Дом Соли [машинный перевод]

Бекир. Ритуалы

Бекир выпустил нить с гайкой на конце и замер. Ниязи закашлял в кулак, большие уши дернулись. Бекир бросил на друга недовольный взгляд. Ниязи был внуком деревенского старейшины и родился очень измененным. Он больше походил на степного лиса, чем на человека, но, по мнению Бекира, это не оправдывало того, что в самый ответственный момент Ниязи обязательно творил какую-нибудь глупость. Как сейчас, когда надо быть максимально тихим.

Бекир и сам едва дышал. Маска отяжелела от пыли, в голове пульсировала тупая боль. С каждым шагом он будет только усиливаться. Несмотря на то, что снаружи Бекир не был засоленным и считался неизмененным, он родился с куда серьезнее лисьих ушей пороком: он не мог далеко отойти от родного поселка.

Все попытки вызвали боль, которая в конце концов приводила к головокружению.

Бекир посмотрел на зловещий курган Кара-Меркит, до которого оставалось меньше фарсаха. Сегодня он зашел слишком далеко. И если не вернется к тому, как Ма бросится его искать, то нарвется на серьезные неприятности. Но злость и упрямство не давали повернуть вспять. Неделями он шаг за шагом передвигал камень из поселкового забора, обозначая, как далеко смог отойти от границы. В день засева Дешту, когда официальная ведьма Ак-Шеих, Тетя Валька, разрезала ему руку в честь тринадцатилетия и заставила окропить кровью песок, он больше всего обрадовался расстоянию, на которое они отошли от Ак-Шеих.

Они почти подступили к Кара-Меркиту. Даже ведьма удивилась его выносливости. Но сегодня утром Бекир заметил, что камень снова лежит на кладке, как символ того, что ему не следует это повторять и далеко отходить от дома. От злости Бекир сбил камень наземь.

Однако это ничего не меняло. Бекир решил получить яд ана-арахны. И получит, даже если голова взорвется от боли. Его раздражала сама мысль, что он заперт в Ак-Шеих, как в тюрьме. Бекир снова взглянул на Кара-Меркит.

Гаечка в его пальцах зашевелилась, повернулась вокруг оси и стала наращивать скорость. Бекир довольно хмыкнул, остановил гайку, свернул нить и спрятал в карман штанов. Таких карманов было с десяток на каждой штанине. Карманы имели разный цвет и форму — Бекир все время дошивал новые. Все были раздуты. Ниязи шутил, что Бекир, как степной чикчик, таскает свой дом на себе.

Бекир поднялся, снял маску, собрал слюну и плюнул на четыре стороны. недоверчиво спросил Ниязи. — Это же харам. их читать.

— Единственный харам в том, чтобы их курить. Так это Азиз-баба.

— Мой дед многое говорит, — недовольно проворчал Ниязи. И Бекир почувствовал, что он хотел продолжить: «Особенно тебе».

Азиз-баба рассказывал, что до Вспышек было много книг. Но сколько себя помнил Бекир, в Ак-Шее привозили только две книги: «Святое слово Языка» и «Догмат Старших Братьев. Выдержка». Обе без рисунков, только черные буквы на грубой бумаге. Официальный бей Ак-Шеих Гера Серов особо подчеркивал, что книги, изданные вспышками, даже Старшими Братьями, запрещены. «Если вы их найдете — нужно сдать. Если скроете — будете наказаны. И вообще, — говорил бей, — лучше любую бумагу с буквами сжигать или приносить мне. Только Язык и Старшие Братья знают, за какими буквами стоит истина». Но Бекир, несмотря на все правила и запреты, собирал и прятал все написанное.

Он не очень верил цветным рисункам. Бегущая по старым бетонным каналам вода, зеленый Дешт, живое море — это больше походило на сказки Азиза-бабы, чем на правду о прошлом. Вспышки произошли еще до рождения Бекира. Он убеждал себя, что бесполезно беспокоиться о том, чего никогда не видел. Но жаркими бессонными ночами не мог избавиться от мыслей о потерянном Киммерике, а главное — мечтать его вернуть.

Бекир протянул Ниязе открытую ладонь. Для ритуала требовалась жертва. К счастью Ниязи, только клочок волос. На голове у Бекира с рождения не выросли даже челки.

— Ты уверен, что мы найдем ана-арахну? — робко спросил Ниязи и посмотрел на курган Кара-Меркит. Даже мальчику-лисенку он действовал на нервы. — В земле может быть кто угодно. Помнишь того ракоскорпа, который вынырнул в день твоего засева Дешту? Со сломанной клешней? Тогда его привлекла твоя кровь. Если он ее попробовал, то уже не отстанет. — Усики Ниязи поднялись вверх, а уши едва заметно согнулись, когда Бекир вырвал у него клочок меха, чтобы положить на бумагу.

— Не сой! Именно это место. Если все сделать верно, нора откроется.

— И это тебе рассказал Шейтан? — все еще сомневался Ниязи.

Бекир кивнул, вынул из кармана маленькую блестящую зажигалку и покрутил ее на солнце. Ниязи завороженно причмокнул.

— За этот ритуал мне пришлось отдать такую же Шейтану, — Бекир снова потряс зажигалкой. — Если все сделаем правильно, Ма уже не придется покупать яд ана-арахны у Саши Бедного. Мы будем приносить его сами. Еще будем продавать!

— Не думаю, что Ма понравится такая идея, — осторожно сказал Ниязи. — И она же покупает у Саши Бедного не только яд ана-арахны.

Бекир почувствовал, как его щеки краснеют. Саша Бедный был беем акинджиев их края. Акинджии разбивали мертвые села, торговали со Старшими Братьями и приводили к ним башлыков — засоленных на эксперименты. Правда, только из чужих улусов. Но если кто-то из Ак-Шеих захотел бы продать ребенка или себя, он мог обратиться к Саше. По непонятной Бекиру логике Сашу называли «бедным», потому что считали самым богатым акинджием в Деште. Говорили, что у него есть свой источник воды и амулет от бурь. Бекирова мать была официальным врачом Ак-Шеих и доставала у акинджиев препараты и инструменты. Все свободное время она проводила по опытам. Ма искала лекарства, которые помогли Бекиру уйти из Ак-Шеих.

Вот почему она позволяла Саше Бедному к ним приходить, а не по той причине, о которой сплетничали в поселке.

— А если ты решил отравить Сашу, тебе вряд ли удастся. Он знаешь какой хитрый. Хотя в тогузе коргоол тебя бы не обыграл, — попытался пошутить Ниязе. Играть в тогуз Коргоол их научил Азиз-баба. Хотя по-настоящему овладел игрой только Бекир. Это была логическая настольная игра, требовавшая не только умения считать, но и терпения и выдержки. Этого в Ниязе не было, потому не удивительно, что он всегда проигрывал. И постоянно ошибался в исполнении обрядов, за что ему регулярно влетало от деда. Их жизнь была наполнена ритуалами, словно они были единственным развлечением, единственным способом упорядочить безумную реальность.

За это Бекир любил и ненавидел их одновременно.

— Да, я сейчас подожгу, а потом нужно произнести заклинание. По очереди!

Надо выманить ана-арахну.

К меху на бумаге Бекир приложил мелкие горючие косточки.

— Хорошо, — мрачно кивнул Ниязи и уже через мгновение просиял. — Совсем забыл рассказать.

«И так всегда, — подумал Бекир, — именно тогда, когда надо помолчать.

Теперь его не остановить, пока не договорит».

— Гера готовится к Андир-Шопаю. Хочет задобрить джадала. Тетя Ленур рассказывала тете Фат, что Гера уже спрашивал Сашу Бедного, когда тот сможет привезти приличную жертву, чтобы убить ее во славу джадала. Какую-то огогущу, может, даже неизмененный ребенок, ведь и смерть придется отмаливать не какую-то там, а Полномочного! — повторил слова теток Ниязи.

Гера Серов властями Старших Братьев был официальным беем в Ак-Шеих. из Ниязи обсуждали эту новость. делом. Но гибель Полномочного Старших Братьев далеко от Матери Ветров, еще и при непонятных обстоятельствах, могла повлечь за собой большие неприятности. Тем более что, по мнению крестьян, Полномочного убил именно джадал.

— Ма не верит в джадала. — Бекир остановил палец, которым уже готовился толкнуть шестерню и вызвать из коробочки огонь. На лицо набежала тень.

— Но ведь он точно существует!

— Его никто не видел.

— И что? Все знают, что он живет в доме Геры Серова. И надо быть дураком, чтобы выходить в ночь свечения звезды Девы Йылдыз. Вот Старший Брат вышел, и теперь имеем. Джадал почувствовал кровь. Захочет новой жертвы. Только Андыр-Шопай поможет его удобрить.

Бекир едва заметно усмехнулся.

— Я выходил. Но об этом некому.

— Ты что? — От удивления Ниязи закашлялся.

— Я вижу духов, ты забыл? Конечно, забыл, все же считают меня неизмененным, таким, какого не коснулся суер. — Бекир поправил ритуальную кучку.

— Я решил проверить, действительно ли существует джадал.

— Я ошибся, в тебе станет безумие отравить Сашу Бедного, — от восторга Ниязи даже свистнул, — и что ты видел?

— Немного, — Бекиру так надоело постоянно обсуждать смерть Полномочного, что он решил признаться. — Было темно. Йылдыз закрыли облака.

Я вышел к дому Серова, увидел движение у Дерева Боли. Думал, что это джадал. Но нашел только мертвого Старшего Брата. А потом побежал домой, потому что началась буря.

— Ужас, — покачал головой Ниязи. — Утром я видел кровь. Тело лужи.

— Я тоже в нее влез. Пришлось соврать Ма, ходившего во сне. Чтобы она не психовала.

— И что, она не психовала?

Бекир пожал плечами, словно говоря: «А сам как думаешь?»

— Хорошо, что все-таки будет Андыр-Шопай. Неизмененная жертва отвратит зло. — Ниязи сделал охранный жест и вдруг испуганно посмотрел на друга. Бекир все еще задумчиво рассматривал зажигалку.

— Но ты же наш, — по-своему понял его молчание Ниязи. — Несмотря на то, что ты неизменен, ты наш неизменен. Тебя никто никогда не сварит. И Ма не позволит тебя коснуться. А Саша Бедный ее послушает.

Бекир метнул на него грозный взгляд.

— Давайте уже завершать. Должны вызвать ана-арахну. — Он снова склонился над бумажкой. — Я начну, а ты продолжишь.

Ниязи вздохнул. Бекир поджег кучку. У носа ударил запах жженого меха.

— Айя десем ярашир, айненны, — громко произнес неизменный киммерический мальчик.

— Гуль багчан ичинде, айненны, — подхватил Ниязи. — Алтын бешик ярашир, айненни.

Огонек пожрал мех и опрокинулся на косточки. Бумага тоже начала обугливаться. Лоб Бекира укрылся потом, рубашкой расползлись темные пятна.

На мгновение воцарилась тишина. Немного пронесся ветерок. Ниязи испуганно съежился и, как всегда, когда боится, не смог сдержать язык:

— Ты уверен, что обычная колыбельная может разбудить ана-арахну? Может, Шейтан тебя обманул?

— Про слова не он сказал, а Тетя Валька. Ниязи, ты, как обычно, не можешь помолчать. Хорошо, что догорело, иначе бы все испортил.

Бекир пучками взял пепел и развеял. Ничего не произошло. Ниязи выдохнул с облегчением, тут земля едва вздрогнула, а на месте черного пепла образовалась маленькая аккуратная норка.

— Уху! — пропел Бекир. — Ана-арахна приняла жертву.

Он достал фляжку и протянул Ниязе. Мальчик-лисенок жадно присосался к горлышку. Свою воду он выпил еще на подходе к юрте Бекира.

— Эй, мальчик-мазунчик, я понимаю, что у Азиза-бабы много воды, но у меня это последняя. А тут уже и пыль собирается.

На горизонте, возле скаленных ребер, вылезших из земли после последней бури, прокатилась пыль. Глаза Ниязи расширились. Больше всего он боялся быть застигнутым самумом в Деште.

Бекир ободряюще улыбнулся, спрятал фляжку и достал из кармана шарик из глевкого сока юкки с навязанной нитью и небольшую банку. Размотал шнур и спустил шарик к норке. Теперь оставалось ждать.

Ниязи присел рядом. Бекиру показалось, что земля едва вздрогнула. смотрели на ребят.

С нижней части отвратительного тельца свисал полупрозрачный мешок с ярко-синей жидкостью.

До того как ана-арахна догадалась отпустить шарик, Бекир стремительно выхватил нож и точным ударом обетил пузырь. А потом осторожно отпустил паучиху в норку.

— Вроде бы всю жизнь это делал, правда? До нового свечения Йылдыз она снова его отрастит. — Бекир не любил даром обижать живое.

Он спрятал яд, поднял глаза на Нияз и замер. Его испугало лицо друга. Маленькие глаза округлились и смотрели куда-то за левое плечо Бекира. Земля вздрогнула и стала вытекать из-под ног. Бекир успел обернуться к тому, как почувствовал, что его затаскивает в сыпучее воронку. Над ним нависло огромное членистоноге чудовище. Сплюснутую голову ракоскорпа увенчивали острые усики, изо рта торчали клешни, одна была обрублена. Десятки лапок потянулись к Бекиру, как белые блестящие зубы. Урод вытянулся вверх и приготовился к прыжку.

Бекир вовсю забил ногами, но опоры не находил.

— Ниязи! Помоги! — закричал парень.

Ниязи отбежал на несколько шагов и теперь как очарованный наблюдал за борьбой в центре обрушения.

— Ниязи! — крик резко оборвался. В последний момент Бекиру удалось перекатиться и избежать клешней.

Бекир сполз еще глубже, вспомнил нож и бросил его в уродину. Раздался стук, как от удара о камень. Ракоскорп даже не заметил. Обвал затянул сухое деревце, и это спасло Бекира. Он закричал, схватился за ветки и с какой-то невероятной ловкостью опрокинулся за край обвала. Наконец Ниязи подскочил к другу и помог выбраться из ямы.

Они бежали, пока в Ниязе не подкосились ноги. Бекир отпустил плечи мальчика — степного лисенка — и тяжело опустился рядом.

— Зато ана-арахну поймали, — запыхавшись, сказал Бекир и толкнул друга в плечо. — Это тот же ракоскорп. С засева Дешту. Я ему понравился. Ну ты и трусило. Едва не дал меня сожрать.

— Но я вернулся, — простонал Ниязи. В его глазах стояли слезы. — Я не такой, как ты. Я всегда боюсь. Ты знаешь.

Бекир вытащил фляжку и снова подал другу. Только теперь он почувствовал боль. На левой ноге не было ботинка, а от колена до пятки тянулась глубокая рана. Кровь залила ногу, на земле уже собралась красная лужица, которая могла привлечь гораздо худших чудовищ. Ниази оторвал кусок от коротких штанишек и осторожно приложил к ране. Рядом с ним пролетело перекати-поле, а за ним маленькая поземка, маленький друг — знаки бури.

«Если ветер касается ног — беги в подвал. Если тучи собираются на небе — беги в подвал. Если небо становится странным, таким, как ты не в состоянии описать, — беги в подвал». рождение.

Бекир прижал к виску грязные изорванные пальцы.

— Слишком далеко от Ак-Шеих. — Вдруг его улыбка стала шире. — Намного дальше.

— Ты идти сможешь? — Ниязи не разделял радости Бекира. Страх накатывался на него, он наконец понял, что они ходили не только по ана-арахну. Бекир устроил для себя очередное испытание. Он хотел проверить, насколько далеко сможет уйти от Ак-Шеих, прежде чем его тело парализует боль.

Бекир облокотился на тонкое плечо друга. Пыль на горизонте стала плотнее. И никакого намека на Ак-Шеих. Ниязи тонко завизжал. Они действительно зашли слишком далеко и потеряли ориентиры.

Неожиданно Ниязи высоко задрал нос и принюхался. Бекир обернулся и замер.

К ним близилась процессия.

— Наверное, за нами! Хотя… — Ниязи почесал нос.

Бекир приложил ладонь к бровям. Чеканя слова, сказал:

— Хорошо, если не за нами.

На горизонте показались акинджии Саши Бедного.

— Бекир, птичка моя! — хрипло пропел Саша Бедный, унимая своего тулпара. — Не ожидал вас так далеко в Деште.

Желтые глаза словно ощупали ребят. Бекир впервые сожалел, что они из Ниязи зашли так далеко от Ак-Шеих.

Саша Бедный был полным. Но под слоями жира угадывались тугие мышцы.

Говорили, что во время войны он занимался контрабандой, возил дефицитные товары.

Когда Старшие Братья стали побеждать в Киммерике, он перешел на их сторону.

Саша Бедный лучше всех знал, как пройти по открытой степи незамеченной, и делился этой информацией с захватчиком. Но иногда он помогал и киммеринцам: рассказывал, где скрывались отряды Старших Братьев. Саша Бедный был верен только себе. После Вспышек, когда суер закрыл доступ к другим землям вне Киммерика, он нашел другой товар и рынок сбыта: стал приводить на Матерь Ветров засоленных для экспериментов, а получал лекарства, генераторы или горючее — вещи, которые были дефицитом в Деште.

Суер не пожалел Сашу Бедного. Его кожу покрыли многочисленные язвочки, от легких остались куски дырявого мяса. Рот прикрывала зубастая маска с десятком трубок. Она напоминала спрута, присосавшегося к лицу. Маска позволяла Саше дышать, но превращала голос в хриплое бульканье.

Говорил он рублено, экономя каждое дыхание.

Бей акинджиев имел длинные светлые волосы, постоянно путавшиеся в трубках и поднимавшиеся от дыхания ветра. Он любил показуху и будто намеренно демонстрировал свое уродство. Носил пестрый халат на голое тело, лишь подпоясывая веревкой. Причинное место акинджия прикрывала оскаленная челюсть, нашитая на кожаную повязку. Ноги — дырявые шаровары. На шее болтались амулеты, поэтому каждое его движение сопровождалось мелодичным перестуком косточек, раковин и другой мелочи.

— Что делали так далеко от дома? — спросил Саша Бедный.

Его тулпар поджал короткие передние лапы и зарычал. Синий язык вывалился из зубатого рота ящера.

— Искали Албасты. — Бекир хотел, чтобы его голос звучал как можно язвительнее.

Ниязи сдавленно выдохнул. Шутка об Албасте работала безотказно и доводила Сашу Бедного до бешенства, потому что напоминала о его одержимости желанием иметь здорового, неизмененного сына.

Албасты была ведьмой потерянных детей и жила где-то далеко в Деште. Ее называли «детоноской», «отвратительной женой», которая больше всего любит «влезать в штаны к мужчинам». Человек, который хотел, чтобы его жена родила, должен был оставить ведьме свою семью. Поговаривали, что именно после посещения Албасты одна из жен Саши Бедного родила Близнецов.

Бекир считал, что ведьма должна быть по-настоящему отвратительной, если эти шутки так раздражали Сашу Бедного.

Глаза акинджия сверкнули.

— Слишком много шутишь, неизмененный. И так далеко в Деште. Сами. Без матери.

— Ма знает, где мы, — выпалил Бекир, сердясь на себя за слабость.

— У тебя хорошая Ма. Мои сыновья все бы отдали, чтобы у них была такая красивая Ма.

И такая красивая, как у тебя, кожа.

С грохотом подкатилась мажара. За козлами содрогалась сплетенная из костей клетка. Мажару тащили два тяжелых и бледных от старости тулпаров. На козлах грыз кость краснокожий Шейтан. У него были темные глаза без зрачков и острые, словно у животного, зубы. Шейтан почесал недогрызком рога и продолжал жевать, ничем не выражая, что удивлен встречей. Хотя именно он рассказал Бекиру, как искать ана-арахну. Рядом с Шейтаном на вожжах сидели древнейшие враги Бекира. У них были две головы на одном теле и были «единственными и любимыми» сыновьями Саши Бедного.

— Мы бы взяли его кожу, баба, — сказал Левый.

У Бекира дернулись губы.

— Чтобы украсить юрту, — закончил за братом Правый.

Еще один кунок Саши Бедного — Джин — остановил своего тулпара и захохотал. Вместо зрачков в его глазницах прыгали огоньки пламени. Джин с Шейтаном обменялись красноречивыми взглядами. Бекир прекрасно знал, что они думают: что он неизменен, а потому ценен для них. Для них он — арба с водой, горючим, лекарством и настоящей едой. Его можно было продать другому поселку для ритуала. Единственное, что останавливало людей, — это Ма. Вот только сейчас ее не было рядом.

— Так возьмите его кожу, сыновья, — то ли в шутку, то ли серьезно прохрипел Саша Бедный.

Близнецы взглянули на отца, но тот даже не шелохнулся.

— Бекир, птичка наша, — повторил слова отца Левый Близнец.

— Ты так быстро убежал во время нашего последнего разговора, — соврал Правый, — что мы не успели налюбоваться тобой. А ведь мы только хотели поучиться играть в тогуз коргоол.

В прошлый раз, когда братья попытались забрать у него камни, Бекир успел копнуть Близнецов между ног, а затем в дело вмешались взрослые. Сейчас все могло сложиться по-другому. Бекир посмотрел на своего окровавленного икрона.

— Так что? Сыграем сейчас? На твою шкуру? — спросил Правый.

Близнецы вскочили на землю.

— Или боишься? — оскорбил Левый.

Близнецы покачали головами, шеи захрустели, между ними прошла трещина. Части тела разъехались, оставляя в просвете тонкие нити. Из нитей сформировались руки. Так же разделились ноги. Левый и Правый стали отдельными.

Они очень хотели отомстить Бекиру. Парень знал, что будет дальше. Близнецы были единственными детьми в семье Саши Бедного, а потому не боялись даже Ма.

— Вы до десяти посчитать не способны, куда вам тогуз коргоол?

Бекир приготовился к атаке. Он знал секрет: нужно продержаться несколько минут. Близнецы не могут долго существовать разделенными. Правый врезал кулаком в челюсть Бекира. Левый коварно копнул по израненной ноге. Бекир взвыл от боли и пропустил следующий удар. Правый зарычал, бросился на него и повалил на землю. Левый охнул от удовольствия. И вдруг Бекир увидел себя со стороны — мелким, окровавленным куском мяса, извивающегося под ударами разгоряченных Близнецов. Ощутил, что огонь из живота расползается жилами. И это уже не огонь боли, а ненависть и жгучая обида за Ма, за бросившего их отца — за всех, кого эти упитанные пуцверки в этом искалеченном мире считают ниже себя.

Бекир поднял ноги и изо всех сил брякнул Правого. На этот раз попал в грудь. Удар был такой силы, что Правый улетел на несколько шагов. Левый хотел не дать ему встать, но Бекир зубами вцепился ему в нос. Левый заорал. И тогда Бекир ударил. Краем глаза он увидел Правого, к которому наконец-то подскочил Ниязи.

Близнецы начали терять форму. Выросшие из нитей руки утончились и стали хилыми. Они наконец выдохлись и нуждались в воссоединении.

— Саша Бедный сказал «Довольно!», птенцы, — прохрипел глава акинджиев и ударил кнутом о землю. Бекиру раздалось раздражение. — Мы ведь не хотим испортить хорошенькое личико неизмененного Бекира?

— Пусть тебя заберет джадал! — Левый выплюнул в пыль кровавый сгусток. — Пусть проклянет Бог Вспышек! Мы еще увидим твои кишки на Дереве Боли! И выпьем суп из твоих неизмененных костей! — бросал проклятиями Левый, пока к нему, чтобы соединиться, подполз Правый.

«Как будто это не я, а они мне набили рожу», — про себя улыбнулся Бекир.

Врезать любимым сыновьям Саши Бедного, еще и на его глазах, это стоит того, чтобы быть захваченным в Деште.

— Обыщите их, — приказал Саша.

— Нет, — ответил Бекир и почувствовал, как тонко и истерично прозвучал его честный бой.

— Азиз-баба так говорит, — пропищал Ниязи.

— Закон Дешту, — неожиданно поддержала только что подъехавших мальчиков Скифянка. Это была крепкая темнокожая женщина, ездившая не на тулпаре, а на настоящем коне. Лошадь, как и большинство животных в Деште, имела внешний скелет. На плече Скифянки болтался лук. Ее виски были выбриты, а затылок украшал конский хвост. Лоб и скулы синели от татуировки. Надписи спускались шеей и заканчивались по пальцам. Линии извивались и не находили покоя, словно пущенные под кожу змеи. Распространялись слухи, что иногда эти папы могли предсказать будущее. В руке женщина держала руку только что убитого кхартала. Темные губы краснели от свежей крови. Поговаривали, что Скифянка изменила царице амазонок Гикию и прибилась к стае Саши Бедного. Редко какой мужчина решался с ней спорить.

На мгновение повисла тишина. Было слышно сопение тулпаров и отсапывание Близнецов.

— Хорошо, — прохрипел Саша Бедный. — Можешь выбрать сам, что отдать ребятам. Они честно сражались. Заслужили. — Саша вытащил из-под седла кусок пропитанного потом тулпара мяса и бросил Близнецам. Они в два рота набросились на подарок. Им еще долго придется восстанавливать силы. — Это должно быть что-то достойное.

— Отдай им яд ана-арахны, — прошептал Ниязи, и Бекир мысленно проклял его неутомимый язык. Это самое ценное, что у него было.

— У вас есть яд ана-арахны? — Джин словно впервые заинтересовался ребятами.

Шейтан, снова взявшийся за кость, чуть не подавился.

— Пусть будет яд, — простонал Правый, будто согласился принять зловонную кесератку.

Бекир вытащил из кармана бутылочку и бросил Близнецам. Две руки, за мгновение до этого принадлежавшие разным телам, синхронно схватили трофей. Братья снова стали одним целым.

— Вы поедете с нами. Твоя Ма не простит, если я оставлю таких ценных птичек в Деште, — выдавил из себя Бедный. — Лезьте в мажару.

Больше всего Бекиру хотелось плюнуть в желтые глаза Саши и отказаться, но выбора не было. «Маленький друг» не унимался и продолжал бросать горсти пыли под ноги тулпарам. Все указывало на то, что вот-вот начнется бурная буря. Лучше попасть в Ак-Шеих милостью Саши Бедного, чем остаться в Деште во время бури. Бекир и Ниязи залезли в клетку.

Только теперь парень заметил, что она была не пуста. В углу съежилась девочка. Бекира больше всего удивила улыбка, с которой она встретила новых соседей. Искренняя и беззащитная.

— Хорошо ты их. — Девочка протянула руку. Бекир покосился на открытую ладонь. В Ак-Шеих так не здоровались. Ма рассказывала, что сразу после Вспышек многие думали, что изменения передаются через прикосновение. — Меня зовут Черная Корова. — Девочка вроде бы и не заметила реакции Бекира. Она откинула с лица черную прядь. Волосы зашевелились, на макушке показалось животное, похожее на кесератку.

Ниязи испуганно вздрогнул.

— Это йилангек, я зову его Забувайком. — Хочешь лизнуть? сам вам сердца отгрызаю. Они говорили: «Не смей даже вспоминать, что я научил тебя ловить ана-арахну».

Мажара тронулась. Бекир исподтишка разглядывал девочку. Это была первая неизменная его возраст, которую ему приходилось встретить, но он делал вид, что это его нисколько не смущает. Ниязи же откровенно пялился.

— Не бойтесь, — прошептала девочка и скосила темные узкие глаза на Шейтана, — он не злой. Да, притворяется. Но поделился с Забувайко мясом. А ты хороший, — неожиданно добавила Черная Корова и улыбнулась Бекиру.

Щеки парня запылали. Ниязи кашлянул, пытаясь скрыть смех.

— Ты такой, как я — неизменный ребенок! Тебя тоже съедят на Андыр-Шопай?

— Нет, мы сами из Ак-Шеих, — вместо него ответил Ниязи. — И это Бекир. У него имя. А не как ты. Черными Коровами называют только священные жертвы. И своих у нас точно не едят. Хоть и неизмененных.

К удивлению Бекира, несмотря на то, что Ниязи ее обидел, девочка засмеялась.

— Черная Корова так прилипло ко мне, что я уже не помню другого имени. — А ты… Ты что? Ты совсем не боишься, что тебя сварят и съедят? — не мог поверить Бекир. Это было его ночным кошмаром, а тут похожая на него девочка так спокойно говорит об Андыре-Шопае.

— Вообще-то ее тело поможет нам не меняться и не болеть, — вмешался Ниязи. — И защитит от джадала.

— Не-а, не боюсь, — сказала Черная Корова и снова подняла на них свой странный смешливый взгляд. — А кто такой джадал? Никогда о таком не слыхала.

— Дух смерти. Уже забрал Полномочного Старших Братьев, — с презрением произнес Ниязи, словно джадал был местным достоинством, а не смертельной угрозой.

— Этот дух живет в вашем поселке? — Черная Корова перевела удивленный взгляд на Бекира.

— Азиз-баба говорит, что если джадал и дальше останется в Ак-Шеих, то весь Киммерик ждет гибель, — снова вместо него ответил Ниязи, и Бекир уже был готов его ударить.

— Но ты так не думаешь? — Черная Корова все еще смотрела на Бекира.

— Думаю, что джадал — выдумка для детей, а Полномочного убил кто-то другой. Ниязи возмущенно фыркнул, но смолчал. Девочка задумалась и сосредоточилась на кормлении своего животного. Бекир вгляделся в Дешт. Зачем он ей это сказал?

Она — чужая, жертва, которую через несколько недель сварят и съедят всем поселком.

Какое ей дело до демонов Ак-Шеих и зачем ему с ней говорить? Можару трясло на камне. Светло-розовый в небе начинал сгущаться.

— А как ты стала жертвой? Твои родители? — Он не смог кончить.

Вспомнил дочь Селима Черного, которую тот продал, чтобы переехать поближе к Стене.

— У меня был только отец, — охотно ответила девочка, снова едва заметно растягивая слова, как это делали юго киммеринцы. — Мать скончалась сразу после моего рождения. Отец стал меняться и не смог меня защищать. А до этого все его уважали, даже боялись.

Девочка расчесала пальцами волосы. Косы, как хиджаб, полностью покрывали тонкую фигуру. Снизу торчали только потрепанные колени и ободранный раздел платья.

— Однажды он умер, а меня украли акинджии из Курасубазара. Потому что я неизменный ребенок. — Черная Корова грустно улыбнулась.

— Моего отца забрала буря, — тихо произнес Бекир. — Он водил гуманитарные конвои. — О последнем он не любил рассказывать, но этой девочке почему-то открылся.

— Мой папа тоже воевал. Он был Старшим Братом. А потом стал азизом — святым человеком и колдуном! — даже обрадовалась его откровению девочка.

Через мгновение Черная Корова потупила глаза, словно потеряла мысль. А Бекир вспомнил о ране, нанесенной ракоскорпом. Близнецы специально в нее целили, и теперь ногу пекло от боли. Бекир подтянул концовку и попытался разглядеть порез.

— На нас напал ракоскорп, — объяснил Ниязи. — Едва не затащил под землю. Забывайко длинным языком попытался ухватить за пальцы. Ее мысли где-то бродили. Бекир подумал, что зря спросил родителей.

— Она маджзубан, — в самое ухо прошептал ему Ниязи, — святая идиотка.

Ее сварят, а она только улыбается.

— Сам ты идиот, — словно проснулась девочка. — Я просто знаю, что у них ничего не получится. И мне вас жалко.

— Это еще почему? — Маленькие черные глаза Ниязи округлились.

— Я неудачная жертва. В Сары-Баше меня хотели поджарить, зато сгорел поселок, а в Гизле даже вырыли яму, чтобы зарыть живьем. Они планировали потом достать и съесть подвяленное мясо. Но их накрыла буря. И где я сейчас? Здесь с вами, неждиси, а значит, и ваш поселок пострадает. — Черные глаза были печальными. Это никак не вязалось с язвительным тоном девочки.

— Ты имеешь чрезвычайные способности? Умеешь приказывать духам? — Нет! Заклял мой отец.

Ниязи протянул лапку. Бекир недоверчиво посмотрел на маленький треугольник.

— Ну, перестаньте триндиты, — приказал Шейтан и красноречиво посмотрел на детей. На горизонте показались очертания Ак-Шеих. Бекир подумал, что Ма уже начала его искать, а еще представил большой котел перед Деревом Боли, куда через несколько дней должны были бросить Черную Корову, и ему стало не по себе. Что бы ни случилось с Полномочным в ночь свечения Йылдыз, это не повод так убивать неизмененную девочку. Бекир не мог уйти из Ак-Шеих. Но и не собирался молча наблюдать за безумным жертвоприношением. Оставалось решить, что с этим делать. После засева Дешту он считался взрослым, имел право на сложные поступки. Значительно труднее было объяснить это Ма, как рассказать, где он был и почему вернулся к Ак-Шеих в мажаре Саши Бедного.

Бекир потер висок, чувствуя, как от обычной боли остается едва заметный след. И все же, почему после ночи свечение Йылдыз, после того, как он коснулся крови Полномочного, ему удалось отойти от Ак-Шеих так далеко?

1

Крымскотатарская фольклорная колыбельная.

Перевод с крымскотатарского: «Спою я ласково и нежно, баю-бай, среди розовых садов, баю-бай, сверкает золотая люлька, баю-бай».