Дом Соли [машинный перевод]

Талавир. В пещере Албасты

— Ты пришла с тем, кого я должен убить? — одновременно повторили слова Албасты два десятка девушек. Луна удвоила их голоса. Огромная женщина умела то же, что и Амага — пользоваться чужими телами. Талавира передернуло. Он смотрел в пустые глаза детей, и ему хотелось свернуть в бараний рог обоих ведьм. — Мы так не договаривались, — прошептал он Амаге. — Я привел тебе двух духов. Одна из них — Амага. И она сказала, что ты знаешь, как найти Золотую Колыбель.

Волошин бешено закрутил глазами. Девушки испуганно замерли, словно маленькие степные суслики.

— А? — Албасты подняла голову и прислушалась. Утыканная острыми зубами челюсть отвисла, с нижней губы спустилась розовая струйка слюны.

Переваливаясь с боку на бок, Албасты слезла со своего сада, оперлась на руки и подползла к Талавиру. что за существо перед ним. очень хотеть детей, чтобы лечь с ней в постель», — подумал Талавир, вспоминая рассказы из Ак-Шеих.

На запястье Албасты чернела такая же татуировка, как и у девушек, — круг с непонятным змееным существом в центре. Большая мать раздвинула пальцами волосы — и Талавир, к своему удивлению, встретился с человеческими темно-карими глазами, которые крепче подходили бы красивой женщине из Киммерика, чем пещерному чудовищу. В глазах были внимание и легкая грусть, как во взгляде матери на сына.

— Ты не Мамай, человечек, — на этот раз голос звучал только из глотки Албасты.

— Мне это уже говорили. — Талавир попытался не скривиться от вони.

— Тот, мой Мамай, так и не получил Золотую Колыбель, а все потому, что Амага соврала. Она всегда лжет.

— Кто бы говорил, мерзкая ты воровка, грязная хвойда, самоуверенная коза.

Ты должна мне гадание! — проснулась в голове Талавира Амага. Это вмешательство было особенно сильно. Амага пыталась завладеть его телом, лишить свободы.

Талавир коснулся золотой бляшки на сердце и сосредоточился на глазах Албасты.

Голосение Амаги немного отступило, словно море в отлив, лишь на мгновение в его воображении возникло изображение молодой девушки. голову и задержала руку, чтобы лучше показать точеный запястье с нарисованной татуировкой. Девушке было страшно, сердце едва справлялось с напором крови, спиной бежал холодный пот, а живот сжимался в отчаянии.

Это было чужое воспоминание. Он уже видел его на картах Мамая: прекрасная киммеринка стояла на кургане Амаги.

Талавир поздно понял, что воспоминание вселило ему Амага. Усилила давление. с грохотом сомкнулись, словно проверяя способность это сделать и не потерять форму.

— Такой ты пришла ко мне. Помнишь, Албасты? — проскрежетал новообразованный рот. — Пришла украсть Золотую Колыбель для хана Мамая?

Думала, если в тебе течет кровь Сакатево, ты сможешь сделать это?

— О каком Мамае вы говорите? — Талавир едва удержался, чтобы не ударить собственный живот.

Албасты невозмутимо, словно только и ожидала, что к ней непосредственно обратится Амага, уселась на пол и раскинула руки. Словно по приказу отовсюду выскочили девушки и стали прижиматься к тучной женщине. Гуль бросила на Талавира виноватый взгляд и тоже села рядом с Албасты. Они приготовились к сказке. Албасты склонила голову и прислушалась. Талавир почувствовал, как засмеялись пластины в его животе. Сказку должна была рассказать Амага.

— Хочешь, чтобы я и им поведала твою историю? Ты всегда была тщеславна, девка. Но что ж. Слушайте! Много столетий назад на эти земли пришел человек с черными, как у медведя, глазами — певческим речитативом заскрежетал рот. — Он называл себя Мамай — «никто». Верил, что такое имя позволит уйти от духов. Но степью его гнал Тохтамыш — настоящий хан орды. Мамай искал божественной помощи. Дева, конечно, чихать на него хотела, как и на всех. Что возьмешь со спящей? На севере бог, обидевший Деву, готовился к перерождению у Поединка. И тогда к Мамаю пришла черноглазая Албасты и рассказала о Золотой Колыбели, способной подарить власть над Киммериком. Отец Албасты был потомком моего бедного кривого Сакатево. Он поклялся беречь секрет Золотой Колыбели и передать его только своему сыну.

Албасты решили, что это несправедливо. Ее брат был идиотом с единственным преимуществом — преувеличенным богатством в штанах. Я понимаю тебя, — сказал рот безобразной женщине, и в его скрежете послышалось сочувствие, — Красавица Албасты — дочь своего отца — пришла к хану Мамаю, и тот пообещал взять ее в жены и разделить власть над Киммериком. — Пластины неровно сомкнулись, словно лодка наткнулась на камни. — Ты решила предать свою землю и свой род в обмен на дешевое обещание? Да он бы задушил тебя шелковой веревкой при первой возможности!

— Еще скажи, что джадал его убил, чтобы спасти меня, — проревела Албасты.

— Спасла тебя я, неразумная ты девчонка! Ты захотела вырыть Золотую Колыбель, не зная ритуала, — вот и разбудила джадала.

— А как получил Золотую Колыбель наш Мамай? Что с Матери Ветров? — вмешался Талавир. Он немного вспомнил легенду о хане Мамае, которую вычитал в детском сборнике легенд Киммерику, который дал ему почитать Белокун. Тот Мамай жил когда-то очень давно, за многие столетия до Старших Братьев. Он тоже хотел захватить Киммерик, но был убит. Лучше текста Талавир запомнил тусклую рукотворную подпись внизу страницы: «Эта земля не любит, чтобы ее завоевывали».

Теперь он подумал, что его мог сделать доктор Мамай. Может, ему так понравилась легенда о древнем хане, что он захотел взять его имя? А может доктор Мамай тоже считал себя зайдой, завоевателем?

— Не знаю, как Мамай-новый получил Золотую Колыбель. Спала я, — раздраженно произнес рот. — Знаю только, что спустя много веков курган с надлежащим ритуалом разрыв один из чильтан и наконец забрал ту проклятую Колыбель. И чуть не поплатился за это сыном. Времена стояли неверные. Сюда впервые пришел Поединок. Золотую Колыбель украли и вывезли какие-то недоумки. Ее очень долго не было в Киммерике. А сына того чильтаны спасла Албасты — большая мать всех детей, — насмешливо цокнул рот. — А еще через некоторое время тот, что украл Золотую Колыбель, вернулся в Киммерик, залез в курган и вытащил золото, а с ним и джадала.

Ибо больше не было Золотой Колыбели, сдерживавшей моего злого брата. Я думала, что без брата и этой проклятой Колыбели наконец посплю спокойно, так что ум Мамай-новый совершил Вспышки. А за ним явился ты, купо мусора, и собрал нас в своем слабом теле. Ты должна мне гадания, Албасты, — прокричал рот уродливой женщине. Зубы ударили с такой силой, что в воздух поднялись искры. — Я хочу, чтобы ты забрала нас из этого тела. Жрица должна исполнять клятву.

Последняя фраза была частью какого-то давнего, непонятного Талавиру ритуала между ведьмами. Но остальные он узнал. Амага пересказала историю тестя Геры Серова. Это старый генерал Серов разрыв курган и привлек к своему дому зло, в конце концов повредившее всю его семью. Но при этом он не знал, как действует Золотая Колыбель. А вот доктор Мамай не только ее получил, но и сумел применить.

— Я тоже хочу, чтобы ты их из меня вытащила, — подтвердил Талавир. — Но сначала скажи, где девался наш Мамай, тот, что не хан? Черт возьми с их именами!

— Скажи ему. Считай, это часть сделки, — попросил рот на животе.

Албасты прищурились, словно животное перед атакой, а потом выпрямила руку и сделала просительный жест. Девушки замерли, как испуганные суслики. Талавир, ничего не понимая, уставился в пустую заскорузлую, как у животного, ладонь.

— Дай ей карты, купо мусор! Она должна погадать! — вскричала Амага уже в его голове.

Талавир немного поколебался и вытащил из кармана ободранный комбинезон бревно. Из каменной дыры высунулась кудрявая голова девочки, которую он неудачно спасал в Деште. Она держала миску с розовой жидкостью и от напряжения закусила губу. Пол был неровный — девочка споткнулась. Талавир бросился, чтобы его поддержать, но его опередил Волошин. Певец подхватил девочку и сам поднес Талавиру миску.

— Горе, горе тому, кто расплетет эту чашу, не спив до дна, — сказал он пухлыми щеками.

— Пей!.. Если бы она хотела убить тебя, то давно бы уже убила, — приказала Амага.

Талавир проглотил горькую слюну.

Отвар дышал и напоминал кофе в юрте Азиза-бабы. Талавир чувствовал, что Амага сказала правду, хотя и не всю, но не имел особого выбора, взял чашу и проглотил. Отвар оказался солено-пряным и, к его удивлению, приятным на вкус.

Албасты дождалась, пока он допьет, взяла пустую миску и бросила в нее карты. Бревно глухо ударило о дно. В окно влетел порыв ветра. Небо потемнело, волны вспыхнули. Начинался шторм. Молния осветила пейзаж за окном — огромного медведя Аю, нависающего над темным морем. Талавиру показалось, что гора шевельнулась. Албасты кивнула головой, девушки бросились к деревянным щитам и, словно ставнями, закрыли ими окно. В пещере загорелись огоньки. Сотни теней запрыгали стенами. Одна из девушек передала Албасты клок сухих трав. Другая девочка — жаровню. Чудовище бросило в огонь сушняк и тихо спело.

Талавир почувствовал, как Амага сожгла ей знакомой. Горький запах коснулся языка., что бурые пятна — это следы от крови. Албасты встряхнула миску и, словно гадая, одну за другой начала вытаскивать карты.

— Это догма, — объяснила она и положила первую карту на полотенце. — Ею застилают люльку, когда кладут туда ребенка. Я видела, как родился новый Мамай, тот, о котором ты спрашиваешь. Я видела, как рождались в Киммерике все из его рода. Я пыталась их охранять. Вот что должна делать истинная жрица Девы — беречь детей, беречь свой народ, пока богиня спит.

— И когда ты стала истинной жрицей Девы? — не сдержалась Амага.

— Когда ты не дала мне умереть, я всю ночь пролежала на кургане, над твоей могилой, Амаго. Мне снились сны. Ко мне приходила Богиня. К утру я решила, что переродилась, что Дева проснулась и вошла в меня. В древности боги часто выбирали человеческие тела. Каждому богу хотелось понять, каково быть человеком. Но я опоздала.

— Богиня выбрала другую? — Талавир почувствовал, что и Амага ждала ответа.

— Да, человечек, — проревела Албасты и показала на карту. Талавир был убежден, что раньше не видел этого изображения, хотя за время в Деште изучил все карты Мамая. На картинке были изображены курган Кара-Меркит и распростертая на траве киммеринка. — Она загнала себя в ловушку. Она была слабой, когда обнаружила тело. Хотела скрыться. А потом что-то произошло — и она не смогла выйти из избранного тела. Божественная сущность заснула, а человек так и не догадался, что теперь делит свое тело с богиней. Люди молились Деве и тщетно ждали помощи. Я страдаю, когда думаю, что она слышала и не могла ответить.

Страшная внешность никак не подходила к печальным и даже нежным словам Албасты.

— Да ей насрать! — воскликнула Амага. — Она и до сна не очень беспокоилась. Дала захватить Киммерик. Откуда ты знаешь, что Дева все еще где-то есть?

— Потому что мы в нее верим. — Албасты развернула руку и показала татуировку, а потом махнула в сторону девушек.

— Это случилось и с Мамаем? — решил вернуть на свое Талавир. — В нем тоже спал Бог Вспышек? А после того, как Мамай-новый задействовал Золотую Колыбель, бог возродился?

— Боги, как и люди, постоянно меняются. — Албасты положили на догму еще одну карту. едва не превратился в джадала. Или изменяют свою сущность, так что уже и сами не помнят, кем были. Когда-то все зависит от тех, кто и как поклоняется богам После вспышек люди уверовали в Бога Вспышек.

Албасты положила на догму третью карту и с любопытством склонилась над рисунком. В центре человеческого круга выделялся человечек. Его тело состояло из знакомого Талавира старья. Мужчина улыбался и держал за руки других. За их спинами догорало зарево, а в высоком небе, как метеорит, пылал огнем коптер. У Талавира представления не было, что видит, но картинка ему не понравилась.

— Что говорят карты? Где искать доктора Мамая?

Албасты расплылись в улыбке. Клыки краснели в бликах факелов.

— Везде и негде, — она слово в слово повторила фразу Азиза-бабы.

— Что это значит? — разочарованно поморщился Талавир. — Как мне его найти? Где Золотая Колыбель?

— Ее уже не существует. Ребенок вырос из люльки. Все, на что хватит твоей жизни, — разобраться с преследующими тебя духами. — Албасты накрыла широкой рукой карты, завершая гадание.

— Стой, ты не сказала ничего толкового!

— Сам стой, мешок с костями, теперь моя очередь, — рот на животе снова открылся. — Моему брату нужно новое тело, в котором он смог бы прожить человеческую жизнь. Настоящее тело, а не это ветошь.

— Мы еще не разобрались с моим вопросом, ты истерическая ведьма, — попытался поутолить Амагу Талавир. Албасты вывалили на него сказки о богах, но так и не ответили на заданный вопрос. Он чувствовал себя обманутым.

— Албасты, царевна, — подобострастно протянул рот. — Если ты не найдешь Таргу тело, он окончательно переродится на джадала и разрушит мир. Все, что ты видел до того, купо мусора, — изменившимся тоном заговорила она Талавиру, — лишь предтеча настоящей ярости. Он был местным демоном, но скоро накроет Киммерик, а потом и всю вселенную. Ему нужно обрести человеческое тело. Ты это знаешь, Албасты, знаешь!

Амага говорила правду. По крайней мере, сама в это верила.

— Что будет, если я не избавлюсь от этих духов? — спросил он у Албасты.

— Умрешь, — проревела уродливая женщина. — Тебе не выдержать души Тарга.

Талавир подумал, что это коренным образом меняет ситуацию. Если вчера он был ожившим экспериментом Белокуна и жаждал мести за ложь, то теперь придется выбирать, на что тратить драгоценное время.

— Сколько у меня есть?

— Несколько часов, несколько дней. Это не тогуз коргоол, здесь нельзя точно рассчитать, вместо Албасты капризно ответил рот на животе. — Поэтому нужно поскорее найти тело для Тарга. Не временное, а его собственное. Какого-нибудь мальчика, крепкого и здорового. Скажи, Албасты, где это найти? — в скрежете зубов послышались мольбы. — Скажи — и отдашь свой долг, а я замолчу. Это честное соглашение.

«Мальчика» ударило Талавира по ушам. Он может передать духов только другому человеку, но что с ним будет? Иметь в собственной голове истерическую ведьму и полужадала — удовольствие не из приятных, но «наградить» этим другого? Эта мысль Талавиру не понравилась. Он подошел джадалу потому, что был экспериментом Белокуна, искусственно сконструированным человеком, лишенным собственных воспоминаний. Ему удалось встретить Амагу, а затем соединить бешеных сестру и брата в своей голове. Пустая голова, как и пустой кувшин, способна вместить то, что в нее зальют, пусть и духов, но другой человек, ребенок, таким не будет. Тарг растворит ее личность, как ржавчина или плесень. Талавир этого не позволит.

Албасты снова запела, прикрыла веки и начала раскачиваться, словно погрузилась в транс. То ли от шторма, то ли от песни стены задрожали, деревянные панели, закрывавшие окно, заскрипели. Через некоторое время Албасты открыла глаза и хриплым голосом начала описывать хорошо известную Талавиру картину: она рассказывала Амазе, где та сможет найти тело для Тарга.

— В небе висит железная рыба, в ее брюхе женщина. У нее короткие волосы и следы кны на лице. Ей больно.

— Мне нужен ребенок, а не какая-нибудь женщина, — перебила ее Амага.

— Возле нее я вижу ребенка, — невозмутимо продолжила Албасты. — Он подойдет твоему джадалу.

— Нет! Это бред. Бекир не станет вместилищем для твоего брата. — Талавир вскочил и, наконец, сделал то, о чем мечтал с тех пор, как в его животе образовался рот: сунул руку между стальные зубы. На голых участках кожи выступила кровь.

Амага пыталась кусаться, но Талавир не сдавался. Несмотря на боль, он держал руку между пластинами, не разрешая рот сомкнуться. — Что это за выбор: умереть и выпустить джадала или передать его Бекиру? Должен быть другой способ.

— Богиня могла бы помочь, проснувшись. Но она спит, — сказала Албасты и наклонилась ниже, чтобы лучше рассмотреть борьбу Талавира с собственным телом. На лице безобразной женщины заиграла странная улыбка.

— Помоги мне его обуздать! — на плече Талавира открылся другой рот. Амага не собиралась сдаваться. Пластины на коже задрожали, голова Талавира взорвалась от боли. Он выгнулся, сражаясь с судорогами.

Албасты довольно причмокнула. Ей понравился спектакль. Но всему приходит конец. Уродливая женщина вывалила остальные карты на догму и, держа пустую миску, заглянула в лицо Талавиру. Ее глаза были пусты, словно она смотрела сквозь него. Она видела Амагу. И тогда Талавир понял, что решение принято. И сколько бы он ни сопротивлялся, для них он был насекомым, которое можно раздавить. Когда Амага спасла Албасты от смерти, и с тех пор их связывала клятва, которая была в разы важнее жизни насекомого. А значит, Амага получит контроль над его телом. Талавир приготовился к борьбе, но взгляд Албасты неожиданно смягчился. Она легонько ткнула когтем в золотую бляшку на лбу Талавира и сказала:

— Ты получила гадание, Амаго. Я сказала тебе, где искать тело для брата твоего. Теперь выполни свое обещание. Помолч.

Талавир с облегчением сполз на пол. Амага мгновенно отступила, словно пылинку, сдули с поверхности ведьмы напоминал только едва слышный злобный шепот. его от тисков ведьмы, когда Албасты прижала его к полу тяжелой ногой. Затем плюнула в миску и что-то прочертила на дне длинным когтем.

— Ты выпил моей воды, человечек, отдал долю своего суура. Теперь ты в моей власти. Со мной так не будешь шалить, как с царицей Амагой. — На безобразном лице большой матери, как жир в грязной луже, расползлась недобрая улыбка.

Магия Албасты подействовала молниеносно. Мышцы Талавира ослабли, глаза укрыла пелена, голова упала на каменный пол. Он потерял контроль над своим телом. Словно сквозь толщу воды он услышал, как дрогнула пещера. «Землетрясение?»

— вяло пронеслось в скованном сознании Талавира. Удар повторился. С потолка осыпались камни. Тонко, словно устрашенные щенки, взвыли младшие девочки. И снова удар. Снаружи донесся скрежет, закрывавшие окно деревянные щиты разлетелись вдребезги. В пещеру залетел морской ветер, а с ним — три длиннющих когтя, каждый размером со взрослого человека. Грифон, дремавший у стены, испуганно вскочил, недовольно вскрикнул и отбежал к другой стороне пещеры. В окне появился темный медвежий глаз.

— Ай! — завизжали девушки.

Албасты раздраженно посмотрела на глаз, ударила себя в грудь и зверски оскалилась. Она осталась сидеть на помосте, даже когда огромный медведь попытался пробраться в пещеру. Но все это Талавир наблюдал словно с расстояния: зрение затуманилось, даже ум, казалось, налился свинцом. Он почти не почувствовал, когда Албасты копнула его в сторону большой грязной ногой. Она убедилась, что Талавир едва дышит, и бросилась к девушкам, как кхартал — на кесераток. Широким жестом вырвала двоих из группы, заскочила на окно, пригрозила Аю и выпрыгнула в черноту. Талавир успел увидеть, что одной из восторженных девушек была маленькая, которой он подарил обломок из своего тела. Затем на него навалилась тьма.

— Эй! Ага! Проснись, — маленькие руки вцепились в плечи Талавира.

Тот неохотно разлепил веки. Ему снились Ма и пещера в Ак-Шеих.

— Возьми весло, тура, плыви, — истерическим шепотом пропел Волошин и толкнул его в плечи. Волошин протянул глиняный обломок с крылатой богиней, который Талавир подарил девочке. По его краям до сих пор чернела его кровь.

— А где Кучерявка?

В темноте окна виднелись одиночные молнии и белые буруны на верховьях волн. Шторм отступил, а с ним словно растворились во тьме Большой Аю и Албасты с девушками. Из-за спины Волошина выглянула Гуль. Фиолетовые глаза наполнились слезами.

— Мать отдаст ее Аю. Дань. Аю не жрать других.

— Так нельзя. Надо… — Талавир попытался подняться, в голове закружилась голова, и он снова опустился на пол. Тело ослабло, но сознание очистилось. — Вы должны сопротивляться. Этого хотел бы Бог Вспышек.

Испуганные лица дочерей Албасты развернулись к Талавиру, и он пожалел о сказанном. Советовать детям сопротивляться гореподобному медведю и Албасте — все равно что приказывать прыгнуть в пропасть.

— Послушайте, — в его руку вцепился Волошин, привлекая внимание. — Я верю предвечным задумкам. Моим девочкам удалось посмотреть гадание.

Курчавцы, — грустно уточнил певец. — Но они чувствуют друг друга. То, что увидела одна, знают все. Мальчик, о котором ты вспомнил — Бекир — в смертельной опасности. Ребенок рядом с женщиной на железной рыбе тоже. Но только Бекир сможет привести тебя к Золотой Колыбели.

— Бекир не из Ма? — простонал Талавир, в очередной раз делая попытку овладеть телом. Эта новость его порадовала. Итак, хоть мальчик избежал когтей Белокуна. — Но где он? Албасты сказала, что Золотой Колыбели не существует.

Талавир пытался понять, что только сказал Волошин: на Матери Ветров есть еще один ребенок, которому он может передать дух. поступить?

— Ты должен идти. — Гуль потянула Талавира за руку и помогла наконец подняться. Рядом с синекожей сердито крутил головой грифон. — Малыш Симург тебя ту-у. Куда решишь. — Женщина прижалась щекой к огромному клюву. Грифон открыл пасть, сладко зевнул и громко щелкнул челюстями. В его рту могла уместиться человеческая голова. Но Гуль только похлопала его по щеке, как любящая мать — ребенка-шалун.

— А ты хочешь остаться с пещерной монстрицей? — Талавир с недоверием покосился на загнутый клюв. — Вы ведь для нее только жертвенные ягницы для этого Аю.

Гуль спрятала глаза. И, возможно, впервые Талавир ее понял. Она вернулась домой, а когда ты дома, то, кажется, можешь стерпеть любое паскудство, только бы опять не оказаться в изгнании. Но что-то ему подсказывало: Гуль другая. Она слишком долго жила на свободе.

— Надеюсь, ты сможешь им помочь? — Талавир кивнул в сторону девушек, на мгновение задумался и продолжил: — Азиз-баба этого бы хотел.

Синекожа клепнула обоими веками и вытерла кулаком нос. Между тонкими нарисованными бровями пролегла морщина. себя думала.

— Тебе не нужна защита или тот, кто тебя принял, ты сама способна кого-либо защитить. — Талавир ожидал реакции, но Гуль лишь молча придвинула к нему голову грифона. — А с ним что делать?

— Кровавым торжеством и ужасом полночным, чтобы вознести и возвеличить.

— Волошин протянул ему миску Албасты. На дне лежали бережно собранные бревна Мамая и острый обломок с изображением богини.

— Конечно, мог бы и сам догадаться, — сказал Талавир, пряча карты в карман. Раны на руке, нанесенные железным ртом, уже затянулись обломками и солью, и он был вынужден проковырять глиняным обломком новое отверстие. Когда в миске собралось достаточно крови, он преподнес ее грифону. Птицелев сбросил на Талавира желтым глазом. Клипнул, подхватил клювом миску, опрокинул содержимое в глотку и вытянул шею, глотая кровь. А потом совершенно по-человечески икнул и опустился перед Талавиром на передние лапы, приглашая залезть на шею.

— А дальше что?

— Разберешься, — похлопал грифон по шее Волошин. Талавир залез на теплую спину и нашел глазами Гуль.

— На. — Он протянул ей окровавленный глиняный обломок. — Сможешь меня найти, — Талавир развернулся к девушкам. туда, куда заповедал Бог Вспышек, заселяйте новый мир. улыбнулся и крепче ухватился за шею грифона.

Одна из дочерей робко подняла копье с клешней ракоскорпа на острие.

Несколько раз потрясла. Ее жест повторили другие. Уста Гули дернулись, и тень улыбки коснулась гладкого синего лица. Она помахала глиняным обломком. Талавир прижался к теплой шее грифона. Под зловонными перьями билась жила, странным образом резонировавшая с его собственным пульсом. И неожиданно для себя Талавир почувствовал странное единение с величественным творением Дешту.

Он был как часть грифона, стремившегося к свободе и свободному полету.

Талавир наклонился еще ниже, прислушиваясь к этой связи. Перья защекотали нос. Может быть, засолены были правы, и суер, наполняющий кровь каждого существа в Деште, объединяет их крепче любых уз? Засоленные, животные, сама земля — все это части единого целого, которое говорит своим детям, нужно только услышать.

Симург беспокойно тряхнул головой: он ожидал приказа. Талавир закрыл глаза и подумал о Ма в плену на Матери Ветров, о потерявшемся в Деште Бекире, о Тарге в темной комнате, о Рябове, которого так и не смог спасти, и, наконец, о необозримых просторах Киммерика.

Имеет ли он право выбирать? Белокун сконструировал его для определенных целей, но Талавир нарушил приказ. Это было его решение или внушение Амаги? И что такое его решение? Где это его? Существует ли он? А если существует, то что выберет?

Талавир крепче обхватил шею грифона, сжал колени и толкнул животное. Грифон мгновенно все понял, запрыгнул на подоконник, тоскливо прокричал к только что вышедшей из-за туч Йылдыз и прыгнул из окна. На этот раз Талавир точно знал, куда они улетят.