Дом Соли [машинный перевод]

Битва богов. И снова рождение

Чем больше Ма вгрызалась в тетради Мамая, тем сильнее отчаяние ее охватывало. Там было все, что угодно: записи экзотических киммерицких ритуалов, например, как в мистическом трансе соединиться во сне Девы, рецепты повседневных блюд или свадебных угощений, детские загадки и колыбельные, математические расчеты размеров полуострова, химический состав воды или воздуха в отдельных районах. все это никак не объясняло суету. Она нашла несколько вариантов мифа о Золотой Колыбели. Даже историю о том, как Кутузов пожертвовал свой око Поединку, чтобы стать непобедимым полководцем. Но никакой схемы конструкции таинственного оружия. Никакого описания, какие механизмы привели к возникновению «фактора С» — суету, что превратил Киммерик в Дешт. Но Белокуну понравилось, как Ма систематизировала архив. Он дал разрешение продлевать и повысил его статус на Станции. Ма с Анархией решили отпраздновать это экскурсией в Медицинский. Они начали с Лаборатории евгеники, где работали с детьми, матерями и репродуктивным материалом. Под действием самогона из боров, достававшихся в местных, эта идея ей показалась веселой и мятежной.

Но даже хмель не смог подавить впечатление от удручающей атмосферы Медицинского. болезни и поражения, все они были Несмотря на боль, замкнутое пространство и постоянные тесты, дети хотели играть, а матери — прижимать к груди новорожденных.

Детей, которые не могли навредить друг другу, держали вместе. А, например, девочку с острыми, словно у животного, зубами и длинными блестящими от суетки когтями, — отдельно. Еще была игровая комната, где проводили тесты, и несколько набитых операционными приборами, где забирали биологический материал, обрабатывали раны и не давали детям умереть, даже когда смерть была величайшим милосердием. Наспех заглядывая в комнаты детей, Ма повторяла послание Языка, которое Белокун заставил ее изучить наизусть: «Мы должны стремиться стать идеальными Братьями как духовно, так и физически. Экологические катастрофы последних лет нанесли удар по нашему виду. Поэтому Старшие Братья берут на себя трудную задачу — улучшить человеческое тело. И это делается не только во имя нашей страны, но и ради всего человечества». Ма убеждала себя, что ее работа важнее страдания отдельных существ. Как только она поймет суйер, сможет превратить яд в лекарства и остановить мутации. Анархия будто прочла ее мысли и только криво улыбнулась. За последние месяцы она поправилась, а ее идеально тонкая кожа покрылась темными пятнышками и жировиками. Короткими пухлыми пальцами Анархия скатала шарик уха и закинула себе в рот.

— Не доведет тебя до добра, — Ма кивнула на наркотик.

Последние дни Анархия постоянно держала в кармане маленькую сверкающую коробочку с бурой пастой. От зелья пахло красным перцем. У Ма крутило в носу от самого запаха, и она представления не имела, как подруга выдерживает жгуче-горький вкус наркотика.

— Хочешь? — Анархия заметила, как ноздри Ма презрительно дернулись, и протянула ей коробочку. — Специальный рецепт с атеш-травой. Говорят, в Деште она используется для взрывчаток. А мне помогает от изжоги. Прикол. Кстати, твоя Ханум готовит.

— Кто?

— Ты реально не видишь никого вокруг себя, — по-хорошему, как старшая женщина на младшую подругу (хотя на самом деле старше была Ма), фыркнула Анархия. — Женщина, которая ухаживала за Мамаем, а теперь носит тебе пищу. Ее имя Ханум не понимаю, почему этого никто не может запомнить.

Пока Ма обдумывала феномен тайной Ханум, они оказались у тяжелой железной двери.

— А тут — святая святых, — с хмельным пафосом произнесла Анархия. — Холодильник с биологическими образцами и замороженными эмбрионами. Там даже есть зародыши, сделанные из семени мужиков из специального бокса. Попавших под первый суер. Белокун мутит нового идеального человека. — Анархия приложила пальца ко рту и покачнулась. Лишь теперь Ма поняла, насколько потуманен у нее взгляд. — У меня есть ключик благодаря одному красавцу. Посмотрим? — Анархия ловко, как набравшегося самогона и уха, открыла дверь и толкнула ее вперед. — Если тебя здесь найдут, то вместо работника станешь участником программы, шаришь? Подселят тебе одного из наших эмбриончиков. — Анархия заперла за ними дверь и прислонилась к стене. Покатые плечи содрогались от смеха.

Ма хотела возмутиться, сказать, что и она рискует тем же, но все забыла, когда увидела сокровища Белокуна — драгоценные машины по выделению и анализу ДНК, холодильные камеры с эмбрионами, микроскопы и стерильные лабораторные сосуды на аккуратных столах под огромными яркими лампами. В соседнем кабинете за стеклом, как эшафот, сверкало хромированным железом гинекологическое кресло. Воняло дезинфектором и сухим воздухом, который бывает только после тщательного обеззараживания.

Анархия все с тем же пьяным хитрым прищуром указала на шкафчик с надписью «Проект М».

— Здесь информация о тех, кто попал под молозиво в Шейх-Эли. Перед тем как выйти в Дешт, они сдали ДНК.

Нет даже фото. Лишь номера, ведущие к другому кладу, — Анархия похлопала по большому металлическому бидону с датчиком и шкалой, показывающим температуру и давление внутри емкости.

— А что там? — Ма только теперь обратила внимание на приветливое мигание и тонкий дразнящий звук, который сигнализировал о нормальной работе устройства.

— Клетки, сперма, другое дерьмо, что вытащили из них после того, как забрали из Дешту, — пожала плечами Анархия и снова расползлась в улыбке. — Там может быть сперма и твоего мужа.

Ма попыталась выгнуть ответные губы, но они предательски задрожали. И Ма поспешила открыть первый ящик. Там, как и предупреждала Анархия, были безликие генетические карточки, вместо имен на них числились номера, соответствовавшие пробам, хранившимся в емкости с жидким азотом. У нее зачесалось на подкорке, словно в карточках было что-то странное, но Анархия снова отвлекла, как опытный экскурсовод, открывая ей секреты царства Белокуна.

— А там — эмбрионы из их материала. — Женщина небрежно махнула в сторону другого холодного контейнера. — Один, кажется М-13, дает выживающий даже в мертвых матках. — анархия фамильярно плеснула Ма по животу. Ма проигнорировала жест — так ее ошарашили находки.

— Ты здесь работаешь?

— Да, уже четвертый месяц. Я тебе говорила, татка.

— Нет…

Говорила ли? Ма внимательнее посмотрела на подругу. Анархия облизала губы, стирая бурю от иушечной слюны, развернула влажный взгляд в кабинет за стеклом и уставилась в гинекологическое кресло.

— Знаешь, здесь была группа женщин из материка. Все бесплодны. Им сказали, что суер позволит им родить. Конечно, они согласились на эксперимент. Только Белокун не сказал, что дети им не достанутся. — По щекам Анархии потекли пьяные слезы. Она положила руку на живот и повернула к Ма полные мольбы глаза.

И тогда Ма наконец-то поняла, как Анархия получила доступ к секретным лабораториям. Она сама стала участницей эксперимента.

Ради чего? Но для этого уже было поздно.

— Я не хочу отдавать им своего ребенка, — сказала Анархия, рукавом растирая слезы.

— Ты сама на это согласилась!

— Да. Нет… Я не смогу, Мария, пусть кто бы родился.

В глазах Анархии была невысказанная просьба, хотя Ма и не понимала, что именно может для нее сделать. Вылечить нерожденного ребенка? Но она только начала работать с бумагами Мамая. На то, чтобы разобраться с суетой, уйдут годы. Анархия схватила ее руку и осторожно положила на живот. Маздрогнула.

Этот жест был коварен.

— Есть люди за пределами Станции. Они обещали меня вытащить. Но нужна твоя помощь.

— Ты говоришь об Армии чудовищ?

Ма почувствовала удар в ладонь, мягкий, но уверенный, будто ее просила не Анархия, а то, что было у нее внутри. «Ребенок», — подумала Ма, и его обдало волной страха. Она отдернула руку и прижала пальцы к ее губам.

— Нет, нет, нет, — прошептала Ма, прикрывая Анархии рта, — не втягивай меня в это.

После того как отступил страх, Ма почувствовала злость. Как Анархия не понимает, во что ее вовлекает? В измену, в страшное преступление, и по меньшей мере Старшие Братья казнили, отправляли на новый круг Поединка. На мгновение она даже допустила мысль сдать Анархию Белокуну. Это отвечало бы Догмату Старших Братьев.

«Марко Дорош так бы ни сделал», — это предположение еще больше возмутило. — Не она, а он был Старшим Братом; не она, а он руководствовался Догматом и совершал страшное во имя Поединка. Он покинул ее, чтобы принять присягу — тайная задача, которая оказалась важнее клятвы ей. Он мог выбирать и воспользовался своим правом. А что есть у нее?

Ма несколько часов просидела на матраце Мамая, обсасывая эти мысли.

Женщина в хиджабе приносила еду. Кажется, Ма говорила сама с собой или с Мамаем. За последние недели предел стерся. «Нарушил ли Мамай присягу Старшим Братьям, когда активировал Золотую Колыбель и уничтожил все записи о ней? Думал ли о людях в Киммерике, которых обрекает на страшные перемены? И была ли другая альтернатива войне? — Мысли обжигали. — У него были сомнения? Если Мамай увидел будущее, то мог ли его изменить или просто согласился на неизбежное? И наконец, кто дал ему право на такой выбор? Как он решился на Вспышки и под силу ли подобное решение другому человеку? Под силу ли оно мне?

Ночью Ма приснились мутированные дети. А с утра, с облегчением сбрасывая с себя влажные простыни и остатки кошмара, она нащупала у матраца послание от людей за пределами Станции.

Прислушиваясь к бешеному стуку сердца, Ма несколько долгих мгновений размышляла, что делать с запиской. В конце концов, решила закрасить фломастером и спустить в выгребную яму. Съесть, как революционеры далекого прошлого, не решилась. Все же это было послание из Дешту, зараженное и пропитанное суетой. Следующие дни она усердно игнорировала Анархию. А потом, утоляя трем в ногах, пошла к Белокуну и попросила дать доступ к «Проекту М». — У меня есть теория, что существует несколько типов сувора. По крайней мере, тот суер, коснувшийся Старших Братьев в Шейх-Эле, имел другие характеристики, чем то, что мы наблюдаем сейчас. — Ма остановилась, сомневаясь в следующей фразе. — Первый суер, то, что мы называем молозивом, имел более высокий потенциал к сохранению жизни. Возможно, из него мы сможем сделать лекарства для нынешних чудовищ. — Но, может быть, ты поможешь с этим разобраться. Первый суйер сделал из живой плоти пластилин. Залей в форму — и получится человечек. — Он холодно улыбнулся и молча протянул ей пропуск с высоким допуском.

Ма выдохнула. Белокун ничего не заметил.

Лаборатория высокой секретности была еще одним бараком. Единственное отличие — живая охрана на входе и коробки вентиляционных систем на глухих стенах. Ма показала охраннику приказ Белокуна и зашла в низкое прохладное помещение. Под потолком гудели лампы, воняло безликой мертвенной стерильностью, как и в бараке с гинекологическим креслом. Кровати с пораженными размещались за плексигласовой перегородкой в хорошо освещенном удлиненном помещении. Она ожидала увидеть палату с больными, а обстановка напоминала лабораторию, инкубатор, где экспериментировали над низшими формами жизни. Каждая кровать была полупрозрачным закрытым коконом, в который можно было заглянуть.

Только когда Ма обошла их всех, то поняла шутку Белокуна о пластилине.

Тела действительно напоминали детские поделки, заброшенные на разной стадии готовности. В одном боксе Ма увидела голову и бюст, от которых тонкой паутиной расползались жилы, сухожилия, веревки мышц. В переплете едва угадывались очертания человеческого тела, словно живая масса только решала, какую форму приобрести. У другого тела не хватало конечностей. Они тоже формировались с помощью сувора, но готовились стать рыбьими ластами. Еще один мужчина напоминал разобранный конструктор. От обгоревших рук, лежавших отдельно, к голове тянулись суерные побеги. В полупрозрачном пузыре, соединенном пульсирующими жилами, с руками и головой, Ма с отвращением увидела движение еще одного чудовища. Даже те братья, которые сохранили головы, не имели лиц. Они были словно стерты или еще не нарисованы.

Ма не заметила дыхания или других признаков жизнедеятельности. По всем показателям Старшие Братья или то, что от них осталось, были мертвыми. И это было самым причудливым из всего причудливого, что Ма видела на Станции, но и лучшим подтверждением теории, которую она озвучила Белокуну.

Суйер был загадкой, действовал очень индивидуально, но одно правило оставалось незыблемым: суер не влиял на мертвую плоть. Особенно тяжелые мутации приводили к смерти. Но первый суер, молозиво, действовал иначе. открытие.

Всех Старших Братьев, вышедших в Шейх-Эли на поиски доктора Мамая, оттуда унесли мертвыми, но суер вернул их к жизни. Если это можно назвать жизнью. Ма наклонилась к последнему боксу, чтобы лучше рассмотреть его содержимое.

Внутри, в форме, повторяющей тело человека, разрасталось «живое мясо».

Как дрожжевое печенье в духовке. Мать чуть не утомила. Суйер не просто заставил мертвое жить, вместе с лицами он словно лишил тела связи с предыдущим состоянием. Только теперь Ма поняла, что ее напрягло в генетических карточках, увиденных в Лаборатории евгеники. Они были одинаковыми. Даже сперма, добытая из этих недолюдей, была словно от одного человека. И этот геном не соответствовал ни одному образцу, хранившемуся на Станции. Первый суер превратил Старших Братьев, вышедших в Шейх-Эли, в кого-то другого. На кого-то неизвестного, без всякого шанса идентифицировать остатки, понять, кем был каждый из них вспышка.

«А значит, — Ма проглотила кислую слюну, поднявшуюся из самого желудка, — каждый из этих мужчин мог быть Марком Дорошем. Быть. Был. Теперь это даже не люди, — стучало в голове. — А если люди, если все еще чувствуют? Неужели они заслуживают такой жизни? И что такое жизнь?

После барака со Старшими Братьями Ма снова пошла в холодильник в Лаборатории евгеники. Заглянула даже к чану с азотом. На некоторых пробирках с эмбрионами числилось «Проект М» и номер, отсылаемый в безликие генетические карты. Номера отличались, но это было чисто формальностью. Все образцы принадлежали одному человеку, хотя на самом деле были взяты из разных тел. На последней пробирке стоял набор из шести цифр. Случайный набор, как в лотерее, но Ма он показался знакомым. Она дольше, чем нужно, задержала пробирку в руках, отчеканив в памяти цифры, а затем опустила в контейнер. Как бы она ни возвращалась, как ни прятала глаза, ей постоянно случалось гинекологическое кресло за стеклянной стеной. Ма подумала, что Анархия должна быть уже на седьмом месяце. И неожиданно поняла, что напомнили цифры на пробирке. Это был день рождения Марка Дороша.

Поздно вечером, когда она наконец вернулась к бараку Мамаю, у постели ее встретило новое послание от мятежников. Это уже походило на план. Те, кто называл себя Армией чудовищ, попросили открыть главные ворота и назвали день.

Остальные они сделают сами.

— А может, еще убить Белокуна? — Ма снова уничтожила записку и уложилась спать на матраце Мамая.

И ей снова приснились крики детей из Медицинского.

Слышал ли их Мамай?

Для того чтобы вытащить ящик из угла барака, пришлось разобрать целую стену из книг, папок и коробок с бумагами. Ханум, увидев это, заломила руки, но потом бросилась помогать. Как показалось Ма, только для того, чтобы не дать ей все окончательно разрушить. В разгар уборки из воротника Ханум выскользнула веревка с двумя золотыми бляшками. Ма с любопытством посмотрела на блестящие предметы. Женщина походила на преданную служительницу Поединка, а значит, на ее шее были не просто запрещенные украшения, а дорогая ее сердцу вещь, от которой Ханум не могла избавиться даже под давлением Догмата. Смотрительница воровски моргнула и быстро спрятала амулеты в одежду. Ма выжала из себя дружелюбную улыбку. Сейчас, после совместной работы, Ма даже показалось, что она запомнила до того неуловимое имя Ханум, а следовательно, могла попытаться расспросить.

— Принадлежало ли кому-нибудь из ваших родных? Похоже на нечто древнее. Не бойтесь, я никому не скажу.

Женщина схватилась за грудь, словно Ма собиралась украсть украшения, а потом беспомощно огляделась в поисках помощи или правильного ответа, словно Мамай до сих пор был где-то в бараке и просто потерялся за стопками бумаг и мусора.

Тонкие губы Ханум выгнулись, брови поползли вверх, как у ребенка, готового вот-вот расплакаться. Ма вспомнила все разговоры о том, что смотрительница и при жизни Мамая не отличалась смекалкой, была неписьменной, за что ее особенно ценил Белокун как непригодную к шпионажу. Некоторые считали, что Ханум нет. За все время, что Ма работала с архивом Мамая, они опрокинулись разве что десятком слов. Как Анархии удавалось извлекать из молчаливой женщины свой чудо-иушан, для Ма оставалось загадкой, как и степень перемен в теле Ханум. Возможно, мозг женщины настолько поразил суйер, что зря и надеялась получить ответ на жизнь Мамая или работу его личного телохранителя.

— Я не хотела вас оскорбить. — В знак отсутствия дурных намерений Ма показала женщине пустые ладони.

В отличие от живой плоти, материальное значительно реже изменяется под действием суетника.

Поэтому всякие памятные штучки, словно якоря, держат за прошлое — напоминают, кем их владельцы были вспышки. В этом смысле это как символы Колеса Поединка. Вечный возврат туда, откуда ты пришел. — Ма неуверенно улыбнулась, сильно сомневаясь, что Ханум понимает хотя бы половину того, что она пытается донести. — Хотя, с другой стороны, это достаточно свободная трактовка. Только Покой знает, в каком месте колеса преданный должен оказаться в следующей жизни.

— Это его, — сказала Ханум так, что до Ма не сразу дошел смысл сказанного.

— Доктора Мамая?

— Это его, — с тем же тягучим киммерицким акцентом повторила женщина и на мгновение вытащила из пазухи золотые бляшки. Они, словно звезда Девы, перед бурной бурей играющая в прятки в облаках, появились и снова исчезли в складках одежды. На этот раз Ма подумала, что они не просто древние, а дышат веками, и могли быть одним из экспонатов Мамая.

— Ценный подарок. Он вас почитал, если захотел, чтобы вы это у себя оставили.

Ханум вознаградила Ма насмешливой улыбкой, но уже через мгновение глаза женщины потеряли ясность, словно слова Ма заставили задуматься о чем-то далеком. Ханум снова положила руку на грудь и сжала скрытые одеждой амулеты.

— Кое-что любит че-сных. Приходит стягивать долги. За то-е, чтобы отпустил, му-сишь платить. Ма-амай заплатил. — Ханум ногой подтолкнула к Ма коробку, которую они достали из самого далекого угла барака.

Мать только на мгновение опустила глаза, но когда подняла голову, Ханум уже не было. Ввиду того, как глубоко был спрятан ящик, Ма надеялась найти что-то сенсационное, может, даже чертеж Золотой Колыбели. Но там, как и повсюду в бараке, лежал бумажный мусор: альбом Мамая — зарисовки, ставшие основой для карт Белокуна, хаотические, не совмещенные между собой записи, вырезанные и аккуратно наклеенные распечатки из книг или газет. Ма автоматически листала страницы, стараясь извлечь из неровно выведенных букв хоть что-то полезное.

В носу чесалось от пыли, на пальцах оставался неприятный след от зависевшей бумаги, хотелось помыть руки, а сильнее всего — найти хоть что-то, что бы оправдало копание в огрызках чужих, далеких от нормальности мыслей. На дне ящика, когда Ма уже готова была поверить в бесполезность своей работы, нашелся длинный связно написанный текст. Это было странное письмо без адресата, в котором Мамай писал, что устал от постоянно звучащих в его голове голосов.

«Голоса просят, плачут, шепчут. Они по всему Киммерику. Те, что принадлежат детям на Станции, раздаются как взрывы».

"Он слышал!" — не без едкого удовольствия нашла ответ на свой утренний вопрос Ма, а затем зацепилась взглядом за спрятавшуюся в углу ящика газетную вырезку. Даже короткое ознакомление с написанным заставило глаза Ма удивленно расшириться. Не было сомнений, что ей в руки попала несуразная подделка, чья-то идиотская шутка. Она снова оглянулась, будто между грудами бумаг мог скрываться тот, кто приносил записки от Армии чудовищ. Но в бараке было пусто, тихо и неожиданно темно. Грязный розовый свет, проникавший в маленькие окна, свидетельствовал о приближении бурной бури. Первые удары ветра совпали с воздушной тревогой. Сирена взвыла, поселяя в груди беспокойство.

Она должна была предупреждать об опасности, но всегда опаздывала. Станция действительно никогда не попадала в бури. Максимум, что сюда доходил, — тридцатипроцентные, что не могли серьезно навредить.

Под тремя стеклами в окнах и завыванием ветра Ма включила тусклый свет и вернулась к находке. Заметка, аккуратно вырезанная из официальной агитки Старших Братьев, датировалась недалеким будущим. Описанные в ней события, если верить календарю, должны произойти через несколько дней. «Станцию Старших Братьев в Киммерике нагло атаковали чудовища. В результате их действий произошел пожар. Нападавшие ликвидированы, жертв среди работников Станции нет. Продолжается рейд передовых отрядов Старших Братьев. Не сомневайтесь: враг будет найден и жестоко наказан», — говорилось в заметке. Ма подумала, что это самая нелепая фальсификация. Хоть и должна была отдать должное — довольно причудливая. Для того чтобы убедить ее в необратимости нападения, Армии чудовищ пришлось как-то изготовить копию официальной агитки: найти шрифты и нужную бумагу. Она усмехнулась и отложила вырезку. "Нужно будет показать Анархии", — подумала Ма и почувствовала укол вины из-за того, что давно не видела подруги.

На дне коробки что-то привлекло ее внимание. Из-под клапана торчал сероватый уголок — еще одно послание. На этот раз оно было гораздо лучше спрятано. Ма подумала, что Армии урод пришлось не только придумывать, как сфабриковать газетные вырезки, но и найти способ их подложить. Она думала, что эту коробку не доставали с самого исчезновения Мамая.

«Может быть, их подбросила Ханум? Она умеет быть незаметной», — подумала Ма, вытаскивая лист. Он был темнее предыдущего, буквы успели выцвести. В заметке говорилось о настоящем, но совсем не таком, каком его знала Ма. И это была не агитка, и вообще не газета Старших Братьев. Она знала их все. «С материка. — У Ма перехватило дыхание от неожиданной догадки. — Неужели слух был правдив, и Армия чудовищ до сих пор контактировала с материком? Нет, суерный купол был надежным препятствием. Да и бумага казалась слишком старой. А написанное — полным бредом. Может, это тайное послание, шифр, но от кого? Мать потерла переносицу, пытаясь сосредоточиться. В голову лезли нежелательные фантазии: от Марка Дороша, а может, от самого Мамая? В дверь постучали, и Ма инстинктивно спрятала обе вырезки в карман.

— Вас вызывает одуванчики Белокун, — отчеканил Старший Брат. — Срочно.

Мая поправила форму, схватила со стола давно подготовленный отчет и послушно вышла за посланником. Ветер почти утих. На этот раз буря их даже не коснулась.

А Ма поймала себя на опасном мнении: «А может, их тоже не существует? Может, суровые бури — пропагандистская выдумка, чтобы сделать Киммерик закрытой территорией?

И там, на материке, действительно не так, как пишут в официальных агитках?»

На входе в административный барак Ма на мгновение остановилась, тряхнула головой, нацепила маску благонадежности и тогда открыла дверь.

— Не знаю, что вы затеяли, но я не давал санкций! — уже с порога закричал Белокун. посещение перестало функционировать несколько ценных экспериментальных образцов из «Проекта М».

— Кто-то из «Проекта М» скончался?

— Умер? — Белокун удивленно поднял брови, словно Ма сказала какую-то чушь. — Вы научка или кто? Это только имитация жизни. Как и любое чудовище в Деште. «Проект М» — не люди. Перестал функционировать, испортился, сгнил. Что вы с ними сделали?

— Ничего! Я только заходила посмотреть. И у меня есть информация о докторе Мамае, — выпалила Ма, надеясь этим спастись. — Он с кем-то встречался незадолго до Вспышек. Вот. Это почерк Мамая? — Мать вытащила клочок бумаги из папки с отчетом. Там стояли дата и имя «Азиз-баба», словно Мамай наспех записал, чтобы не забыть, когда и с кем должен был встретиться. — Может быть, это кто-нибудь из Армии чудовищ?

Вот она это сказала. Обвинила ведущего ученого Старших Братьев в измене тайным встречам с агентом Армии чудовищ. Та, которая уже получила по крайней мере два послания от террористов. Но увести от себя подозрения легче, набросив их на другого. Мая до боли в ладонях сжала кулаки.

— Вы идиотка, — сквозь зубы процедил Белокун, выдергивая из ее рук бумажку и отчетливо. Увидите, почему их не стоит называть людьми. сдались.

Ма показалось, что Белокун вот-вот плюнет себе под ноги от отвращения, но он лишь вытер губы аккуратно сложенным платком и повел его к Медицинскому.

Первые полчаса она размышляла над тем, что это путешествие в один конец: Белокун оставит ее как подопытную «Экземпляры» из «Проекта М» регулярно умирающего, что это совпало с ее визитом. настолько, что он провел личную экскурсию, показывая «новое достояние».

— Один из предводителей опереточного подполья, которое они называют Армией чудовищ.

Ма заглянула в комнату, напоминавшую операционную. Ее ослепил яркий свет, и она не сразу разглядела того, кто лежал на столе. Человек был полуобнажен, и даже в таком ракурсе было трудно не признать его красоту.

Широкая грудь покрывала темные завитки волос. Напряженные мускулы блестели от пота. Пасхи крепко вонзились в запястья и лодыжки.

Содрогаясь от боли, мужчина развернул к ним лицо. Между крепко сжатыми зубами выступила кровь, пышные черные усы прилипли к мокрым от пота щекам, но темные, как глухая ночь над морем, глаза были ясными. Мужчина заметил Ма, растянул губы в кровавой улыбке и сделал то, чего она меньше всего ожидала, подмигнул, словно и не было операционного стола и воткнутых в тело ножей. Ма отвернулась, когда бурь врезался в кость черепа и на пол упали окровавленные кудри.

— Но ведь они сдались? — Ма не понимала, зачем такая жестокость. — И он, кажется, даже не уродина.

— Вам постоянно что-то кажется, — словно плюнул в нее Белокун, и развернулся к пленнику. Мужчина на операционном столе едва дышал, из горла вырывались хрипящие стоны, над его глазом застыл блестящий бурь. — Ты очень символически попался, чудовище. Завтра День воссоединения Киммерика со страной Старших Братьев. Я пришлю Языку от тебя пламенное приветствие. — Белокун кивнул персоналу, чтобы продолжали, а Ма отвернулась. За ее спиной загудел бур, мужчина застонал сквозь крепко сжатые зубы, что-то стукнуло, и на пол упала кровавая масса. — Его увлекли с целой фирой какой-то травы. Надо разобраться, что это такое.

Мать едва слышала голос Гавена Белокуна, в ушах застыл стон мужа — как он не закричал?

— У его тела интересная способность к усвоению металла, — буднично и с азартом исследователя в голосе сказал Белокун и потер руки, словно действительно был на пороге великого открытия.

Ма заставила себя посмотреть на разрезанного мужчину. Вместо одного глаза ему вставили железную конструкцию. Другим он продолжал смотреть на нее, будто чего-то ждал. «Чего ты хочешь? — хотела закричать Ма. — Чего вы все от меня хотите?! Зато словно чужим голосом она спросила у Белокуна об особенностях операции. Иногда, чтобы тебя не заподозрили в худшем, нужно сделать вид соучастника преступления.

Муж потерял сознание. Мама с облегчением заметила, как расслабились его пальцы. Большая, грубая, как у земледельца, ладонь раскрылась, и она увидела веточку, все время зажатую в кулаке. Человек будто черпал из нее силы. Ма почувствовала, как завертело в носу, она узнала сильный запах острого перца. Это была атеш-трава — растение, из которого Армия чудовищ делала бомбы и которую Ханум примешивала к иушану Анархии. Вот с каким грузом захватили повстанцев. Ма втихомолку посмотрела на Белокуна, его ноздри беспокойно дернулись, но веточки он не заметил. Для него чудовища были недоразумением, выходкой суету, низшими существами, не способными нанести серьезный вред, а значит, и не стоящими внимания. Он исследовал тела чудовищ, но никогда не изучал их по-настоящему. Ма положила руку в карман и нащупала газетные статьи. В одной из них было сказано о пожаре на Матери Ветров.

Что, как это послание, но не от Армии чудовищ, а от Мамая?

Что, если он не только мог предсказать будущее, но и вытащить оттуда доказательство в пользу предсказания?

Если это так, то получила ли она вместе с посланиями право выбора? урод? Перед глазами всплыл образ беременной Анархии, требовавшей от нее решения. Мамая: что бы мы ни думали о будущем, выбор всегда происходит в настоящем. проживал в момент рисования. Для него она была истинной, настоящей жизнью. с карт за спиной бежавшей степью женщины сияло зарево.

Ма сжала в кулаке газетные вырезки и решила, что она наконец-то готова поверить в теорию Мамая.

До Дня воссоединения, который был днем оккупации Киммерику Старшими Братьями, оставалось несколько часов, когда Ма зашла в Лабораторию евгеники. Особое разрешение Белокуна подействовало, как магия. Сонная работница подавила зевоту, показала, как разморозить эмбрион и вышла из помещения.

То, что совершила Ма, Старшие Братья считали одним из величайших преступлений.

Обратной дороги уже не было.

Ма отыскала Анархию, следующей остановкой должна была стать операционная с пленным армейцем. Ма не хотела туда возвращаться, от воспоминаний о окровавленном ее начинало тошнить. Но она сделала выбор уже тогда, когда пришла в Анархию после экскурсии Белокуна и услышала о том, что сделал армиец.

Анархия рассказала, что он намеренно дал себя захватить, пошел на пытку, чтобы попасть на Станцию. Мая долго не могла поверить, что кто-то на это способен, а потом еще час переваривала мысль о том, насколько уроды ненавидят Старших Братьев. Оказалось, что в глубине ее сознания до сих пор тлело убеждение, что Старшие Братья спасали пораженных суетой, несли благо мутированным.

Армейца даже не забирали из операционной. Он так и лежал, привязанный к столу., никого не было. Ма поблагодарила Дня воссоединения. праздновать, как только Белокун исчез из виду. транквилизатор. Если он действительно такой, как о нем говорила Анархия, этого хватит.

— Ваша трава на складе за два дома отсюда, — прошептала она. — За ним корпус с детьми. Выведите, кого можете. А потом взорвите длинный дом с стоящими за ним кондиционерами — это самая ценная лаборатория в Медицинском отделе. Там лежат попавшие под первый суер. — Ма сделала паузу, пытаясь проглотить горящий клубок. — Не ошибетесь. Я хочу, чтобы вы его сожгли. Вполне. Эти люди должны обрести покой.

Мужчина едва заметно кивнул головой.

Женщины подошли к центральным воротам, когда раздался гимн Поединка начался, а вместе с ним — атака Армии чудовищ на Станцию Старших Братьев., и впервые вспомнила, что оставила свои исследования в бараке Мамая. сдавил истерический смех. Она столько боролась, а потом просто забыла самое важное дело своей жизни, хотя и не своим именем.

Ма потянула Анархию к воротам. Навстречу им из пробоины, образовавшейся взрывом, хлынули засоленные. Армейцы славили Бога Вспышек, перекрикивая гимн Поединку. Их пояса были увешаны кожаными мешочками с атеш-травой. Они поджигали их и бросали во двор. Анархия закашлялась. Если бы не Ма, свалилась бы на землю. В последней записке им приказывали укрыться за каменной грядой к северу от Шейх-Эли. Для этого нужно было выбежать за пределы Станции и пройти как минимум несколько касабов по открытой болотистой местности. Даже без атаки это было трудным заданием. Ма пришлось тащить Анархию, которая постоянно спотыкалась. Большой живот словно тянул ее к земле.

В общей передряге Ма почти потеряла ориентиры. В глаза сыпала пыль.

Болотные испарения мешали дышать, от взрывов заложило уши. Они выбрались.

Уроды их прикрыли, а свои просто не заметили. Едва ли не впервые Ма поблагодарила за то, что Старшие Братья не считали женщин полноценными людьми.

Лишь у скал Ма развернулась, чтобы посмотреть во двор Станции. Над Медицинским поднимался столб дыма. Почти все бараки были охвачены огнем, а между ними бегали живые факелы слишком маленькие, чтобы быть взрослыми. Ма с горечью подумала, что армиец сдержал обещание, а оно оказалось слишком наивным, чтобы просить оставить барак с детьми невредимым. Огонь в степи как ярость и желание мести: его невозможно сдержать.

В небе на севере появились пятнышки коптеров. Станция вызвала подкрепление. Армия чудовищ начала отступать. С самого начала их атака была обречена. Старшие Братья преобладали по численности, имели убийственное оружие и поддержку. На что рассчитывали армейцы? Сжечь дома? Старшие Братья отстроят быстрее, чем уроды похоронят трупы. До боли в глазах Ма всматривалась в задымленный двор Станции, пытаясь понять, сколько армейцев и засоленных выжило. И в этот момент ее скрутила боль. Мая обвила руками живот и сползла на колени. Камни больно вонзились в колени. В глазах потемнело.

Она схватила Анархию за плечо, пытаясь выпросить, куда и подела сумку с медикаментами.

Но подруге было еще хуже. Она лежала в расщелине и тихо стонала, почти не реагируя на призывы.

Какой-то засоленный, не останавливаясь, подхватил ее и закинул на плечо, как мешок.

Его кожу покрывали острые раковины, но за болью в пережатом животе она их почти не замечала.

Они бежали на запад, минуя ялгу, или ядовитые озера. Лишь в темноте усеянный ракушками мужчина сбросил ее на землю и приложил ко рту бурдюк с водой.

Анархию положили рядом. Она вся горела. Ма коснулась выпуклого живота и мгновенно убрала руку. Он был как раскаленная джезва.

— Ей нужна помощь. И не эта гадость, а настоящее лекарство. — Ма попыталась остановить руку, пытавшуюся запихнуть в рот Анархии порцию красной пасты.

— Лекарство не поможет. Но Григоренко-другой разберется, — покрытый ракушками мягко оттолкнул Ма, но этого хватило, чтобы она скрутилась от приступа боли. Согнуться пополам не получилось: мешал живот, который был жестким и ощутимо увеличился. И это только через сутки. Ма не хотелось думать, что будет через несколько дней. — Не хочешь Иушан, не хочешь атеш-трава, возьми это. — Мужчина забил в глиняную трубку какую-то смесь, раскурил и протянул ей.

Запахло полынью и морем. Ма подумала о том, что внутри нее, о наркотике в руках армейца. Бывшая Ма, — та, что верила в силу науки Старших Братьев, — никогда бы не согласилась на дикарское зелье, но теперь она в Деште, и то, что она украла на Станции, тоже ребенок Дэшту, стоит ли бояться? Ма взяла трубку, осторожно прижала к губам раскаленный мундштук, набрала полные легкие ароматного дыма, откинулась на землю и почувствовала, как проваливается в приятное небытие.

К утру Анархии стало лучше, а Ма проснулась настолько бодрой, что решила себе прибегнуть к медицине засоленных. Для транспортировки Анархии армейцы снарядили носилки. Ма в большинстве своем шла сама, только иногда укладывалась рядом с Анархией и наблюдала за розовым небом. Через несколько дней, а может, недель к ним присоединилась еще одна группа. Их возглавлял мужчина в дыхательной маске. Укрытое волдырями тело украшали многочисленные татуировки. Желтые глаза с особым любопытством взглянули на Ма.

— Она не товар.

Укрытого волдырями звали Саша Бидный, он был акинджием — охотником за головами, имевшим дело как с Армией чудовищ, так и со Старшими Братьями; ждал Григоренко-другой.

Ма решила, что основатель Армии урод вытащил их из Станции из-за информации, которую они могли рассказать о Старших Братьях. В отличие от Анархии, у нее не было веры в искренность помощи повстанцев. Для армейцев они были теми, кто служил Старшим Братьям, врагами, что бы они ни говорили. Но ради того, кого она украла на Станции, Ма была вынуждена повиноваться. Она сделала свой выбор.

Саша Бедный хорошо знал свое дело: несмотря на отсутствие ориентиров: изменчивый вследствие бурь ландшафт, не дававший ориентироваться по звездам суерный купол — мужчина уверенно вел бескрайними степями. Через несколько дней, как он и обещал, на горизонте появились очертания древнего кургана. Ма он показался огромным, словно подпирал само небо. Вид кургана странным образом подействовал на ее живот. Она почувствовала, как боль отпустила, а тело стало легким. Ма попросила остановиться, слезла с ноши, вдохнула раскаленный солнцем степной воздух, неуверенно переступила с ноги на ногу, словно проверяя крепость земли, а потом раскинула руки и, словно ребенок, радующийся первым в жизни шагам, побежала навстречу кургану. Ей в спину закричал удивленный Саша Бедный:

— Эй, нам не туда! Кому говорю! Что она делает? Остановите ее кто-нибудь!

Но она его не слыхала. Все тело превратилось в желание добраться до кургана.

В последующие дни ее ловили несколько раз. Даже попытались связать. Чем дальше они отходили от кургана, тем хуже ей становилось. Не помогала даже дымная смесь. Лишь после нескольких дней кошмара, когда Ма уже чуть дышала, армейцы согласились вернуться в курган.

— Я приведу Азиза-бабу, — предложил Саша Бедный. — Может, он с этим разберется.

— Надо сообщить Григоренко, — сказал кто-то.

Но Ма это не беспокоило. У кургана все вдруг стало простым и понятным.

Ма проснулась среди ночи от шепота. У подножия кургана было холодно, от твердости земли разболелся поперек, судорожно низ живота, мочевой пузырь умолял об освобождении, но она не стала подниматься.

— Она не сможет дальше ехать, я готов принять ее в Ак-Шеих, — шепот очень старого киммеринца напоминал шелест камыша. — Только и другую, ей почти пора рожать. Можешь не довезти.

— Нет, Азизе-бабо, вторую должен забрать. Она родит оружие. Мы очень долго ждали завершения эксперимента, — голос другого звучал глухо.

Лишь когда на него упал свет Йылдыз, Ма поняла, что причина в железной маске. «Григоренко», — догадалась она. Основатель Армии чудовищ даже в темноте прятал свое лицо. Его называли «первым призванным», пророком Бога Вспышек, тем единственным, кто выжил после молозива суету. Раньше она всегда считала, что Григоренко-второй был киммеринцем, жителем Шейх-Эли, хотя его говор выражал в нем уроженца страны Девы. Кем же на самом деле был основатель Армии чудовищ?

— Пусть так и будет. Пусть хранит тебя Бог Вспышек, — с уважением сказал Азиз-баба.

Человек в железной маске кивнул и присел над Ма. Она едва успела сомкнуть глаза, чтобы никто не заметил, как она подслушивала.

— Я знаю, что ты не спишь. Я научился различать, когда ты притворяешься. — Григоренко-другой положил горячую тяжелую руку на ее живот.

"Я научился различать, когда ты притворяешься", — так мог сказать только один человек в ее жизни. Ее муж. К горлу Ма подступил клубок, на мгновение показалось, что это кусок соли. Захотелось закрыть живот руками и закричать: «Ты все время был здесь?!» А потом спросить: Могу ли я пойти с тобой?

или «Кто ты теперь?» Но все вопросы словно застряли во рту. Зачем спрашивать, на что уже есть ответ. Она должна была остаться в Ак-Шеих. Этого хотел тот, кто у нее в животе. Даже Марк Дорош не мог этого изменить.

— Что будет с Анархией и ее ребенком? — только и спросила Ма. — Хм. Ты изменилась. Раньше тебя мало обходили другие. Материнство украшает?

Она не могла видеть его лица, но почувствовала, что Марк Дорош улыбается. Оказывается, она тоже кое-чему научилась.

— Надеюсь, с ней все будет хорошо. Она родит и воспитает своего ребенка.

Мы не Старшие Братья, чтобы разлучать матерей и детей.

— Но ты сказал «родит оружие».

— Каждый засоленный в Армии чудовище — оружие. Но мы не инструменты, не винтики в системе Поединка — у нас есть выбор. больше, я этому буду способствовать. Но если ребенок выберет другое, что ж, мы не будем держать, Дешт широк.

Мая отчаянно захотела ему поверить.

— Но ты не можешь оставить ее здесь, со мной?

— Я бы и тебя забрал.

"Но я не могу покинуть это место", — о себе завершила его мнение Ма.

— Нам нельзя здесь оставаться. Старшие Братья начали зачистку. Азиз-баба тебя защитит. Я ему верю.

Он словно хотел было ее коснуться так, как это делал раньше, — погладить ладонь, поцеловать кончики пальцев.

Ма вовремя убрала руку — сделала вид, что ищет что-то в кармане, и неожиданно нащупала забытые газетные вырезки. Та, где рассказывалось об атаке на Станцию Старших Братьев, уже утратила актуальность, а вот другая, с материка, могла помочь. По крайней мере, поддержать веру Армии чудовищ.

— Держи. — Ма протянула Марку Дорошу обрывок газеты. — Может, ты поймешь, что это. — Она хотела добавить «тебя коснулся Бог Вспышек», но промолчала.

Ее муж не смог бы сдержать насмешливую улыбку. Для него боги были инструментом, который люди использовали для манипулирования другими. Но правда заключалась в том, что перед ней был не Марко Дорош, а генерал Григоренко — второй. Человек молча спрятал бумажку в нагрудный карман.

— Я действительно тебя искала, — прошептала Ма.

— Что ж, теперь у тебя другая цель. — Дорош-Григоренко бросил взгляд на ее живот, поднялся и направился в сторону лагеря Армии чудовищ, не оглядываясь.

Мая поковыляла прощаться с Анархией. Она решила не говорить подруге, кем Григоренко-другой был до Вспышки. В легендарного героя, призванного самим Богом, веришь сильнее, чем в обычного человека, изменившего свои убеждения. Но Ма уверила, что армейцам можно верить.

— Наши дети когда-нибудь обязательно встретятся, — улыбнулась Анархия, укладываясь на носилки.

Армейцы приготовились отправляться. А Ма подумала, что даже Дешт не уничтожит жизнеутверждающую наивность ее подруги.

— Мы тоже еще встретимся.

Утром, когда от армейцев не осталось и следа, Азиз-баба дал ей напиться какого-нибудь зелья, а Саша Бедный помог залезть на мажару. Акинджий так обрадовался, что она останется, что заставил своего кунака — краснокожего засоленного с рогами по имени Шейтан — стать на четвереньки и стать живой ступенькой для Ма. — Не бойся, девочка. Я уже это делал. — Усевшийся рядом Азиз-баба похлопал ее по животу.

Ма чувствовала каждую выбоину и постоянно ерзала, стараясь удобнее устроиться. В свете дня Азиз-баба показался не просто стариком, а древним, словно ожившая мумия. Ма не заметила внешних изменений, и это было хуже всего: следовательно, суер коснулся разума.

— Что? — осторожно спросила она.

— Принимал роды. Тоже здесь, в Ак-Шеих.

— И как все прошло?

— Неплохо. — Азиз-баба прикрыл вроде картину. — Мать умерла. — Старик закашлялся. носила в себе проклятие. Родовое — самое страшное из всего, что может быть. оправдываясь за слова, которые могли ее огорчить, добавил: — Но ее сын стал богом?

Старик задумчиво потянулся к лежащим в углу мажары баллонам, размотал шланги, натянул на лицо маску, открутил вентиль и вдохнул. Мая ждала, что он продолжит, но Азиз-баба молчал.

— Как его звали? — спросила Ма, когда старик вдохновлялся.

— Кого?

— Мальчик, о котором вы говорите?

— Мальчика?

— Того, чья мать умерла? — Мама уже пожалела, что спросила. Первое впечатление было правдивым: старик избавился от клепок.

— Мамай, — из-за долгой паузы, когда Ма уже стало казаться, что старик уснул или даже умер, ответил он. — Но твоего ребенка мы назовем по-другому. Если ты, конечно, выживешь и будешь еще помнить этот разговор. — Старик развернул к ней маленькое, словно испеченное яблоко, лицо и расхохотался бесцветным смехом, а потом снова по-дружески похлопал по животу.

А Ма подумала, что такого она точно не забудет и обязательно треснет старика, если он еще раз повторит этот отвратительный жест.