Дом Соли [машинный перевод]

Талавир. Долгожданная встреча

Талавир притаился за разрушенной стеной. Он не видел, куда побежали Ма с детьми, но надеялся, что они успели убежать из Ак-Шеих.

— Мы еще увидимся, — сам к себе прошептал Талавир. Он хотел задержать сцену прощания перед глазами, но голова раскалывалась. Манкур пульсировал. Присутствие Белокуна действовало странно: его эмоции и приказы доносились, как радио, которое глушили. Глава Матери Ветров не хотел пускать Талавира в дом Серова, несмотря на то, что знал о его подозрениях: Мамай мог быть джадалом.

Талавир выглянул в щель. К Дереву Боли стягивались Старшие Братья.

Может, Белокун стремился найти Мамая. А может, не хотел, чтобы к нему приближался Талавир?

Он снова посмотрел на дом, словно боялся, что тот вот-вот исчезнет.

Талавира к нему тянуло. Он хотел сам выяснить, что происходит в доме с безобразным деревом.

Талавир почувствовал движение за спиной, мгновенно развернулся и свернул подкравшегося к нему человека.

— Это я. Я сам! — Кашкет слетел с головы Геры Серова. Он хватал ртом воздух и безумно водил глазами. Из-за плеча строго выглянула уродливая синяя головка. Талавир с отвращением его отпустил. — Я увидел, куда ты побежал. Ты хотел в мой дом. Но теперь они там повсюду. И я знаю другой путь. Я покажу.

В голосе Геры Серова были отчаяние и мольба. Талавир узнал эмоции. Что-то он чувствовал и сам.

— Куда идти?

Бэй действительно знал путь. Они ни разу не встретили Старших Братьев.

Несколько раз, проходя сквозь юрты и мусорники, натыкались на испуганных чудовищ.

Все молчали, словно Гера делал что-то ожидаемое и понятное.

Они вышли на пустырь за пределами Ак-Шеих, когда небо покраснело.

Талавир присел за высоким камнем, провел рукой по выбитым надписям. Это кладбище ему не один десяток лет. Старые могильные столбы так и остались лежать или свисать над своими мертвецами. Над новыми захоронениями насыпали груды растолченных камней.

— Вот, — Гера показал на заваленную стелу с пятиконечной звездой на макушке. — Когда-то это было место уважения.

Талавир попытался прочесть надпись. Это был незнакомый ему язык материка.

— Здесь лежит дед моей жены, — объяснил бей.

— Это тот, что раскопал Кара-Меркит?

— Да, — простонал Гера. — Раскопал после того, как забрал дом у грязных киммеринцев. Кто-то рассказал, что в кургане лежат большие сокровища.

Генерал и в самом деле вырыл много золотых бляшек и старинных вещей. Но вместе с ними пробралось зло его., сестра Олечки, связалась с киммеринцем. старика — и он застрелился. А теперь и Олечка умирает.

Ты должен ее спасти.

— От кого? — Талавир начал терять терпение.

— Рябов не подошел, но ты сможешь. — Гера коснулся стелы. Ее верхушка, как стрелка, показывала на бетонную звезду с углублением внутри. — Там лаз, ведущий в наш дом.

Бэй наклонился, просунул руку в углубление и потащил за скрытый механизм. Что-то щелкнуло. Люк, закрывавший лаз, отъехал, образовалась щель.

— В войну, после которой сюда пришел генерал, здесь было хранилище — землянка подпольной группы Антона Кима. Здесь так и было написано. А потом Серов умер, и эти жлобы местные сбили надпись о Киме, а о генерале написали. И все равно сюда не приходили. — Гера отбросил звезду. — Но ничего, и их время пройдет. Выселят всех в один, как и прежде. А я останусь. Мы останемся, — исправился бей и еще ниже, словно в усердном поклоне, склонился к Талавиру.

Морщины на лице старика сложились в триумфальную маску.

Талавир заглянул в дыру. Рой пчел в голове нашептывал остановиться, не верить старику. Манкур несколько раз зачесался так, что хотелось удариться лбом о камни. Белокун искал, как до него достучаться.

— Ты должен встретиться с джадалом, — бей, как олимпийский факел, протянул ему химический фонарь, — и освободить Олечку от проклятия. От необходимости смотреть и стеречь нас от джадала. Ты сможешь. Ты ему скажешь, что это только наш дом. Только наш.

Талавиру стало его почти жалко. Гера так долго боялся, что его выгонят из вожделенного дома, так долго жертвовал всем ради жалкой мечты, что, когда пришли Вспышки, не смог отделить выдумку от реальности. Он увидел на пороге того, кем его пугали долгие годы, — мифического джадала. Но к ним пришел не монстр, а человек.

«Мамай — вот кто тогда сюда пришел. Киммеринец по крови. Может, он тоже считал этот дом своим? — подумал Талавир. — И Мамай завладел домом, выстроил целую легенду, завоевал поселок, уничтожил Рябова. Кем бы ни был Мамай, Талавир понимал, почему Белокун так стремился его найти. Мамой — само оружие. Безумный гениальный ученый. Как ни Мамай стремился скрыться от Старших Братьев, он им нужен.

«И мне нужен, — подумал Талавир. — Я должен узнать, что произошло с Рябовым».

— Я не пойду. Нет, не уйду! — закричал Талавир и схватился за голову, разрывавшую от боли и голосов. Белокун врезался в сознание, приказывая остановиться, не заходить в дом, ждать его. Шепот другого существа, поселившегося в его голове, наполнил уши ватой. Он тоже требовал не лезть в дыру.

Талавир не выдержал двойного удара. Он был готов покориться, лишь бы избавиться от адского шума и боли.

Гера попытался толкнуть его к лозу. Талавир оттолкнул старика и сложился пополам, держа руки на висках. И вдруг Белокун замедлил давление.

Неподалеку раздался взрыв. Талавир почувствовал, что в голове остался только шепот. С этим он мог справиться. Талавир воспользовался моментом и быстро полез в дыру.

Внизу было темно, воняло суета и вздернутое трубкой, которую в последний момент отдал ему Гера. к себе, всматриваясь в пятно света над головой. и помочь. В отверстии появились зажженные глаза, а потом крышка упала, отрезая путь к лестнице. не давала рассмотреть как следует, но эхо свидетельствовало о неожиданном пространство. Талавир провел пальцами по шершавой стене и поднял лампу.

Талавир увидел пористую структуру стены, остатки раковин и воздушные камеры, образовавшиеся при сжатии морских животных и их обломков, и на мгновение представил себя на дне моря. Когда-то по поверхности Киммерика проходила сложная система оросительных каналов. Говорили, что после Вспышек, словно скрываясь от людей, она спустилась под землю. Теперь подземные реки из суура были под всем Дештом. Талавир прислушивался. Где-то рядом капало. Он обследовал стену и нашел небольшое углубление. В камне было отверстие в форме пятилепесткового цветка. Из темного ровного отверстия слезами сочилась жидкость. Она была розовой и едва заметно сверкала.

«Чистый суер», — подумал Талавир, оторвав нашивку Старших Братьев и погрузил конец в жидкость. Ткань пожелтела и совпала, как от кислоты. Талавир думал только мгновение, а затем повторил процедуру и припечатал смоченной нашивкой манкур. Боль была такая, что хотелось разорвать лицо ногтями. Но когда миновал, Талавир почувствовал невероятное облегчение, словно лишился бремени, постоянно ощущаемой на поверхности. Часть, которая лихорадочно цеплялась за Догмат Старших Братьев, которая хотела «выполнить задание Белокуна», исчезла. Даже шепот превратился в едва заметный фантом.

Через несколько минут туннель расширился, словно высоко над ним открылось слуховое окно. уверен, что не мог спуститься под землю так глубоко. Теперь обе стены можно было коснуться, только широко разводя руки. Стены все расходились, пока Талавир оказался в большом зале.

— Прекрасно. И как понять, куда идти? Бросать монетку?

Талавир обследовал входы, бросил к каждому по камню, пытаясь по звуку определить глубину. Они были одинаковыми. Талавир потер лоб и улыбнулся. В памяти всплыла песня, звучавшая как счёт. Талавир сбросил пальца вверх и принялся считать:

Оп-оп, Андир-Шопай,

Где прячешься, Мамай?

Слово «Мамай» пришлось на центральный ход. Талавир пожал плечами.

В конце концов или все ходы идут в дом Серова, или он навеки заблудится в лабиринте. Эта мысль заставила его задуматься о необходимости делать отметки. Он достал нож и попытался нацарапать крест, но вышла буква «т». Талавир еще подумал и добавил рисок на верхнем перекладине. Получился знак, который он видел в книге легенд — древний герб киммеринцев тарак-тамга.

Центральный коридор шел под углом. Каждый раз, касаясь пола, Талавир чувствовал все больший уклон. Он подумал, что совсем скоро ему придется сесть и катиться, как с горки. Еще через несколько касабов он окончательно решил развернуться.

Остальные коридоры, возможно, было бы легче преодолеть. Но обратный путь оказался еще неожиданнее. Коридор поменялся. Путь, который он прошел несколько минут назад, стал узким, словно закрыв все возможности для отступления.

Талавир терялся в догадках. Он не слышал перемещения стен и не чувствовал движений.

Оставалось карабкаться по предварительному пути.

Коридор словно почувствовал его настроение и стал более пологим. Начал спускаться потолок. Лампа угрожающе мигнула. Талавир думал, что прошло не более получаса, а тусклый свет в трубке свидетельствовал, что ушло больше времени. Он встряхнул фонарь и пошел дальше. Через несколько шагов стены снова начали сползаться, потолок — тоже. Полномочный представил, что находится внутри лежащей боком огромной воронки. Или приближаются к самому узкому месту песочных часов. Стены давили, жужжали, в мозгу пульсировал вопрос: что он будет делать, когда будет вынужден ползти и в конце концов упрется в узкий горлышко? Он продвинет голову и застрянет? Навеки разделен надвое, останется в безумном лабиринте под Ак-Шеих? Свет выхватил круглое отверстие. Он уже мимо. Дыра оказалась на уровне его лица. Она напоминала слуховое окно в доме Серова. Талавир зажал трубку в зубах и, как плавник, надумавший нырять, сунул руки в лаз.

Оттуда потянуло свежим воздухом. К его счастью, с другой стороны оказалось простор.

Обдирая плечи, он просунул туловище, уперся руками в невидимые стены и словно стянул с себя каменную дыру. Кожа на животе и бедрах кричала от боли.

Талавир тяжело свалился и подумал, что такими беспомощными и измученными чувствуют себя новорожденные. Эта мысль его смешила.

Талавир еще немного посидел, прислушиваясь к пространству. За кругом света фонаря была непроглядная темнота.

Но за поворотом он услышал шаги, их сопровождал тот же звон.

Из какого-то коридора донесся вой, сначала слабый и полный отчаяния, а дальше все громче, будто хищник услышал жертву. Лампа мигнула. Талавир побежал.

Тоннель вывел в круглое помещение. Туда сходилось несколько коридоров. Он замотал головой. Лампа начала умирать, он едва видел в шаге от себя. Ему не хватило воздуха. Он почувствовал, как тело распадается, словно он снова очутился в Шейх-Эле.

Из одного тоннеля донесся скрежет. Лампа мигала. Сначала отрывочно, как в Медицинском секторе на Матери Ветров, а затем с большими паузами. Свет.

Талавир пытался сориентироваться, в каком коридоре преследователь. Темнота.

Ему показалось, что в среднем, и он устремился в крайней. Свет. Топот стал громче. За ним бежало огромное существо. Талавир успел увидеть, что коридор заканчивался комнатой с двумя дверями, а затем снова упала тьма.

Он потряс фонарь. В трубке еще летало несколько горошин гриба. В их свете ладонь казалась синюшной, как у мертвеца, а затем он почувствовал удар. Его атаковало огромное железное чудовище. Талавир вонзил фонарь ей в пасть, пытаясь сдержать напор когтей. Бекир был прав: джадал состоял из металлического лома и только очертаниями напоминал человеческое тело. Острые обломки хаотично формировали зубы. Один из ртов, разинувшийся на ноге чудовища, вцепился Талавиру в колено. Другой пытался укусить за живот. Талавир вырвал ногу, толкнул чудовище в пах, почувствовал скрип собственных суставов, развернулся и застучал в ближайшую дверь. Они были закрыты. Урод прыгнул. Вес джадала позволил проломить древесину. Оба вылетели в соседнее помещение.

Приземлился только Талавир. Приготовился к приступу. Из разодранной кожи лилась кровь, но джадал исчез. А Талавир оказался как в глубокой могиле или склепе. Воняло плесенью, сырыми камнями и мочой. Талавир попытался подняться и уперся плечами в земляной потолок, ощупал стены и не обнаружил ни одного выхода. В висках застучала кровь.

— Только мальчики боятся быть погребенными заживо, — пробормотал Талавир и снова принялся стучать по стенам.

Непонятно как, но он оказался в яме, в которой когда-то жил человек. На уровне головы он нашел участок, звучавший громче других. Это была фанерная доска. Талавиру удалось отчистить ее от грязи и вытащить. В стене образовалось небольшое окно, сквозь которое в яму вторгся тусклый свет. После часов в темноте Талавир не сразу оценил увиденное.

У стены лежал старый матрас, возле него стояла железная миска с зеленоватой субстанцией. Формой она напоминала самсу. Серова, парень, девочка и лиса на две ноги, Золотая колыбель и фигура в центре четырех лучей.

Между ними каждый сантиметр стен был заполнен цифрами, формулами и чертежами. Кое-где они были нарисованы углем, но в основном нацарапаны. От стен пахло мочой. Талавир понял, что обитатель ямы именно ею смывал предварительные надписи и формировал поверхность под последующие.

О школе Зорга ходило много слухов. Талавир поймал себя на мысли, что никогда по-настоящему в них не верил. Даже Руфь считала эксперименты, которые якобы проводил доктор Зорг над своими питомцами, преувеличением. Многие из тех питомцев стали верхушкой Старших Братьев. Разве мог один из основателей организации заставить ребенка жить в таких условиях? Но Талавир был уверен: это комната Мамая, где жил до того, как стал ученым и Богом Вспышек. Так доктор Зорг ковал его повиновение.

Талавир толкнул стену плечом. После нескольких ударов глина рухнула. В глаза ударил тусклый свет. На какой-то ужасный момент Талавир подумал, что вернулся на Матерь Ветров. Но это была маленькая комната над ямой, с единственной дверью на противоположной стене. Талавир сделал несколько шагов, осторожно потянул за ручку и очутился в доме Серова.

В прихожей царил полумрак. Окна были заклеены газетами.

Воняло гнилой едой, спертым воздухом и помойкой. звуков которых Талавир привык за время в Ак-Шеих, молчали. Стол был загроможден грязными мисками. лицом.

На полке у стола он увидел какие-то препараты. Муж вспомнил слова Геры о том, что его жена умирает. А может, это лекарство для Мамая? То, что он увидел в лабиринте, было настоящим ужасом засоленного. И как Талавир рассчитывал поговорить с Мамаем?

Он поднялся на второй этаж, туда, где было единственное уцелевшее окно. Еще на лестнице он услышал скрип и подумал, что это снова джадал. Но это было кресло-качалка. Пустое, как сначала показалось Талавиру. Он подошел поближе. В груде грязного лохмотья сидел человек. Голый череп покрывали шрамы и фистулы, из которых сочился навоз. Уши съела чесотка. Веки человека были приколоты скрепками.

В местах проколов виднелась голая кость. В глазах не осталось ничего человеческого.

Только бесконечное мучение. Обезвоженными, как у мумии, руками человек держал большой альбом с семейными фотографиями и неотрывно всматривался в Дешт за окном.

Многие годы она стерегла джадала. Возможно, она знала, как до него достучаться.

— Как мне поговорить с Мамаем? — Талавир присел рядом с креслом.

Бесконечно долгое время ничего не происходило. Наконец человек тяжело, словно на шарнирах, повернул голову.

— Тот, кого ты искал, уже здесь, — сказал скрипящий женский голос, а потом из засушенного горла вырвался смех. — Теперь он твой! — ее лицо превратилось в кусок мяса, глаза вытекли из глазниц.

Дом затрясло. Стены покрылись трещинами. Лестница, по которой он поднимался, обвалилась. Талавир заслонился рукой и прыгнул к двери на противоположной стороне веранды. Он почти не удивился, когда за ними оказалась карстовая пещера. «Проклятый дом был частью лабиринта», — подумал Талавир, разглядывая дымящееся розовое озеро. Комната была высечена из сплошной породы, из нее не было выхода.

Талавир сел, оперся о стену и подтянул к груди ноги, чтобы не коснуться суерной ванны. Бежать было некуда. Озеро покрыли рябь. Одновременно с этим шепот в голове Талавира переродился в Голос. Он принадлежал крайне разъяренной женщине. — Чего прилип к полу, как груда навоза? Убегай! — а потом женщина завизжала: — Нет, только не к нему! Я не желаю!

Из розовой млы вылезла голова джадала. Покрытая железом рука схватила Талавира за ногу и потащила ко дну. Он не запомнил мгновения, когда маслянистая жидкость заполнила легкие, а перед глазами расползлась чернота.

Талавир пришел в себя в бесконечном темном пространстве. Потолка и стенок не было, как и никаких ориентиров. Талавир посмотрел на собственные руки, коснулся лица.

Несмотря на погружение в суйер, изменений не было, как и ран, нанесенных металлическим монстром.

Он почувствовал движение и обернулся. Из глубины комнаты, словно вырванная камерой, к нему неслышно приблизилась клетка. дрогнула куча лохмотьев, а потом сорвалась и бросилась на него. Талавир отступил на шаг, наблюдая, как существо, спрятанное в лохмотья, изо всех сил ударилось в то место, где только что была его рука. невозможно было разглядеть лицо. Талавир вспомнил пряное дыхание демоницы Кара-Меркит и сквозь решетку потянулся, чтобы откинуть башлык. Бранка вздрогнула, выгнула шею, капюшон упал, и глаза и рот женщины были зашиты черной от крови нитью. исказились в хищной улыбке.

— Кто ты? — не смог сдержаться Талавир, хотя знал, что она не может ответить.

Женщина развернулась на звук, утробно зарычала и с невероятной силой снова плечом ударила в решетку. Клетка заскрипела. Талавир отшатнулся. Его обдало волной накопившейся за столетие ярости. Талавир даже подумал, что пленница и есть джадал, а напавший на него только ее охранник. На всякий случай он осмотрел стены клетки. Замка не было. Словно вход заварили, как только пленница оказалась внутри. Кто бы ни заточил женщину, он не собирался ее выпускать.

Темнота за спиной Талавира снова зашевелилась. Донесся уже знакомый металлический скрежет. Талавир обернулся и сжал кулаки.

На этот раз джадал шел медленно. Металл скрипел и тускло поблескивал.

Талавир подумал, что самое сильное чудовище походило на сумасшедшего расхитителя могильников, который в нападении жажды натянул на себя музейные экспонаты разных эпох. На голове чудовища был помят литой шлем. Нащечники и маска из металлической чешуи плотно прилегали к лицу, пряча черты. Глаза были темными пропастями. Рот — узкой щелью. Урод утратил угрожающую грациозность.

Теперь ее тело дергалось. Голова-шлем вздрагивала от каждого движения, словно была готова вот-вот полететь наземь. Узкая щель на чешуйчатой маске раскрылась.

Чудовище обнажило длинные острые зубы — пули не столь далекой войны. Рот все ширился, пока верхняя часть головы отвалилась и с лязгом покатилась по темному полу. А дальше, как по приказу, стало рассыпаться тело. С шеи сорвались и раскатились костяные, металлические, керамические, стеклянные и даже пластиковые бусины. С плеч вывалился древний киммерицкий лук, служивший ключичными костями.

Из живота, словно железные змеи, выпали цепи. Руки развалились на набор стрел. кортиков и тусклые зеленоватые обломки ножей разных времен.

Талавир осторожно приблизился и толкнул гору хлама концом ботинка.

Джадал не шелохнулся. Талавир потер манкур. Паразит покрылся толстой кожурой и тоже не подавал признаков жизни. Если джадал был доктор Мамай, то миссия Талавира оказалась двойным провалом. Он так и не узнал, что произошло с автором Вспышек и его оружием — Золотой Колыбелью, а самое главное — с Рябовым. Осознание последнего досадно поразило. На что он надеялся? Что джадал передаст ему последние слова товарища и у них будет правда о событиях в Шейх-Эле? И Талавир наконец-то поймет, почему Рябов наставил на него ружье, почему так испугался, почему захотел убить своего брата? Почему сказал, что это Талавир, а не он должен умереть? А может, откроет самое сокровенное: кем был Талавир вспышка и во что его превратил суер?

Из темноты пронеслась музыка, похожая на колыбельную. Лом зашевелился. Из-под шлема показалась сухая, как игрушечная, ручка. Талавир отбросил железку и увидел соляную мумию мальчика, сидевшего между хламом. Его кожа напоминала тончайшую бумагу, покрытую слоем суету. Мумия заскрипела, неестественно выгнула шею. Под засохшими веками дёрнулись белки. Мальчик медленно открыл глаза. Они были из соли и казались слепыми. Так же неспешно мумия протянула руку, разомкнув скрюченные пальцы. В ладони мальчика лежали круглые камешки.

— На, — сказал мальчик. — Тогуз Коргоол.

Губы мумии не шевелились. Звук звучал отовсюду. Талавир подставил ладонь и почувствовал вес камней. В тот же миг кожу обожгло огнем. Талавир инстинктивно отшатнулся. Камни упали в хлам. Мумифицированный мальчик вздрогнул, словно от удара. Голова на тонкой шее опасно наклонилась. Талавир представил, как она сейчас оторвется и покатится по невидимому полу, как недавно голова-шлем жадала. Но мумия не рассыпалась. Руки и ноги наполнились влагой. Жилами заструился суер. Лицо налилось и приобрело детские черты.

Глаза стали светло-карими. Если бы не цвет кожи, можно подумать, что перед Талавиром неизменен человеческий ребенок.

— Ты не она. — Ребенок обиженно поморщился.

— Кто?

— Не она. — Мальчик потер глаза, будто собирался разреветься. Талавир наклонился ниже.

— Как тебя зовут?

— Тарг, — неуверенно сказал мальчик. Он словно только что проснулся и пытался собрать мысли вместе.

На вид ему было не больше пяти, если бы не глаза. От них веяло веками.

Это был еще один древний дух Киммерика, восставший из мертвых силой Вспышек.

А Талавир просто оказался у него на пути, как тогда с демоницей из Кара-Меркита.

— Это ты убил Рябова? — спросил он у мальчика, который еще мгновение до того был джадалом.

Мальчик кивнул, на мгновение задержал взгляд на женщине в клетке, снова посмотрел на Талавира.

— Зачем ты его убил?

— Ты привел мне ее. Тот, другой, походил на тебя, но ее не привел. А ты прошел через Кара-Меркит, где она тебя поцеловала. — Мальчик показал на пленницу с зашитым ртом и глазами. Она будто почувствовала жест и зашипела, словно сто тысяч змей. Талавир сразу узнал звук и, наконец, начал понимать. Женщина в клетке была демоницей из кургана, она влезла к нему в голову и использовала его в качестве ездового тулпара, чтобы добраться до Ак-Шеих, где он встретился с джадалом. И теперь они все были в его сознании.

— Мы ведь еще не встречались так втроем или уже виделись? — спросил Тарг, чем сбил с толку Талавира.

Неужели он говорил с Таргом и демоницей в своей забытой жизни? Но мальчик развеял его надежды:

— Нет, кажется, такого еще не было. Понимаешь, я вижу будущее, помню прошлое, но они, как волны, накатываются друг на друга, смешиваются так, что трудно разобрать, что произошло, а чего стоит ждать. — Слова не соответствовали виду мальчика. Он походил на пятилетнего, а говорил, словно Азиз-баба. — Я путаюсь. И с Рябовым, — Тарг словно прокатил во рту имя, — я ошибся. Они назвали меня джадалом. Но я не злой, не такой, как они говорят. Это не мой выбор.

— Он снова посмотрел на женщину в клетке. — Очень давно за меня все решили, как и за тебя.

— О чем ты? — Талавиру не понравились слова мальчика. Они только духи в его голове. Откуда им знать, кто он и к чему стремится. Но было уже поздно.

Маленькие пальчики вцепились в его ладонь. Он почувствовал круглую поверхность камня.

— Я покажу. В отличие от Рябова, до пробуждения тебя не было.

Потому она смогла влезть.

— Не существовало? — в отчаянии закричал Талавир, но Тарг уже начал показывать, что же произошло в Шейх-Эле. Талавир словно перенесся в тот момент и одновременно мог наблюдать со стороны, зная, что такое суйер и как он действует.

Талавир снова увидел сумасшедшие глаза М-14.

«Не делай этого! Это я? Твой брат!» — закричал Рябов и выстрелил. Женщина-ящерица взорвалась. Талавира отбросило в сторону. Он не помнил, сколько прошло времени, прежде чем перед глазами прояснилось, а в ушах перестало звенеть. С неба падал розовый снег. Талавир попытался поймать снежинку, но рука не повиновалась. Тогда разинул рот и высунул язык. Хотелось пить. Но снег оказался горько-соленым, как хлопья соли. Зубами удалось снять перчатку. За тканью потянулась скользкая жидкость. Кожа превратилась в розовое желе. Теперь Талавир не сомневался, что и с остальным телом тоже самое. Вот почему Рябов кричал и пытался его пристрелить. Талавир превратился в чудовище, единственное милосердие для которого — смерть. Где-то рядом была винтовка. Талавир попытался шевельнуться. Но это было все равно, что отдавать приказы мертвой плоти. Растаявшую медузу уже не собрать вместе. Из горла Талавира вырвался хриплый смех. Он должен был позволить Рябову завершить дело и умереть человеком, а не кучей измененной плоти.

Талавир потерял сознание, а когда проснулся, небо над ним было тусклым и тряслось. Его куда-то передвигали. Он не мог разглядеть, куда именно: глаза застилала мгла, словно он смотрел на свет сквозь тонкую пленку.

— Это «живое мясо»! Голова уже плавится, — закричал кто-то совсем рядом.

Над ним склонился Белокун. Его глаза пылали от восторга.

— Это неважно. На его лице лучше всего отразились черты Мамая.

Понимаешь, что это значит?.. Другие — лишь неудачная копия, оставленная на уже напечатанном листе.

Талавир просыпался бесконечное количество раз. И каждый раз из небытия его вынимала боль. Неудивительно, что после окончательного пробуждения мозг отказался от этих воспоминаний. Под действием суетника бесформенные конечности приобрели очертания. Новое лицо стало восприниматься как собственное, а отсутствие памяти как временный сбой. Он хотел быть настоящим Братом.

Белокун делал все, чтобы у Талавира не возникало сомнений. Они врали с самого начала, манипулировали и затягивали его в свою игру. Руфь накачивала выдумками о его прошлом. Белокун интересовался снами, говорил, что это обломки воспоминаний. Только не уточнял, кому эти воспоминания принадлежали. Но теперь, находясь в комнате собственного сознания рядом с двумя духами, Талавир окончательно понял слова Тети Вальки об его лице. Его черты, как и внешность Рябова, принадлежали доктору Мамаю.

— Так теперь я Мамай? — сквозь зубы сказал Талавир.

Тарг забрал у него круглый камень и отрицательно покачал головой.

Талавир уже сам знал правильный ответ. Он боялся, что мог оказаться клоном. Но реальность была еще хуже. Клон хоть имеет тело первооснову, из которой взяли клетки, чтобы вырастить копию. Он был искусственно сконструированным куском мяса, инструментом Белокуна, изготовленным для того, чтобы найти доктора Мамая. Его руки затряслись от ярости.

— Доктор Мамай еще жив? Его можно найти?

Тарг на мгновение задумался, поднял брови и скосил глаза, раздумывая над ответом, потом загибал пальцы, словно что-то подсчитывая.

— Имя кажется знакомым, — наконец сказал мальчик. — Но могу сказать точно: такого человека сейчас не существует. А может, и не было? — Тарг мечтательно коснулся носа. — Может, он еще только готовится родиться?

Талавир несколько секунд подождал продолжения, но его не было. Он надеялся на другой ответ. Белокун так неистово верил в то, что Мамай жив, что заразил этим даже Талавира. Кто отказался бы найти живого бога?

Человека, настолько могущественного, что ему удалось остановить войну и изменить целый полуостров. Если верить легендам, Мамай был смертоносным оружием и при этом только человеком. Даже он не смог пережить Вспышек.

— А Золотая Колыбель? Она тоже сгинула? — без особой надежды спросил Талавир.

На этот раз мальчик проявил больше любопытства.

— О нет, ее невозможно уничтожить.

— Где ее найти? — вцепился в ответ Талавир.

Тарг дернулся в сторону женщины, словно взвешивая, стоит ли ответ на будущие проблемы.

— Прошу, дай ей сказать.

Тарг поморщился, словно ожидал, что он передумает. Наконец кивнул. А когда поднял глаза, то его рот превратился в зашитую рану. Губы женщины в клетке освободились от пут, но глаза до сих пор оставались слепыми. Она разродилась лавиной проклятий. Талавир даже пожалел, что разрешил ей говорить. Женщина приказывала вернуть ее в Кара-Меркит, кричала, что ее обманули, кляла богов и Талавира, но о Тарге ни разу не вспомнила.

— Ты меня использовал, грязный человечек. Я не должна встречаться с ним.

— Женщина говорила о мальчике так, словно его здесь не было. …

— Я уже не служу Двубогу. Сконструированной мерзости нет в его Колесе, — остановил ее Талавир и почувствовал, что эти слова принесли облегчение. ты мне поможешь.

— Что это?

— Потому что вы в моей голове, а я ваше единственное тело. Наше соседство тебе не нравится, так что придется договариваться, — хищно улыбнулся Талавир.

Женщина задумчиво облизала острые зубы и нехотя сказала:

— Надо идти к ведьме Албасты.

— Она знает, где Золотая Колыбель, а освободит ли вас от меня?

— И то, и другое! А может, и поцелует тебя до смерти, если ты ей понравишься, — расхохоталась женщина. — Но из той задницы, где ты очутился, я тебя не выведу. Проси его. Когда Тарг снова смог говорить, оказалось, что он не слышал слов женщины.

Духи не только не могли говорить друг к другу, но даже слышать, хотя и знали, что находятся вместе в одном теле.

Талавир пересказал слова женщины мальчику.

— Она хочет, чтобы мы пошли в Албасту? — по детскому лицу пробежала тень, словно пытался вспомнить, где слышал это имя. — Разве мы еще у нее не были?

— Нет. — Талавир отрицательно покачал головой. — Но раз ты спросил, значит, мы до нее дойдем?

— Возможно. Я помню не только то, что было или будет, но и то, что могло произойти. А иногда мне кажется, что я не помню чего-нибудь очень важного. Почему я должен тебе помочь?

Вопрос вскочил врасплох.

— Ты сказал, что не злой, не такой, как представляют другие.

Мальчик мгновенно кусал губы, точно как реальная пятилетка, потом его лицо просияло.

Талавир отпрянул. Он ожидал услышать, что угодно, но не это в глазах мальчика застыло мольба.

— Если смогу… — неуверенно произнес Талавир.

— Этого хватит.

Глаза мальчика сверкнули. Талавир снова оказался в коридоре с бетонными стенами, словно он был в одном из переходов между бомбоубежищами под Ак-Шеих.

Сверху доносились выстрелы и голоса. Дьяволы его обманули и выбросили прямо в руки Старших Братьев. Кровь застучала в висках. Талавир побежал.

Израненная нога не болела, а к движениям добавились посторонние скрипы. Он стал тяжелее, словно на него надели тяжелые доспехи. Талавиру некогда было думать, что с ним произошло. Надо было бежать. Плетение коридоров вывело в узкую штольню. Высоко над головой светило солнце. Стены были гладкими, без лестницы или зацепок. Талавир выругался и уже думал возвращаться, когда сверху упала веревка и раздался женский шепот. На короткое мгновение ему показалось, что за ним пришла Ма.

— Эй, дульбер! Лезь, я держать. Не съем, не бойся. — из отверстия показалось распахнутое лицо Гули. Она усмехнулась. Звериные зубы блеснули.

Его отправили в Дешт с ложной задачей. Заставили узнать, что произошло с человеком, которого он сам когда-то убил. Белокун хотел, чтобы он нашел Мамая, Сфена требовала информации о Золотой Колыбели. Талавира скармливали ложь, что он настоящий человек, бывший Старший Брат, и все только для того, чтобы держать на короткой цепи. Он даже изучил Догмат Поединка, хотя Белокун и знал, что само существование Талавира — мерзость против их веры. Их — не его. Они стремились разгадать секрет Вспышек, овладеть технологией, которая превратила людей в засоленных, для этого подвергали их пыткам, называя чудовищами. Другого не жалко, когда он только уродина. Страшнее всего, что так думал и Талавир. А самое смешное, что он теперь больше чем уродина. Он не просто изменен, он рожден из сура.

Талавир вздохнул и схватился за веревку: «Как сказал Азиз-баба? Жребий уже выпал, теперь пора встретиться с последствиями».

13 Акинак (гр. ἀκῑνάκης, ουὁ) — короткий меч, распространённый среди ираноязычных народов Восточного Средиземноморья. Грекоговорящие авторы называли акинаками скифские короткие мечи.