины по замерзшей воде, но Амага не отвела взгляда. В конце концов, если ей суждено было стать жрицей Девы, то она заслуживает капли жертвенного подарка.

Ночью за ней пришел Сакатево. В тенях масляного факела он казался отвратительным фавном. Кожу Амаги покрыли сироты. А вдруг ее обман открылся и жрица решила, что она недостойна? Тогда у Амаги один путь: ее голова окажется на сваи, а кровь попадет в колодец Девы. Девушка поднялась с матраца. Ноги дрожали от слабости.

— Куда ты меня ведешь?

— Крестное локно, — прошептал кривой и коснулся впадинки на упавшей груди. Темные глаза удивительно сверкнули.

Сакатево привел ее в большой зал, который заливало бледное сияние луны. Плита из Лона Девы была отвергнута. Тавропола безумно водила глазами. Амага вспомнила ночь смерти отца и увидела блеск ножа, спрятанного в складках гиматрия жрицы. Рука слуги сомкнулась на предплечье девушки. Амага стиснула зубы.

Жрица слишком самонадеянна, если думает, что они вдвоем смогут ее преодолеть.

— Ты мне соврала. Об этом сказала Дева.

— Я ей нужна! — Амага сделала отчаянную попытку потянуть время.

— Ты в нее не веришь, — в голосе Таврополы проступила горечь. Она подошла к статуе и кончиком ножа провела по только ей известной впадине. — Но удивительно, что ты не ошибаешься. Ты ей нужна.

На ноге богини открылся тайный глазок. Жрица нажала на рычаг. В глубинах Лона заскрипело. Служитель наклонился и достал из ямы что-то завернутое в кожу, а затем с огромной осторожностью развернул сверток и передал жрице.

— Крестное локно.

Но протянула обе руки, словно собиралась обнять ребенка. Амага перевела взгляд с одного вдохновенного лица на другое и удивленно посмотрела на инкрустированную золотой люльку — крестное локно: «Если это подарок богини, то нет ничего удивительного, что она призывает себе на службу безумцев».

Клятва стеречь Золотую Колыбель Девы дала Амазе относительную свободу. Даже Сакатево стал смотреть на нее с уважением. В его сопровождении она начала выходить в деревню. Зима заставляла мужчин проводить все дни в степи в поисках добычи. Но все попытки Амаги заговорить с женщинами терпели неудачу.

Они испуганно прятались. А после того, как она протянула девочке с тугим животом засушенную сливу с их же подносов, стали хоронить детей, — «словно несъеденное богиней лучше выбросить, чем отдать голодному». Но ей все же удалось увидеть место, где держали Таргу, и от увиденного у нее сжалось горло. Это была та самая яма, где когда-то они сидели с отцом. Следовательно, его готовили не вожди и не шаманы. Даже если бы повезло, даже если бы она досталась туда незамеченной, ей бы не хватило сил вытащить его своими силами.

— Продержись еще немного, я спасу, — прошептала Амага, делая вид, что повторяет очередной глупый гимн, и поймала на себе злой взгляд Таврополы.

Жрица уже несколько раз говорила, чтобы она бросила думать о прошлом.

— Ты поклялась Деве и Золотой Колыбели забыть свою прошлую жизнь!

Как это противоречило тому, что говорил отец: «Ты должен сделать все, чтобы Тарг жил».

Амага не сомневалась, что жрица приставила Сакатево следить за ней. Но когда ты вырос под наблюдением многочисленных тетушек, обмануть калеку несложно. На третий день сатурналий, когда стая Фоанта вернулась в поселок, Амага напоила служку молоком, настоянным на солью Таврополы, и незамеченной вышла из храма. Дикари отмечали праздник по-своему: жгли костры, ели вонючее мясо и пили. Но, как говорили тетушки, праздники для всех мужчин заканчиваются одинаково — пьяным сном. Амага зашла в дом Фоанта в самое глухое время. Уже начало светать. Даже полуночные пьяницы свалились носами в пустые тарелки.

Вождь сидел за столом, будто только и ожидал, что она придет. Со шкурами на плечах он был как гора. Перед ним стояло несколько пустых чаш. Фоант не двигался. Амага уже подумала, не спит ли он с открытыми глазами.

Вождь клипнул и показал жестом подойти.

— Я хочу сделку! Твое племя приходит в упадок. Я знаю, как помочь, — на одном дыхании выпалила девушка.

— Ты говоришь от имени своей богини или от себя, маленькая жрица? — Фоант нашел недопитую чашу и опрокинул ее содержимое в горло.

На мгновение Амага растерялась. Не лучше ли соврать? Сказать, что она пришла по воле Девы. Но Фоант ее опередил:

— Ты ее не слышишь, не правда ли?

— Из меня не выйдет жрица. Дева ко мне не говорит.

— Или ты не способна ее услышать. Ты осталась жива только потому, что должна стать жрицей. Зачем нам просто какая девочка?

Целую вечность Амага смотрела в неуверенные, словно весенний лед, глаза. Горло схватило спазм, но ей удалось договорить:

— Ибо я знаю, где Тавропола хоронит сокровище Девы. Он позволит тебе обуздать эту землю и спасет твоих людей.

— Золотая Колыбель, — снова удивил ее Фоант. — Я слышал о ней.

"Почему он спрашивает?" — возмутилась Амага.

Он предал брата. Хотел захватить власть, сжег капище и был проклят собственной семьей.

— Да. Нет. Я обещала, — сказали ее уста.

— Я так и думал. — Зеленые глаза Фоанта сверкнули. — Договорились. Я посмотрю на эту Золотую Колыбель, а ты получишь брата.

— Мы не похожи, грязный ты дикарь, — шептала Амага, покидая дом вождя. К сердцу словно заполз червь. Голосами тети он кричал, что она предательница, что боги и души умерших ей этого не простят. Но Амага их не слушала. Если для того, чтобы им с Таргом выжить, нужно предать богиню, что же они сами ее заставили. Девушка посмотрела на бледневшую в утреннем свете звезду и улыбнулась. Дева так же стара и беспомощна, как и ее звезда. А в этом мире выживает тот, кто умеет пользоваться чужой беспомощностью.

На сатурналии пришлось полнолуние. Через несколько дней должен был начаться традиционный праздник Девы. Его отмечали каждый первый день нового месяца. Тавропола радовалась. С последней охоты Фоант подарил ей нескольких пленных. Эта учта должна быть особенной.

В день праздника Амага едва дождалась тьмы. черная статуя.

Наконец-то Тавропола открыла Лоно Девы. В зал завели жертвы. В висках Амаги пульсировало. Глаза слезились, от снадобья тошнило, но она заставила себя смотреть. Тавропола перерезала пленным горла и выливала жертвенную кровь на статую и в Лоно. На ее лице заиграла знакомая безумная улыбка. Она пьяно облизала губы, всасывая кровавые капли, и присела над дыркой в камне.

Посмотрела на Амагу. Ритуал не предполагал поднятия Золотой Колыбели. Амага достаточно объяснила Фоанту, чтобы он мог это сделать сам. Но девушка не нашла его между колоннами. Механизм внутри колодца заскрипел.

Под стенами раздались шаги. Несколько новых факелов разогнали тьму.

В храм вошли мужчины в шкурах. Они несли носилки. Амага бросилась, чтобы лучше рассмотреть процессию сидящего на носилках, но ее неожиданно скрутили.

Рота заслонила большая заскорузлая рука. Она узнала запах Фоанта.

Из-за туч появился серп нового месяца, словно сама Дева захотела узнать, что здесь происходит, чем раньше, засмердело солью. кто там сидел, Глаза и губы Тарга были зашиты, а кожа — покрыта рисунками. Свет коснулся затянутых веревками груди.

Амага не хотела верить, но они все еще поднимались. Сакатево положил мальчика к Золотой Колыбели, Тавропола поставила кровавую точку у него под шеей, а потом они отпустили веревку — Тарг полетел в колодец. У Амаги закружилась голова. Жрица бесновалась и кричала о воле Девы.

— Ты должен пожертвовать своим прошлым ради Богини! Забыть все, что было до этой ночи.

Амага услышала страшный плюск, а потом из колодца вырвалась вспышка теплого, как рассветного света. В его лучах заплясали блестящие пятнышки.

Розовые хрусталики напоминали снег, который по воле богини хлынул не с неба, а наоборот. Это было так неправильно, что Амага замерла в руках Фоанта. Несколько блестящих пятнышек упали ей на лоб, и это было как прощальное прикосновение матери.

Снег был солью.

В храм прилинули голоса. Они наперебой рассказывали сотни историй. У них сплелось прошлое и будущее. Странные имена, жизнь, смерти врывались в уши Амаги и потребовали быть услышанными. Некоторые кричали, другие шептались. Большинство слов было непонятно, но один голос звучал как приговор. Он принадлежал Тарге.

Мужчины вытащили Золотую Колыбель и осторожно поставили на пол.

Свет в последний раз взорвался. Стены затряслись. на покрытом чесоткой черепе проступили рога.

Фоант ослабил хватку. Амага нащупала нож на его поясе и кинулась к старухе ее нога поскользнулась на кровавой луже.

Это сделал Фоант. Жрица замахала руками, как ошалевшая птица, и сползла на пол. В последнем хрипе Амага услышала: "Ты, ты должен подойти". Фоант вытер топорик о край накидки и подошел к девушке. Она втиснулась в колонну и выставила перед собой украденный нож.

Свет снова стал привычным. У подножия статуи лежала окровавленная жрица. Чуть дальше стояла Золотая Колыбель с Таргом. Если бы не зашиты глаза, можно было подумать, что он спит.

— Почему ты ее не остановил? Зачем она так с ним?

Амагу трясло. Она поднялась и толкнула жрицу ногой — хотела убедиться, что она умерла.

— Девы давно здесь нет. Она мертва или спит. Я даже не знаю, не придумала ли эта жрица. Поэтому эта земля нуждается в новом Боге. — Фоант спрятал топорик и встал рядом с девушкой. — Для моего племени это шанс получить защитника, который не знал бы никого, кроме нас. Я прошел дальний путь, маленькая жрица. Отдал многое. Я не хочу отсюда уходить. Нам нужна надежда. И свой бог, — упрямо повторил Фоант.

— Свой бог? — сказала Амага. Она не могла понять, о чем говорит вождь.

— Ты с ним будешь говорить. — Фоант поднял Золотую Колыбель. В его руках она казалась игрушечной. Таинственный свет изменил сокровище Девы. На золотых облатках остались символы племени Фоанта, а Тарг стал соляным.

— А он тебя будет слушать, — продолжил вождь. — Он будет богом этой земли, он будет делать так, чтобы эта земля стала нашей. Чтобы мой народ смог здесь жить.

Она откинула нож, подошла к Колыбели и коснулась брата. Под пальцами заскрипела соль.

— Его нужно укрыть золотом, — сказала Амага.

Фоант кивнул.

— А храм сжечь.

Ноасом промчался ветер. Факелы тревожно затрепетали. Тень статуи коснулась Амаги и отползла, словно испугалась ее гнева. За стенами ревел Понт.

Даже Фоант отступил к своим людям.

«Он меня изменил, использовал. А я, как дура, попала в ловушку. Он еще не раз сожалеет, что получил бога и жрицу таким образом», — думала Амага, наблюдая за тем, как мужчины в шкурах выносили Золотую Колыбель и Тарга.

За ними, как призрак, последовал Сакатево. В шуме волн Амага услышала голоса. Это был хор умерших. Отец еще раз напомнил ей о клятве. Она даже не обратила внимания. Ее беспокоило другое.

На пол вылили растительное масло. Фоант приготовился бросить факел и ждал только в знак девушки. Жрица нового бога замерла у статуи. У Лони сильнее, чем всегда, взвыл ветер.

Это был голос богини. Но только Амага услышала слова. Дева пела колыбельную Таргу. Дикая ярость охватила Амагу.

— Нет, нет, нет! Не хочу! — Девочка облила деревянную фигуру маслом, забрала у вождя огонь и швырнула факел. Фоант ошибался. Дева не мертва. Однако Амага сделает все, чтобы она не очнулась.

2 Фила (гр. φυλή) — в Древней Греции родовое объединение, община.

3 Эсседоны, или иссидоны, — один из древнейших исторических иранских кочевых этносов, известный по крайней мере с VII до н. е. По словам Геродота, практиковали ритуальный каннибализм.

4 Гипербореи, или гиперборейцы (гр. Hyperboreioi — живущие по ту сторону северного ветра) — сказочный вечно юный народ, живший в северной стране Гипербореи, наслаждался солнечным светом.

5 Теменос (древнегр. τέμενος) — священный участок, посвященный определенному божеству в древнегреческой религии. Считали, что, находясь в темени, человек может почувствовать присутствие этого божества. 6 Ортия, Лагодесма — другие имена богини Артемиды.

5 Теменос (древнегр. τέμενος) — священный участок, посвященный определенному божеству в древнегреческой религии. Считали, что, находясь в темени, человек может почувствовать присутствие этого божества.

6 Ортия, Лагодесма — другие имена богини Артемиды.