Дом Соли [машинный перевод]

Сражения богов

Леканя выкрутил звезду из кокарды и посмотрел в небо. Над головой проплывали белые тучки. Весеннее солнце щипало за потную кожу. Степь изобиловала зельем. Пахло полынью, кермеком и десятком других трав. Их уже через несколько недель сметет безжалостный майский жар. Он вырвал тюльпан и заглянул в цветок. Возле патычка жужжала пчела. Леканя еще покрутил тюльпан, а затем с силой сжал лепестки. Сильнее всего тот, кто способен вовремя понять, что происходит. Пчела не поняла. А вот ему удалось. И если он сможет выбраться из Киммерика, то счастье всегда будет на его стороне.

Действительно, ему и здесь было неплохо. Он одним из первых отозвался на зов новой власти. Пробрался на корабль и поплыл в Севастополь. А там Сенька Немич подбил его ехать в Гизлев — устанавливать новую красную власть. И это были самые лучшие дни его короткой жизни. Семья Немичев держала город в руках. Леканя вспомнил, как хохотали красноармейцы, когда офицерская шобла булькала с облавка. Антонина, сестра Сеньки, любила резать панские уши и носы. Была взбалмошной. Леканя чувствовал, что на некоторых фотографиях рядом с ней лучше не светиться. Он любил тихую работу. Помогал Сеньке считать контрибуцию. Присматривал за своими. А потому и сориентировался одним из первых.

Когда в Киммерику ворвалась немчура, Сенька решил ехать к Перекопу защищать красную власть, конечно, поехал с ним.

Оставаться на месте не имело смысла, но и драться на узком перешейке Лекане не хотелось сколько угодно говорить, что правда на их стороне, а потому они победят.

Соседний цветок снова зажужжал. Парень уже поднял руку, чтобы уничтожить очередного вредителя, когда до него донесся слабый крик. Он выучил карту и знал, что забрел в глухие места. Недалеко был поселок немецких колонистов. А еще дальше — зерновой порт Сары Булат. Туда ему и нужно. А дальше рукой подать в Одессу. Звук заинтересовал. В нем была боль и вместе с тем надежда. Леканя раздвинул травы. Высоко в небе крикнул орёл. Леканя оглянулся. Нет души. Он подобрал ружье, любовно коснулся экспроприированного парабеллума. «Крик — это не пальба», — рассудил Леканя и пошел по тропинке. В этом месте над морем возвышались глиняные обрывы. Внизу они оканчивались известковыми плитами.

Парень заглянул за край. Прямо под ним тянулись километры песчаного берега.

Но снова ни души. Леканя стащил кепку и вытер лоб. И тут, словно по команде, под ним раздался тягучий вой. Парень вздрогнул, припал к земле, свесился над обрывом и не поверил своим глазам. Уступ, на котором он лежал, был из сплошного карста. В отвесной плите под ним чернело несколько окон. «Хранилища контрабандистов», — обрадовался Леканя. Окна были где-то посреди высоченной стены. Теперь он точно знал, что крик раздается именно оттуда. «Если там есть люди, у них должна быть еда, а может, и лодка», — подумал парень. Он почесал затылок. Оставалось решить, как они влезают в это птичье гнездо. В поисках лестницы или лестницы Леканя еще сильнее свесился со стены. Сухостой врезался в грудь. Камни осыпались. Испуганная ласточка вылетела из невидимой дыры. Еще до того, как Леканя успел разглядеть фигуру внизу, он выхватил парабеллум.

— Стой, где стоишь, буду стрелять!

Скрывавшийся в тени парень поднял руки и развернул к Лекане красное от солнца лицо. Он был худ и высок, имел белокурые волосы и взъерошенные уши.

Глаза заслонили массивные линзы.

— Нет оружия, к ветру ходил. — Он задрал голову и улыбнулся широкой щербатой улыбкой. Леканя решил, что сам разве на несколько лет старше его. А Лекане через месяц должно было исполниться шестнадцать.

— Чьих будешь?

— Здешний, — словно выплевывая твердые звуки, сказал парень.

Леканя даже поднял брови, чтобы понять сказанное.

— А чего разговариваешь, как не наш?

— Из колонистов.

— Немец, значит, Леканя положил пальца на гашетку и прищурил один глаз.

— Немец. Но свой казался спокойным.

Эти слова заставили Леканю задуматься.

— А в пещере у тебя кто?

— Баба, — снова обнажил длинные белые зубы немец.

— Баба? Жена твоя? Или где кобылу порадоваться включил? — неожиданно для себя Леканя почувствовал, что ему нравится эта капуха каланча. В его глазах было что-то знакомое.

— Просто баба. Сам посмотри. Справа от тебя камень. Под ним лаз к пещере. — Немец тряхнул руками.

— Нет глупых. Ну-ка сюда, чтобы я видел, а потом уже и на бабу твою посмотрим. И смотри мне: увижу мухлеж — угачу шар между глазами. Я из парабелушки из десяти шагов тебе в веснушку над левым глазом поцелую.

Колонист кивнул и быстро, как паук, подрался стеной, цепляясь за хитро скрытую контрабандистами лестницу. Леканя даже ахнул, когда из пропасти выпрыгнула белая рука. Вблизи парень был еще выше и тоньше. Одет в грязную гимназиальную форму.

— Как тебя зовут, колонист?

— Герман Зорг, — сказал парень и протянул длинную руку. — Гимназист, приехал к своим на постройку. А кто ты будешь?

— Красная сила революции, вот кто я. Шуруй, Германия, — только и сказал Леканя, дулом показывая на камень.

Парень отодвинул камень и откинул деревянную крышку.

— И чтобы я тебя видел!

Внизу оказался круглый лаз, словно выдолбленный в извести колодец. Герман вытащил веревку и полез в дыру. Леканя закинул ружье за плечи, пистолет воткнул за пояс и полез за гимназистом.

До земли было максимум два аршина. Леканя уже приготовился прыгнуть и вытащить парабеллум, когда длинные руки вцепились в его штаны и изо всех сил потащили наземь.

— Ах ты контра! — заорал Леканя и попытался хлопнуть ногой. Он все еще держался за веревку. Но Герман был цепок. Он повис на парне.

Леканя почувствовал, как веревка впивается в кожу, и сделал единственное, на что был способен. Отцепил ладони и мешком упал на Германа. Сражались они недолго.

Гимназист был явно не готов к звериной ярости питомца церковно-приходской школы села Журноково Грязовецкого уезда Вологодской губернии. И в тот момент, когда Леканя почувствовал кровь противника на зубах и уже готовился праздновать победу, снова закричала женщина. На этот раз с такой животной силой, что парни застыли. Луна раскололась о стены. Леканя отпустил ухо Германа, а тот разжал кулаки.

— Что с ней? — спросил Леканя.

— Рожет, — почему-то шепотом ответил Герман.

На полу в большой карстовой пещере лежала женщина. Две темные косы выбились из-под платка. Одежда и лицо указывали на то, что она киммеринка.

Огромный живот, казалось, прижал ее к полу. Когда ее отпускала боль, женщина пыталась освободить руки от оков. Леканя подумал, что ее плечи вот-вот вывернутся. Чуть выше на камне стояла странная фигурка. У болвана была большая грудь и вываленный живот. Рядом лежали сухие травы и огарки свечей.

"Какое-то языческое капище", — подумал Леканя и едва остановил себя, чтобы не перекреститься.

Герман погрузился в созерцание с жадным любопытством. Казалось, он забыл о Лекане и его пистолете. Он приблизился к женщине, застыл навзничь и вытянул шею. Леканя заклял рядом.

— Ты смотри, как ее подбрасывает. У меня глаз верный, сама не разродится. Или пристрелить, чтобы не мучилась? — пошутил борец за революцию.

— Нет, еще рано, — серьезно ответил Герман.

Леканя огляделся. Во многих местах виднелась кладка Стены.

«Вполне подходящий тайник, если бы не женщина и этот сумасшедший», — подумал Леканя.

— А кто она?

Теперь точно было понятно: женщина не его девка и не иметь.

— Баба, — вдруг пролепетал немчура и, когда Леканя уже решил ему двинуть, добавил: — но необычная. Я возвращаюсь домой с надеждой найти папочку и матушку, а там никого. А на нашу недостроенную хату грязный киммеринец уже крышу чинит. Говорили, что он приехал караулить курган, чтобы оттуда не вырвались злые духи. Есть такой в пяти верстах от нас. Киммеринцы считают его святым или колдуном. Их, дикарей, трудно понять. Но я видел, как они падали перед ним на пол. Как крысы. Фриц из мануфактуры отца слышал, как его называли потомком ханского рода. А это его женщина. Старая бонна сказала, что она точно ведьма и носит в себе отродье дьявола.

— Ну, а ты, Германия, зачем ее сюда притащил? Отомстить за отобранный фатерлянд? — Леканя окончательно убедился, что Герман, хоть и немчура и наверняка буржуй, но свой. Потому что тоже не терпел киммеринцев.

— А тебе секрет можно доверить? — вместо ответа спросил Зорг и, как филин, хлопнул большими круглыми глазами.

— Ага, — ответил Леканя, а сам подумал: «Яйца выеденного не стоит секрет, который можно любому разболтить».

Гимназист отошел к стене и поднял пузатый мешок. Глаза Леканы загорелись.

Контрибуцию он любил. Но уже в следующее мгновение презрительно сплюнул. Мешок был великоват как на гимназической дрели. Зорг вытащил что-то похожее на корыто с ножками. Стороны конструкции покрывали золотые пластины с киммерическими надписями.

— Что это? — разочарованно спросил Леканя.

Мысленно он уже оборвал и взвесил золото. Набиралось максимум три унции. Лучше уж попа общипать.

— Колыбель. Колдун, муж этой, извлек, — Герман кивнул на женщину. — Я ночь не спал. стоит уже. Колдун производил: песни пел, в бубна бил, зелье курил. могильника за колыбелью в наш мир не пролез.

— И где этот колдун?

Не хватало получить по лбу из засады.

— Мужики пришибли, — сказал гимназист. — Я им рассказал, что он на могильнике увидел, вот они и разозлились. И дом его сожгли. Он же из буржуев.

— Праведный гнев пролетариата? Понимаю, — покачал головой Леканя. — А не мог ты что-нибудь более ценное, чем этот ночной горшок, захватить?

Шутка не удалась. От люльки веяло холодом. Дерево было старое и едва держалось в куче. Кое-где выступила соль, словно оно долго пролежало в море.

Под новыми золотыми пластинами темнели бронзовые накладки с древнейшими рисунками. На золоте блестела киммерицкая вязь.

— Это он украсил и заклятие понаписал. У киммеринцев есть легенда о Золотой Колыбели. Тот, кто ею завладеет, получит Киммерик. Видно, колдуну не понравилась красная власть, вот и решил вырыть.

— Видно и тебе, немчур, не очень нравится. Колыбелька теперь у тебя? Хотя я не вижу, чтобы ты стал царем этой земли. — Леканя хлопнул гимназиста под ребра.

Его больше интересовало, осталось ли золото в могильнике, но пусть и Германия не расслабляется. Зорг съежился и попятился. — Не ссы, я в сказки не верю.

Обычная люлька, хоть и давняя.

— Это потому, что ритуал не завершен! Чтобы Колыбель заработала, в нее нужно положить новорожденного ребенка.

Как по сигналу, женщина взревела. Живот вздрогнул. Роженица зажала косу между белыми зубами. Белки покраснели от напряжения. Спина изогнулась. На мгновение Лекане показалось, что стены задрожали в ответ. Он даже построил гашетку.

Зорг жадно проглотил и вытащил маленький нож. Явно не для Лекани.

— Хочешь положить в Колыбель младенца? И что — убить? — аж свистнул Леканя. Это был бы женешек для Антонины Немич.

— Ну не колыбельные же петь? Вот поэтому я сюда ее и притащил. В научных целях. — Герман Зорг облизал губы. Леканя уставился на женщину. Она вцепилась руками в колени, широко развела ноги и закричала. Леканя на мгновение закрыл уши. Но глаз увести не смог. Послышались хлюпания и стон женщины. — Его зовут Номан! Номан. Защити, большая мать Албасты! — закричала роженица и потеряла сознание.

Герман приподнялся и подошел к женщине. Ее юбка зашевелилась. волосы, красные, как жары, глаза и обвисшие грудь, которую чудовище закинула себе на плечи.

Женщина, словно огромная обезьяна, побежала по полу, толкнула гимназиста, взглянула на Леканю и обнюхала роженицу. Но не шевелилась. Тогда чудовище выплюнуло ей в лицо какие-то слова, схватило ребенка и выпрыгнуло в окно.

Леканя подбежал и посмотрел вниз. Уроды нигде не было. Солнце уже коснулось горизонта. Тени во впадинах стали темнее. Леканя решил, что самое время ушиваться. Честному борцу за революцию нечего делать в бесовских казематах. Пусть немчура справляется с телом. За его спиной что-то зашевелилось.

Роженица снова изогнулась. Теперь в ней появилось что-то бесчеловечное.

Казалось, вся она вывернулась под неестественным углом. Глаза налились кровью.

Язык вывалился, а зубы стали длинными и острыми. Плечи выкрутило в другую сторону.

Женщина дернулась, крепкие путы разорвались. Леканя увидел, как разошлась кожа на ее запястьях.

Женщина выпрямила руки, склонила голову и пошла на Германа. Леканя сделал шаг. Волосы на его голове зашевелились. Где-то сзади висела веревка. Он не собирался погибать под когтями чудовищ. Пока она занята гимназистом, у него есть несколько минут, чтобы взобраться вверх. А дальше он найдет выход.

— Помоги! — прохрипел Зорг. Одержимая оседлала парня. Между его шеей и зубами оставалось не больше локоть. А потом мертвая женщина развернула к Лекане страшное лицо. Он вытащил парабеллум и почувствовал, как дрожит его рука. Парень набрал в легкие воздух и выпустил в лицо все восемь шаров.

Через двадцать лет, когда он будет собственноручно наказывать врагов народа, перед его глазами будет стоять это безобразное лицо. Его руки уже не будут дрожать.

Пещера наполнилась дымом и запахом пороха. Уши словно заложили ватой.

Фигуры превратились в тени в воде. Герман, как рыба, закрывал и открывал рот.

Когда в пещере стало яснее, они увидели мертвую женщину с продырявленным лицом.

Леканя безразлично копнул тело и осторожно выглянул из окна. Уроды с обвисшей грудью не увидел.

— Все восемь ровно в цель, — сказал Герман. Он не сводил глаз с мертвой и, по-видимому, не чувствовал боли. На его худой груди уже набухли кровью царапины от когтей урода, унесшего ребенка.

— А ты не верил, что я стрелок, — сплюнул Леканя. До этого дня ему ни разу не удавалось попасть. Германия. Столько свинца на твою бабушку перевел.

— Да, — простонал Зорг, схватился за грудь и шлепнул на пол.

Леканые самостоятельно пришлось оттащить мертвую в угол и забрасывать ее шкурами.

В пещере нашлись хлеб, головка овечьего сыра, полмешка яблок и сумка с сушеным кизилом. А самое главное — источник с водой. Леканя наполнил свои фляжки и бурдюк колониста, а затем налил на голову Герману. Когда гимназист пришел в себя, Леканя раскошелился на глоток самогона.

— Я тоже пойду к красным, за ними сила. По тебе вижу, — прогугнял осоловелый Герман. Леканя глотнул, скривился и посмотрел на Колыбель. Языки костра, который они разожгли посреди пещеры, сверкали на окованных золотом боках.

— Как думаешь, — задумчиво сказал Леканя, — если уроды существуют, то, может, и бог есть?

— Гм, — хмыкнул Герман. — Не знаю по поводу старого бога, но вся ваша революция породила нового. Ему я и буду служить.

Они еще несколько часов пили самогон. С криком «даешь революционную справедливость» Леканя надюрил в Золотую Колыбель. Герман заливался хохотом, но повторять не стал.

На рассвете они вытащили из тайника лодку. Только что с этим? или оставить?» Парень забросил ружье и обернулся к Герману.

— Ты меня спас. Герман Зорг такого не забывает, — говорил немец.

— Я бы и дом тебе свой отдал, но теперь там черномазые кимры. — Колонист захохотал. Острые худые плечи дернулись, парень схватился за грудь, придерживая наскоро привязанные бинты. — Уж лучше тебе, чем им.

«Один хер пристрелят. Таким малохольным долго не ходить», — подумал Леканя и оттолкнул лодку.

— Как тебя зовут? Скажи! — крикнул вдогонку Зорг. — Может, когда-нибудь отблагодарю? У нас в Киммерике говорят, что долги нужно отдавать.

— Иван я, Серов. А так Леканей зовут, — помахал рукой он. — Прощай, Германия!

Небо на горизонте покраснело. Скалистые обрывы тоже изменили цвет. Ему показалось, что в темном окне блеснул свет. Немец все еще стоял на берегу, словно хотел убедиться, что Леканя отплыл.

«А если мне что-нибудь от тебя понадобится, то я сам приду и заберу. Он и сам не знал, чего ее захватил. прав, если прямо сейчас рождается новый бог, то ему захочется получить и эту землю.