Дом Соли [машинный перевод]

Бекир. Игра детей

Бекир открыл глаза в бесконечном темном пространстве, где не было никаких ориентиров. Рядом он увидел Черную Корову, Ниязи и Эвге. Дети держались за руки и беспокойно оглядывались.

— Торг? — позвал Бекир. Голос прозвучал глухо. Там, где нет стен, нет и эха.

— Мы вообще там, где нужно? — испуганно прошептал Ниязе.

— И где Полномочный? — добавила Черная Корова. Она пыталась говорить уверенно, но Бекир почувствовал ее ужас.

— Я пришел поговорить с Таргом! — снова закричал Бекир.

— Кто ты такой, чтобы требовать встречи с Таргом?

Еще через мгновение перед ними появилась женщина. Она сидела на деревянной скамейке, поджав под себя ноги.

Рядом лежали легкий лук и колчан, полный стрел. Женщину венчал высокий красный колпак с нашитыми золотыми бляшками в форме фантастических зверей. От колпака спускалась золотая кольчуга. Из высокого кожаного кушака виднелись рукоятки кинжалов. Небольшая грудь вздымалась, охваченная блестящим панцирем. Женщина была в красных широких брюках и высоких кожаных сапогах. Бекир почувствовал, что перед ним царица, приготовившаяся к войне полководица. Он не смог бы угадать ее возраст, хотя и чувствовал, что она старше и в то же время гораздо младше Ма.

У подножия скамейки, как копек, сидел Талавир. Он был такой же, как тогда, когда Бекир его впервые увидел: без вросших в кожу обломков, без соли — без изменений. Только вместо манкура во лбу все еще блистала золотая бляшка. Упругие мышцы выигрывали на обнаженном торсе. Шею Талавира стягивало железное кольцо с прикрепленной к нему цепью. Конец цепи был обвит вокруг запястья женщины.

— Что ты с ним сделала? — выдохнула Черная Корова.

У Талавира был зашит рот.

— Я не хочу его слышать, — сказала женщина. — И так будет с каждым, если я этого пожелаю.

— Мы тебя не боимся, Амаго. Я пришел поговорить с Таргом.

Талавир закрутил головой, пытаясь что-то сказать, и скрип металла поглотил все остальные звуки. был не старше Евге.

Однако глаза его принадлежали существу, прожившему тысячи лет. Бекир увидел, как губы мальчика зашевелились, но непроницаемый куб не дал услышать сказанное.

— Я должен с ним поговорить. Ты должен его выпустить.

— Ты уверен, что этого хочешь? Время почти истекло, от превращения в джадала его удерживает только соль, — гневные нотки уступили грусть. Бекир перевел взгляд на Талавира, но казалось, что и для Полномочного сказанное стало новостью. Оказывается, именно Амага все это время сдерживала Таргу от превращения в джадала.

— Там, наверху, — Бекир поднял голову, чтобы понять, где они сейчас и где осталась Ма, — Азиз-баба и другие готовятся убить Талавира, чтобы не выпустить в свет джадала. Но я хочу этому помешать.

— Ты смел, — крепче схватилась за меч Амага. — А у чильтан ничего не получится. Нет такого ритуала. Сакатево был дураком. Последовавшие за ним чильтаны такие же. Они стремились уберечь Золотую Колыбель, думали, что так охраняют мир. Но правда в том, что у Золотой Колыбели свои желания и намерения. И сейчас она стремится из-за жадала уничтожить мир, который с ней так поступил.

— Амага залилась раскатым горьким смехом.

— Талавир сказал, что Таргу могло бы подойти мое тело? — Бекир прибег к последнему аргументу.

Полномочный круг ног царицы застонал в знак протеста.

— Нет!

Амага бросила на Бекира заинтересованный взгляд.

— Но сначала ты должен дать мне с ним поговорить, — среагировал Бекир.

Он хотел воспользоваться готовностью ведьмы договариваться. — Если ты можешь сдерживать его, то и это тебе по силам.

По выражению лица Амаги Бекир понял, что угадал правильно.

— Хорошо, — согласилась ведьма. Дети облегченно выдохнули. Но она продолжила: — Ты должен выиграть у меня в тогуз Коргоол. Выиграешь — поговоришь с Таргом, проиграешь — отдашь свое тело.

Ведьма вытащила из кармана мешочек с камнями и подбросила его на ладони.

Бекир вспомнил, как собрал свой первый набор камней для игры у подножия Кара-Меркита. Вспомнил и сны, в которые приходила женщина. Сначала она была растерянной девочкой, потом — испеченной ненавистью женщиной, воительницей и, наконец, обреченной на вечность. Каждый раз в снах она пыталась ему что-то сказать, но когда он просыпался, он не помнил слов.

— Согласие, — кивнул Бекир, вспоминая сон, где Амага-девочка впервые взяла в руки тогуз Коргоол. Между ней той и им нынешним было не так много отличий.

У трона Амаги с воздуха материализовался деревянный стол с доской для игры и стул для Бекира. Он уселся напротив Амаги и разложил коргоолы.

Они играли долго. С каждым ходом Бекир вспоминал все больше. Пророчества, что зеленоглазая девочка станет царицей чужой земли, то, как ее брата превратили в соляного божка, прикосновение суету из Лона Девы, годы, полные отчаяния, когда она искала способов его оживить. Предательство, ярость и желание забвения.

— Азиз-баба однажды сказал, что боги любят прятаться в человеческих телах. Так им удается жить на земле. — Очередной камень со стуком упал в лунку. — А еще он говорил, что в человеческом облике богу легко забыть, кто он на самом деле. Такой человек будет иметь силу бога, но не узнает, кто он на самом деле.

— Ваш чильтан любит поговорить, — буркнула Амага. — Ты проиграл.

Для Бекира это стало неожиданностью. Он тупо смотрел на пустые лунки. Когда ведьма успела унести все его камни?

— Нет! — Черная Корова подошла к Таргу. Мы должны идти до конца, последнее было адресовано Бекиру.

Амага скривилась, словно от невыносимой вони.

— Ты адская девчонка. На тебе знак Девы. Но я чувствую.

— Тем приятнее тебе будет получить мое тело. — Черная Корова смело задрала подбородок и ступила вперед.

Амага покусывала губу, принимая решение, и согласилась.

В этот раз партия пошла быстрее. Бекир пытался сосредоточиться на игре, но в голову лезли чужие мысли и воспоминания. Он никогда не видел Мамая, но Белокун говорил, что у них одно лицо. Бекир родился почти сразу после Вспышек в том же месте, что и Мамай. Что этим хотел сказать тот, кто сделал такое с Киммериком?

— Армейцы верят, что доктор Мамай был воплощением Бога Вспышек. А Золотая Колыбель разбудила Бога. Он сменил Дешт и вошел в этот мир. Может быть, что Бог Вспышек, покинув тело Мамая, вошел в меня или в Талавира, а сейчас просто спит?

Рука Амаги остановилась над лункой. Бекир испугался, что допустил ошибку и она на него набросится или разразится ругательством из-за кощунственного предположения о бога, который спит внутри его тела, но Амага подвела на Бекира неожиданно измученный взгляд. Она уже разжала рот, чтобы что-то сказать, когда стол неожиданно затрясся, доска взлетела в воздух, а их обдало соляными занозами, словно рядом взорвалась бомба.

Амага потянула за цепь, но он оказался пустым. Сбоку радостно засмеялся Талавир. Таргом. От пальцев Евге все еще тянулись суерные побеги.

— Пока вы играли, мы провернули маленькую диверсию, — окровавленными губами улыбнулся Талавир. Его глаза победно пылали, словно он не просто выбрался из плена, но и прихватил с собой несметные сокровища. — Она лгала, Бекир. Тарга можно уволить. Она просто не хотела его слышать. Уперлась в желание его оживить. А ты хоть когда-то спрашивала, чего он хотел, Амаго?

— Безумный! — завизжала ведьма и схватилась за саблю.

И в этот момент ее руку перехватили тонкие пальцы мальчика в хитоне. Время как будто остановилось. Бекир увидел, как в воздухе замерли обломки разбитого куба. Как разметались волосы Черной Коровы. На прошитых губах Талавира застыла кровь.

Ниязи поднял руки, чтобы прикрыть Евге. Казалось, Амага и Тарг смотрели друг другу в глаза целую вечность. Наконец мальчик отпустил женщину — и она упала в кресло.

— Он хочет умереть. Говорит, ты ему обещал. — Амага устало посмотрела на Талавира. — Говорит, он уже прожил одну жизнь, и ему не понравилось. Повторять он не желает.

— Прожил жизнь, как это? Он ведь был духом? Джодалом? — не понял Ниязи. — Он был твоим братом и умер маленьким ребенком. Он не успел прожить жизнь, — возразил Бекир. Именно эту историю он видел во снах.

— Он прожил жизнь, — не переставая злорадно улыбаться, сказал Талавир. — Ты прав, малый, боги и духи способны застрять в человеческом теле.

Привязываться к нему настолько крепко, чтобы уж забыть, кем были раньше.

Но в тот момент, когда Мамай коснулся Золотой Колыбели, дух внутри него вспомнил свое имя, и оно было Таргом. И произошли вспышки. — Талавир на мгновение остановился, выдернул из разодранной губы обрывок нити так, что подбородком заструилась струйка крови, и продолжил: — Твой брат, Амаго, вошел в тело Мамая, когда Азиз-баба сразу после рождения положил его в Золотую Колыбель.

Чильтаны, или как ты его называешь, думал, что так возродит давний артефакт.

Зато сделал что-то гораздо хуже — перенес Тарга в искалеченное тело. и твою ярость, Амаго. не удивительно, что сейчас он хочет умереть.

— Хм, — повела головой ведьма, словно Полномочный сказал какую-то чушь. Однако Бекир заметил, как сверкнули темные глаза под длинными ресницами.

Сказанное Талавиром ее поразило, хотя она не хотела этого показать.

— Мамай был Таргом, — удивленно прошептал Бекир, разглядывая мальчика в хитоне, до сих пор стоявшего рядом с сестрой. На взгляд он был такого же возраста, что и Евге, имел светло-карие глаза и сероватые, словно лежала солома, волосы. Хитон давно истлел. Кожу, проступавшую сквозь дырки в одежде, покрывали трещинки, а еще она была неестественно белой, словно впитывала в себя соль. — А кто тогда Бог Вспышек?

— Тоже он, — все еще выплевывая нити, ответил Талавир.

— Как это? — испуганно прошептал Ниязе. — Разве бог может быть одновременно и дьяволом?

Даже Талавир, до того, казалось, знал ответы на все вопросы, промолчал. Все ждали, что скажет Амага. Ведьма развернулась к брату и чуть ли не впервые за тысячелетие заговорила ему:

— Ты никогда не хотел быть богом. Это все Фоант. Но ирония судьбы в том, что ты стал им. И теперь засоленные зовут тебя Богом Вспышек. Они поклоняются тебе, хотя ты ни разу не ответил на их молитвы. Хреновый из тебя бог, Тарга. А вот как джадал ты почти свершился. Вместе с Мамаем вы разрушили Киммерик. Что бы это ни говорил, — Амага кивнула в сторону Талавира, — это было ваше общее решение. Его желание остановить войну и твое отчаяние спровоцировали Вспышки. Это был ваш крик о помощи, которую никто не услышал. Ты больше джадал, чем бог. Но, мне кажется, тебе не обязательно им оставаться. Ты наконец-то получил выбор. Выбирай, как хочешь распорядиться своим бытием, — последнее она произнесла с легким оскорблением. — Я тебе не буду мешать.

Мальчик растерянно взглянул на сестру, потом на детей. Бекир затаил дыхание, ожидая его решения. Киммерик нуждался в боге, а не дьяволе, но тут он соглашался с Амагой: выбрать мог только Тарг, но его друзья думали по-другому.

— Боги не умирают. — Черная Корова схватила мальчика за руку. — И не убегают. Бежать или забывать легче всего. Но в жизни есть много такого, что следует держать в памяти.

— Ты нам нужен как Бог Вспышек. Старшие Братья вернутся, — неожиданно твердо добавил Ниязи.

— Мы сделаем тебе собственное тело, — подала голос Евге.

В их голосах было столько веры и терпения, словно они обращались к истинному богу. Мальчик был совсем непохож на величественного небожителя, но Бекиру так хотелось верить, что существует тот, кто способен все исправить. Ма учила не верить в богов, говорила, что это вымысел неуверенных в себе людей. Но и это было полуправдой. В богов следует верить хотя бы из-за того, что они вдохновляют других на поступки, на которые раньше они были несостоятельны. И Бекир уже чувствовал силу влияния Тарга на его друзей, а мальчик еще даже окончательно не избрал, кем стать. Что бы он мог сделать для Киммерика, став настоящим Богом Вспышек? Бекир подумал о Кара-Тобе и о жестокости Кемаля-шейха, о пропавшем в буре Ак-Шеих, о тысячах засоленных, скрывавшихся в своих норах по всему Дешту.

Киммерик был разрушительным, смертельно опасным, иногда безобразным, но в то же время он был его домом, который заслуживал исцеления.

— Я тебя понимаю. Забыть обиды очень тяжело. Но взрослые не бросают тех, кого любят. — усмехнулся Бекир.

Тарг попытался повторить его выражение. Губы мальчика робко разъехались, словно щекам было больно, а потом он распробовал улыбку и рассмеялся во все горло искренним детским хохотом. К нему присоединились другие дети. А когда шал спал, Тарг снова развернулся к сестре.

— Ты должен помочь. Должен вспомнить.

— Дурак! — только и сказала Амага, но Бекиру показалось, что сквозь досаду в ее голосе проросли гордости за выбор брата.

В темном своде над ними вспыхнула яркая точка. Это было свечение Йылдыз, которого так боялся Азиз-баба, время, когда джадал должен был вступить в силу.

— Скорее, беремся за руки, — приказала ведьма. — Ты, — Ниязи съежился под ее взглядом, — пой. Талавира, дай золотую бляшку.

— О, наконец, запомнила мое имя, — проворчал Полномочный.

Бекир не представлял, что они должны сделать, но ощущения сигнализировали об опасности.

— Знал бы ты, как долго я ждала этого момента, — сказала Амага.

Она отбросила меч, медленно поднялась со своего трона, расправила плечи и наградила каждого длинным пронзительным взглядом. В лице женщины что-то неуловимо изменилось. необратимый выбор. Однако Бекир заметил еще одно: тот самый блеск, что коснулся. глаз Амаги, когда ее заставили поговорить с Таргом. взгляд матери, которая знает, что вместе с невероятной любовью к ребенку шагают боли от неизбежной разлуки, потому что дети имеют идти дальше.

Холодная крепкая рука Амаги обхватила его ладонь.

Второй она принялась за лапку Ниязи.

— Ну, пой, чего молчишь, меховой ребенок?

Мальчик-лисенок прокашлялся и начал. Сначала его голос был слабым и неуверенным, но с каждым словом становился все сильнее. Бекир знал эту песню, как каждый ребенок в Ак-Шеих. Ма пела ее каждый вечер, пока он был маленьким.

«Колыбельная для богини», — называла ее мама, хотя и не могла объяснить, откуда это название, ведь в песне говорилось о Золотой Колыбели, в которой Дева колыхала новорожденный Киммерик.

— Колыбельная для богини, — себе под нос прошептал Бекир.

Амага дружелюбно кивнула ему, а потом зашаталась в такт мелодии и продолжила говорить. Она снова обращалась только к Таргу:

— Я видела, как Киммерик пришел в упадок, как родился Поединок, я наблюдала за Мамаем и радовалась, когда ты впервые открыл глаза, а потом снова ждала тебя. Я хочу проснуться и в то же время этого боюсь. Оракул сказал, что я стану царицей далекой земли. Олух. Меня выбрала богиня. Она увидела испуганную девчонку и решила спрятаться в ее теле. Мы подошли друг другу. Дева ненавидела себя за слабость и за то, что не смогла защитить Киммерик. Амага обвиняла себя в том, что произошло с братом. Неудивительно, что Амага не заметила ее присутствия, а Дева в теле девочки забыла, что она богиня. Пора просыпаться. Девочка, ненавидевшая Деву веками, существовала в одном теле со спящей богиней. И даже когда ты убежал от меня, спрятался в теле Мамая, я не вспомнила о прикосновении богини. Пора просыпаться. Прости меня и будь свободен от моих желаний. И пусть наконец богиня обнимет свое дитя. Пора просыпаться.

Над ними поднялся вихрь. Две реальности стали сливаться. Бекир знал, что он в голове Талавира, держащего за руки духов, и в то же время видел Дешт, место падения Матери Ветров, воронки вместо бараков, сложенные для тризны тела, себя и друзей в кругу. Ма кричала армейцам и пыталась их остановить. Болбочан поставил на Талавира винтовку. Азиз-баба выставил руку в просьбе подождать еще немного. И в реальности вокруг них завертелся вихрь. Колыбельную, которую начал Ниязи, поддержали другие. Евге выпустила суровые побеги, ладони Черной Коровы покраснели от жара. Бекир почувствовал, как к нему потянулись деревянные обломки Золотой Колыбели, находившиеся на теле Талавира. Он дал им силу ожить.

Огонь, суйер, дерево и металл образовали форму. Вихрь усилился, и это испугало мужчин и женщин в реальности. Армейцы и амазонки решили, что вихрь, движение обломков между руками детей — это рождение джадала. Даже Ма не смогла бы остановить их. "Да, — это рождение, но Золотой Колыбель", — подумал Бекир, рассматривая то, что они создали. И в этот момент раздался выстрел.