Дом Соли [машинный перевод]

Ма. Власть крови

— Ты хочешь сказать, что после родов все забыла?

Сфена держалась за банку с бакасой, словно пьяница — за столб. — женщина с голубыми перьями на голове, которую звали Руфь, — усердно протянула Сфене стакан с водой и яростно взглянула на Ма, словно была источником всех несчастий.

— Ты ведь была в моей голове. Я не лгу. — Мая проглотила горькую слюну и села поровнее.

Сегодня она была без пут. Совместная боль кует доверие. Они обе знали, что из Матери Ветров невозможно убежать. Голова звенела от воспоминаний. Тетя Валька была права на мемобомбу. Воспоминания очистили ее тело. Раны начали заживать, а боль стала меньше. Даже вырасти на лопатках почти перестали беспокоить.

Ма хотелось остаться в одиночестве, осмыслить упомянутое. Но Сфена не давала. Каждый день она заставляла ее рыться в памяти. И каждый раз воспоминание несколько отличалось от предыдущего.

Сфена передала бакасу Руфь, закатила рукав и уколола приготовленный раствор с суетой, чтобы восстановить его количество в организме после контакта с лягушкой.

Потом громко выдохнула и упала на кровать рядом с Ма. От нее пахло ушасом и потом, жесткие дреды защелкали щеку. Горячее дыхание обжигало шею. Сфена почти касалась ее губами.

— Я хотела бы верить в твое сегодняшнее воспоминание, потому что в нем ты Ифигения Киммерицкая — автор крутой работы о Деште. Я изучала ее на материке. За ней даже написано несколько диссертаций. У нас на курсе немногие верили, что Ифигения — женщина. Да, пикантный псевдоним. Не представляешь, как бы мне хотелось, чтобы ею на самом деле была ты, — последние слова Сфена выдохнула Ма в ухо.

— Я и есть Ифигения Киммерицкая, почему ты сомневаешься? — усмехнулась Ма, словно втягивала ее в игру.

— Я верю, что ты в это веришь. Тот, кто касается лягушки, чувствует мысли носителя манкура. При этом магия бакас и манкуров. Сломать этот процесс невозможно.

«Только он двусторонний, — подумала Ма. — Тот, в чьем теле манкур, тоже чувствует рассуждение человека, касающегося бакасы. Все в Деште связывает суйер. Это то, чего Старшие Братья никак не могут понять».

Сфена с помощью каких-то препаратов пыталась закрыть свой разум от Ма. Остались самые ощущения, отрывки эмоций. Сфена задавала вопросы, а манкур вгрызался в память. Спасало только то, что длительный контакт представлял угрозу и для самой Сфены.

Ма чувствовала, что рыжеволосый есть что скрывать. Один из секретов почти удалось подсмотреть. А глаз врача определил проблему. Тетя Валька сказала бы, что суер не любит Сфену. Он не просто ее убивал, а делал это самым мерзким способом — через банальную человеческую опухоль. Сфене не хватало времени, она отчаянно хотела получить ответы, найти лекарство от болезни, но больше всего — и это удивляло Ма — доказать, что она способна это сделать. Это была битва не со временем, а с самой собой и теми, кто сомневался в ее амбициях.

— Ты сама сказала, что бакасы — экспериментальное орудие. Не всему, что ты видишь сквозь прикосновение, можно верить. Бакаса тобой питается — это ее главная задача. Посмотри на Белокуна, Сфено. Он на грани. Бакаса Талавира больна и влияет на него. В конце концов, она сожрет мозг главы Станции. Я знаю больше, чем тебе кажется. К примеру, я могу усовершенствовать ритуал тогирек Девы и создать для тебя не виденную до того сеть Зрачков. Ты единственная будешь знать, что происходит в каждом уголке Дешту. Не забывай, я — Ифигения Киммерицкая.

— Ма посмотрела Сфени прямо в глаза, надеясь, что та не прочтет ее настоящих мыслей.

Ма никогда не верила в тогирек Девы, считала его наркотическим трансом. То, что Сфена наладила контакт с Теткой Валькой, — только выходка Дешту, случайность, повторить это невозможно.

— Что ты мне предлагаешь, Ма? — Зрачки Сфены расширились, алые губы разжались. — Сменить власть на Станции Ветров? Я стану главной, а ты — моим Мамаем? Или кем? — Сфена не клипала.

Ма увидела свое отражение в светлых глазах женщины. Несколько ударов сердца она верила, что ей почти удалось убедить Сфену захватить власть на Матери Ветров, а затем Первая Зеница села ровнее. Она ослабла от постоянного контакта с бакасой, так что ей пришлось схватиться за стену, чтобы не потерять равновесие. На Ма она уже не смотрела.

— Черная бакаса свидетельствует о том, что с Талавиром не все хорошо. Он симпатичный, разве нет? Неудивительно, что ты за него переживаешь. — Сфена подмигнула Руфи, заложила руки так, как это делал Белокун, и прошла несколько шагов по комнате. — Правильное тело, такие знакомые черты. Лицо обожаемого тобой Мамая, если бы он родился здоровым. Большой соблазн. Как и твои слова, Ма.

Голос Сфены стал холодным. Щеки Ма словно коснулся огонь.

Во время допросов Первая Зеница расспрашивала Талавира, а она не смогла скрыть чувства, которые в ней вызвал Полномочный.

— Я знаю, что ты пытаешься сделать. Влезть в мой ум. из-за твоей фантазии Ты придумала прошлое и поверила в него. Братья. Но это неправда. Твой отец пользовался этим и не понял этого. человек. В твоей памяти он остался великодушным героем, который всех спасал. Ты видела его дело. Поэтому ты знала, что искать нужно в Шейх-Эле Клинком Двобога. — должен был убить Мамая. Но Язык слишком поздно понял силу Мамая. говоришь, что указала Армии урод, этому безумному Болбочану, где барак «Проекту М». Подожгли двое из «Проекта М» выжили. детей? А потом придумала себе сына! М». Из тех, кого ты так жаждала уничтожить., просто забыла. Коварные действия, я почти восхищаюсь тобой, Ма, но есть один важный факт — Сфена склонилась еще ниже. Капли ее слюны попали на лицо Ма. — Сколько себя не убеждай, ты результат твоего выбора, Ма.

«Ибо я могу тебя вылечить. Потому что помогу победить Белокуна. Потому что ты — это я тринадцать лет назад».

Вместо ответа Ма медленно протянула руку и осторожно коснулась скулы Сфены. Глаза Первой Зрачки дернулись, как испуганные птички. Руфь за ее спиной нервно кашлянула. Ма погладила шею Сфены. Ей вспомнилась Гуль, когда та за мясо терлась о Шейтана. Однако Ма не чувствовала угрызений совести. Она нравилась Сфени, как молодой учитель привлекает юную ученицу или как мясоедный цветок привлекает глупое насекомое. Она должна этим воспользоваться для того, чтобы выжить. В конце концов, все ее воспоминания о том, как выжить любой ценой и Сфена ждет от нее именно этого. Рудокосая изогнулась, отвечая на прикосновение, и расслабилась. Губы Ма раскрылись. Она приблизилась, словно хотела поцеловать Первую Зрачок в шею, и, прежде чем Сфена поняла, что происходит, Ма зубами вцепилась в ее ухо.

— Безумное чудовище, — заорала Сфена, пытаясь выкарабкаться из ее объятий.

Как и ожидала Ма, Руфь подскочила не сразу. Она хотела доказать Первому Зрачку, что врачу из Дешту не стоит доверять. Но игла все же вошла в плечо Ма. Сфена освободилась от обмякшего тела и отпрянула к стене. По белой шее текла кровь. Руфь затянула запястья так, что Ма уже через мгновение перестала чувствовать руки. — Она порвала мне ухо! — Глаза Сфены бешено крутились. — Скажи Ханум: пусть ее не решает.

Из всех динамиков оглушительно раздался гимн Поединок. Станция содрогнулась.

Прижимая руку к уху, Сфена посмотрела в окно, повернулась к Ма и облизала сухие губы.

— Мы еще не закончили. Я заставлю тебя вспомнить, кем ты была на самом деле. И тогда, возможно, подумаю о твоем предложении. Но уже на своих условиях, чудовище.

Сфена подала знак Руфи, и они вышли в коридор.

Несколько мгновений Ма неотрывно смотрела на дверь. После родов ее память претерпела разрушительные изменения. Все годы в Деште она верила, что так на нее повлиял суйер.

Но после мемобомбы, после дней, проведенных на Матери Ветров, начала задумываться, а сама ли она стерла свои воспоминания? Люди часто вытесняют из сознания то, что их травмирует. Сфена права: Ма только хотела казаться жертвой обстоятельств, на самом деле она ничем не лучше Старших Братьев? И если это признает, примет себя такой, какова, то избавится от чувства вины и сможет продлить жизнь, которую покинула тринадцать лет назад?

Жизнь до Бекира.

До Бекира.

Без Бекира.

Ма почувствовала, как подбородком стекает горячая струйка крови Сфены. Она торжествующе улыбнулась, игнорируя необычный, суетливый шум из коридора.

Когда Ма хотела быть ученой, доказать всем свою ценность, а потом жизнь поставила перед ней выбор, на который она, почти не раздумывая, согласилась. Она выбрала стать матерью. За годы воспитания Бекира Ма забыла о своей первой цели, о жизни на Станции Старших Братьев. Но мемобомба ее разбудила, и теперь пора с собой встретиться. С той, что была способна на подвох и убийство ради выживания. С единственным отличием: теперь она будет делать все, чтобы выжил Бекир.

Ма осторожно сплюнула себе за шиворот окровавленный кусочек мочки Сфены. Первая Зрачок не ошибается: Ма — урод. Годы в Деште Ма пыталась это отрицать, резала наросты на спине, внимательно следила за уровнем суура в своем теле и, утоляя затаенное чувство вины, забывая о себе, помогала другим засоленным. Вроде бы так могла обезопаситься от того, чтобы стать уродом. Но теперь она должна была объединить эти две части себя. Как ни было больно. Но в этом нуждался Бекир. Этого нуждалась она.

Сфена может сколько угодно пытаться закрыть свой ум от бакасы, но она не понимает Дешта так, как истинный засоленный.

Азиз-баба оказался прав. Надо научиться жить с тем, чего не можешь изменить.

Ма — урод. А каждый засоленный знает: кровь — самый ценный товар в Деште, потому что она дает власть.

Бекир. Мукоэде ляин эр — неуязвимая зона.

Бекир стащил маску и спрыгнул с тулпара. Кожа горела, глаза разъедали от песка, а язык хотелось вытереть о рукав. К Бекиру смеясь подбежала Черная Корова и принялась отряхивать, а потом протянула свою воду. Бекир сделал четыре глотка, как было принято обращаться с дарованной тебе водой в Деште, и усилием воли заставил себя не допивать одним махом. Свой бурдюк он потерял, убегая от бури.

— Но я знала, что с вами все хорошо, вот просто знала, — радостно всплеснула в ладони девочка.

Бекира неожиданно заскочил такой пыл, словно они не виделись вечность, а не несколько часов, пока убегали от бури, словно Ниязи сообщил Черной Корове что-то такое, что подогрело ее отношение к Бекиру. Он осторожно улыбнулся девочке и покосился на Ниязе. Мальчик-лисенок едва заметно покачал головой:

«Нет, я не говорил с Черной Коровой о твоем отце. Да, она всегда такая — немного причмелена».

С тех пор как Черная Корова вспомнила, что ее отца звали Марко Дорош, Бекир постоянно думал, как ей признаться в том, что у его отца тоже было такое имя.

По дороге он даже придумал, что имя просто совпадение. До Вспышек многие разные люди назывались одинаково. Какова вероятность, что у них был один отец? К его счастью, акинджии не оставляли их наедине. Нормально поговорить не получалось.

Но не это его беспокоило сейчас больше всего. Бекир осторожно посмотрел в Дешт. Саша Бедный и Талавир до сих пор не показались.

— Другие нас найдут, — сказал Ниязи, показывая на груду за спиной. — Это невозможно не заметить.

Издалека огромная куча металлолома напоминала Кара-Меркит из окрестностей Ак-Шеих. Ее набросали акинджии и гуманитарные конвои Старших Братьев, направлявшихся на Матерь Ветров. Отсюда до Станции оставался дневной переход.

— Акинджии называют ее Тотланган демир оба — Железная куча. Каждый, кто идет по этому пути, должен бросить что-то железное от себя. Шейтан говорит, что это плата на дороге за проход. Они все что-то дали. Не хочешь бросить? — Ниязи вопросительно посмотрел на Бекира, но тот проигнорировал. "Ага, будет он делиться своим железом с дорогой в ад".

Дети шагнули к куче и с интересом начали рассматривать заброшенный металлолом. Так много металла в одном месте Бекир еще не видел. обломки от авиационных бомб, детали неизвестного назначения — все, чем жил и благодаря чему умер Киммерик. От кучи воняло ржавчиной и старостью. без всякого шанса от нее избавиться.

— Чего охлаждаетесь? Валите делать укрытие, — раздалось над ними.

Бекир поднял глаза и увидел, что Близнецы стояли на краю стены из лома. Из-за бури двуглавый сын Саши Бедного до сих пор не восстановил целостности, в месте склеивания торчали отвратительные темно-розовые побеги. — Оглохли? Валите укрытие делать.

— А что? — спросила Черная Корова и демонстративно посмотрела на свои ладони. Близнецы синхронно показали непристойный жест, но промолчали.

— Разкомандовался, — буркнул Ниязи, — думает, как Саши Бедного нет, так он его заместитель.

Бекир снова посмотрел на Дешт. Солнце достигло зенита, Дешт звучал от жары и был пуст.

— Надо помочь натянуть тент, потому что все испечься, — сказал он друзьям и полез ломом.

Возле лома была сложена небольшая комната без крыши, на которую Джин с Шейтаном пытались напрячь брезент.

Он прыгал по ограде и таскал концы брезента, а Бекир наконец-то смог разглядеть восток. Как гнилые зубы, развевались руины Шейх-Эли, удостоверяя их близость к конечной цели путешествия. В небе неусыпным глазом темнела Мать Ветров. А еще дальше расстилались гнилые болота. Где-то за ними и должен был быть суерный купол — граница Дешту, а потом наконец материк — родина его родителей, земля Девы.

— Идут! — закричала снизу Черная Корова.

Бекир развернулся, не понимая, как он пропустил одиноких путников.

На горизонте появился всадник на тулпаре. Они успели затянуть тросы, отряхнуть руки от ржавчины и даже выпить воды, когда наконец к куче приблизился Саша Бедный.

— Где Талавир? — не давая акинджию слезть с седла, спросил Бекир.

— Может, грифон за ним вернулся? — Черная Корова посмотрела в небо. А Бекир — внимательно в желтые глаза Саши.

Акинджий молча отстегнул маску, налил в рот воды и выполоскал из дыр в щеках песок, и наконец сказал:

— Обур-куртка. Свалился с тулпара, я не смог его найти. — Саша Бедный сквозь язвы угрожающе ощерился.

— Свалился с тулпара или ты сам его сбросил? — закричал Бекир. — Я тебе не верю, Саша Бедный. Ты всегда хотел его убить!

— Дался мне твой Полномочный, птичка, его съел Дешт. Дешт не любит предателей и круче, — сказал акинджий, прекращая тулпара. Бекир был уверен, что Саша не хочет встречаться с ним глазами.

— Кто бы сказал. Это ты предал Ак-Шеих.

— Ак-Шеих провинилось перед Богом Вспышек и за то поплатилось, — огрызнулся Саша Бидный. Признайся, птичка?

Издевательский голос Саши Бедного был словно шпичаки под ногти. Больше всего Бекиру болело то, что он был прав.

— Правда в том, птичка, что ты ему не нужен.

Бекир почувствовал, как кровь ударила в лицо, а кулаки сжались сами собой.

— Не надо, Бекир, этим ты ему не поможешь, — сказала девочка и потянула его за рукав.

— Из Обур-куртки не выходят живым, — неожиданно громко произнес акинджию Ниязи. — Дед говорит: Обур-куртка так же голодна, как и огонь. Говорил…

Горечь в словах мальчика-лисенка проколола Бекира, как нож — пузырь.

Гнев, вместо того чтобы взорваться, утек тонкой струйкой. Бекир почувствовал вину, потому что за своим горем забыл о потере Ниязи. Талавир отвернулся от него, убегал, когда Бекир нуждался в помощи, а Ниязи всегда был рядом. Бекир же избегал откровенного разговора со своим другом, боялся поделиться с ним своими сомнениями и при этом мыслями постоянно возвращался к обвинениям Кемаля-шейха. Подозрения отравляли и не давали оплакать деда. Бекир злился на себя, а больше всего — на то, что не мог поговорить об Азизе-бабе из Ниязи. Он вообще избегал искренних разговоров. А когда-то ссорился с Ма именно из-за того, что она не хотела отвечать на его вопросы. Так что с ним произошло сейчас? Неужели акинджий прав и он боится? «Я должен с ней поговорить», — подумал Бекир, наблюдая, как Черная Корова пытается выманить из лома Забувайка.

— Мне нужно тебе кое-что сказать. — Бекир схватил ее за руку и потащил в тень. Он ожидал, что их остановят, но Саша Бидный только махнул рукой. Бекир обошел кучу в поисках подходящего места, нашел кузов старого автомобиля, в который можно было залезть, и потащил Черную Корову внутрь. Солнце превратило железо в раскаленную джезву, и они, как сказочные обиры-кровопивцы, боящиеся света, чтобы хоть как-то уберечься от жара, разместились точно в центре тени. Бекир почувствовал, что сразу сделался мокрым от пота. Лоб девочки тоже блестел, а щеки стали розовыми, как укрытый суетой Дешт на утро после бури. Бекир подумал, что нашел не лучший тайник и удобнее было бы место, которое хоть немного продувается, но искать его некогда. Он достал мешочек, в котором носил камешки для тогуз коргоол, и принялся разматывать веревку.

— Ты хочешь поиграть? Но ведь я не очень умею. — Черная Корова виновато моргнула.

Бекир высыпал содержимое мешочка себе на ладонь. Между камнями блеснуло золото. — На. — Он протянул девочке обручальное кольцо Ма.

— Ты что? — Черная Корова смущенно улыбнулась и заправила длинную черную прядь за ухо. — Ты предлагаешь мне жениться на тебе?

Бекир почувствовал, что в кабине стало еще жарче, спиной заструился пот.

— Прочти. На внутренней стороне.

Черная Корова поднесла обручальное кольцо к солнцу, беззвучно прошептала прочитанное и подняла на Бекира изумленные глаза.

— Здесь написано имя моего отца. Я не понимаю. Его же тебе отдала Ма?

Она знала Марка Дороша?

Бекир кивнул. Пытался что-то сказать, но слова словно засохли в горле.

Ему пришлось прокашляться, прежде чем он произнес:

— Он и мой отец.

— Настоящий? — Глаза Черной Коровы округлились.

Прежде чем Бекир успел придумать ответ, она притянула Бекира к себе и крепко обняла тоненькими руками. И лишь спустя некоторое время, когда он рассказал все, что со слов матери знал об отце, Бекир наконец-то решился спросить самое важное:

— Как думаешь, почему Марк Дорош не дал знать, что жив? Почему не пришел к нам из Ма?

— Он вспоминал о бывшей жене, я же тебе говорила. Но у него было много дел. Я сама видела его очень редко. В большинстве своем сидела в том глупом монастыре в Киик-коби. Может, он вообще не знал о твоем существовании? Не знал ли, где искать Ма? Не хотел подвергать вас опасности. Он же основал Армию чудовищ. Его искали Старшие Братья. Ты же слышал, армейцам он и обо мне не рассказывал.

Вот и обо мне больно ужалило, будто Марко Дорош принадлежал только Черной Корове. Как будто это она была его истинным ребенком, а не Бекиром. Какой смысл спорить? Марко Дорош мертв. Одно из немногих воспоминаний, от которого даже Забувайко не смог лишить Черную Корову: то, как он умер.

— Кроме того, ты сам говорил, что долго не мог выйти из Ак-Шеих, — не унималась Черная Корова, — то есть отцу нужно было приехать к вам. А как он мог, он же занимался Армией чудовищ? Но все это неважно, главное, что теперь мы друг у друга. Мы ведь почти брат и сестра! — Черная Корова всплеснула от радости. Впервые после того, как она отдала Забувайко, Бекир видел ее такой счастливой.

— Как бы разочаровался Кемаль-шейх, если бы об этом узнал, — в кабину заглянул Ниязи. — Он хотел вас спарить. Бог же Вспышек запрещает союзы брата и сестры.

Длинные уши мальчика-лисенка затряслись, а из вытянутой пасти вырвался полусмех-полукашель.

— Во-первых, мы не брат и сестра, не родные, — выпалил Бекир. Черная Корова хихикнула. Бекир поздно понял: то, что он сказал, равнялось «нам можно париться», и набросился на Нияз. — Марк Дорош не был ее настоящим отцом.

Только воспитал. Вечно ты подслушиваешь.

— И никого я не подслушиваю. Скифянка вернулась.

Все посмотрели на Бекира. Ночевать за Шейх-Эли у подножия Матери Ветров. Завтра судьба Бекира будет решена.

Бекир словно очарованный наблюдал за развалинами Шейх-Эли. Саша Бедный сказал, что по улицам до сих пор можно пройти, но все путники выбирали неопределенный путь через болота и заросли ялга. Ходили легенды, что в Шейх-Эле жили призраки первых уничтоженных Вспышками и Старшими Братьями. Именно они охраняли руины и не давали бурям стереть их в прах.

По фарсам от Шейх-Эли, словно лоскут на одеяле, выделялась необычным цветом магическая неуязвимая зона. Когда в поселке заживо сгорали люди, дымили клеточные баюры «живого мяса» и в страшных муках сменялись люди, рядом оставались невредимые работники Станции Старших Братьев.

— Не понимаю, почему Бог Вспышек наказал всех суром, а этих помиловал?

— перепрыгнул очередное болотце Ниязи. Из-за ядовитых баюр им пришлось спешиться и вести тулпаров за удила.

— Твой дед считал суер благодатью, — ответил Бекир, вспоминая одну из проповедей Азиза-бабы. Теперь казалось, что между ней и этим моментом — целая жизнь, за которую каждый из них изменился. Бекир провел по отросшим волосам, собранным в хвост на затылке, и посмотрел на Нияз. Путешествие Дештом далось мальчику-лисенку особенно тяжело. Если после Ак-Шеих только половина тела напоминала животное, теперь он полностью зарос мехом, конечности стали тоньше и изменились настолько, что он в большинстве своем бегал на четырех. Ниязи точно не считал свои изменения чем-нибудь хорошим и раньше бы привел сотни аргументов, почему дед ошибался и суер не является благодатью. Но теперь мальчик-лисенок только пожал плечами. Смерть примирила его с дедом. И Бекир снова проглотил свое желание поговорить об Азизе-бабе вчистую.

Идущая перед ним черная Корова резко остановилась. Ниязи врезался в ее спину. Бекир не сразу понял, что произошло. Лишь через мгновение он увидел, что болотцы закончились, а впереди чернела выжженная мукоэде ляин эр — неуязвимая зона. Она имела очерченный предел, словно ее прорисовали огромным карандашом.

Черная Корова неловко улыбнулась друзьям и перешла линию. землю. Здесь не росла даже ялга, хотя ядовитых болот было немало.

В центре неуязвимой зоны осталось несколько бараков. Чернота на стенах напоминала о пожаре, произошедшем много лет назад. После нападения на Станцию Армии чудовище Гавен Белокун был вынужден искать для Матери Ветров убежища в небе. За годы акинджии и сами Старшие Братья растащили недогоревший мусор.

Каждый считал находку с мукоэде ляин эр талисманом. Верили, что обломок с этого места тоже может оградить от бурь.

Саша Бедный завел их в лучше сохранившийся барак. Саманные стены потрескались, из-под разбитой штукатурки торчала черная, как срезанные волосы, камка. Внутри валялись остатки пищи, дрова, матрасы и даже баллон с водой.

Здесь часто останавливались разведчики и охотники за головами, которые направлялись на Матерь Ветров, — по неписаному закону каждый должен был оставить после себя столько, сколько до того забрал. Бекир подошел к груде старых, полуистлевших газет Старших Братьев. Ма называла их агитками и не разрешала брать в руки. Но теперь ее не было рядом.

Бекир подобрал пожелтевшую от времени бумажку. Дата свидетельствовала, что агитка была выпущена за год до Вспышек. Настоящий раритет и куча неприятностей. Старшие Братья особенно тщательно уничтожали все, что рассказывало о них вспышки.

Бекир присел и начал шевелить груду.

— Эти штуки не спасают от бурь, — насмешливо сказал Шейтан. — Видишь, годами валяются, никто не трогает. Найди лучше какую-нибудь железку, что-то, где будет много соли. В Деште за такое дадут хорошую цену.

Краснокожий сник, сплюнул себе под ноги и пошел хлопать тулпаров.

Бекир знал, что он не договорил: «Дадут хорошую цену, если вернешься в Дешт».

Но никто из акинджиев не верил, что Бекир сможет вырваться из тисков Гавена Белокуна. они и что произойдет завтра. детства, и теперь, несмотря на их завещание не отдавать своих, готовились передать Старшим Братьям мальчика, выросшего на их глазах. Для них он был как мертвый. Бекир решил к ним не обращаться.

— Здесь делалось что-то плохое, — прошептала ему на ухо Черная Корова.

Бекир бросил взгляд за ее спину и неожиданно понял, что причина молчания кроется не в чувстве вины перед ним. Никто на него не смотрел.

Саша Бедный приказал разжечь огонь прямо в бараке, и все молча, словно спасаясь от затаившегося в углах зла, сплотились вокруг света.

Черная Корова утащила его за собой. Они остановились у глухой стены.

Девочка коснулась покрытой трещинами штукатурки, тонкие пальцы бегали по поверхности, изучая рельеф, словно она была слепой, пытавшейся угадать черты лица через прикосновение. Потом она взяла руку Бекира и вынудила повторить этот жест. Стена была усеяна надписями.

— Это имена, — прошептала девочка. — И дать. Здесь держали детей. Над ними издевались. — Запавшую щеку Черной Коровы поползла слеза. Бекир же понял, что они находятся в бараке, где держали детей для экспериментов.

— Дед говорил, что во время пожара они все сгорели, — прошептал Ниязи.

Нет, Азиз-баба просто не мог приводить сюда детей. Что бы ни говорил Кемаль-шейх, это неправда. Только не наш дед», — подумал Бекир, убирая руку от стены. В его воображении она закружилась. Нет, сейчас он не мог думать еще об этом. Надо было отвлечься. Как выгребная яма копека, его снова приманила к себе куча с агитками.

Они все касались периода к Вспышкам. На тусклых, выцветших фото улыбались или совпадали незнакомые люди. Бекир нашел лишь несколько фотографий более позднего периода, когда катастрофа уже произошла и Киммерик превратился в Дешт. Он разочарованно отложил их в сторону.

«Старшие Братья несут надежду всему человечеству. В наших лабораториях мы работаем над созданием нового человека… Ваши дети станут солдатами будущего…» — словно прокричали слова на выцветшей бумажке. Люди на фото ниже казались привидениями. Бекир долго разглядывал изображение, прежде чем понял, что он там видит. В центре сидел доктор Зорг. В этом Бекир не сомневался. На некоторые официальные праздники, кроме портрета Языка, Гера Серов выносил изображение и его учителя доктора Германа Зорга, одного из основателей Старших Братьев и автора Догмата. Удивляли те, кто стоял рядом с ним.

Справа от доктора Зорга шкурил новолуние, в котором Бекир узнал Кемаля-шейха и даже невольно взглянул на его руки, пытаясь увидеть хрусталики. Слева — мужчина, который с тех пор нисколько не изменился. Это был их Азиз-баба. Под фото значилась подпись:

«Доктор Зорг в кругу киммерицких рекрутеров».

«Рекрутеров, — словно вспыхнуло в голове Бекира, — тех, кто поставлял детей в школу доктора Зорга, а затем на Станцию Старших Братьев для экспериментов».

Фото подтверждало его самые плохие подозрения.

Рассказывал, что ушел от Азиза-бабы, когда узнал, что тот приводит детей Старшим Братьям. Правда была в том, что и Азиз-баба, и Кемаль-Шейх были рекрутерами. Но другая агитка заставила забыть и об этом. Бекир рассматривал ее, пытаясь убедиться, что изображение не исчезнет и не изменится. Это фото он уже не раз видел, рискуя получить на орехи от Ма, доставал из комода и долго всматривался в черты улыбающегося белочелого мужчины. Как и обручальное кольцо матери, он пронес изображение через весь Дешт, словно это были его охранные знаки, тайные талисманы вроде тумара Черной Коровы, только он мало о них говорил и почти никому не показывал. Было странно и противно найти копию фотографии из укрытия матери в этой груде хлама, словно кто-то надругался над его самым дорогим. Но Бекира поразило другое — маленькая деталь, которой не было на его фото и сохранившейся на агитке. Он снова нуждался в ответах. И самое неприятное, что должен их искать в Саше Бедного. Бекир зажал листок в кулаке и подошел к группе. Несколько секунд простоял незамеченным, вдыхая запах дыма и ужина, и наконец спросил:

— Саша, ты помнишь, как впервые встретил Ма?

— Странный вопрос. Разве ты не знаешь? Я нашел ее в Деште. Это было за месяц до твоего рождения. Разве мать не говорила, когда ты родился? — притворно засмеялся акинджий, словно стараясь разогнать удручающую тишину.

— Может, с ней был какой-то мужчина или она о ком-то рассказывала?

— О чем ты, Бекир? — с беспокойством спросила Черная Корова.

— К чему ты это? — Ниязи встал.

— К тому, что мне все врут, — почти выплюнул в лицо мальчику-лисенку Бекир и развернулся к Черной Корове. Казалось, что под ним открылась нора ракоскорпа. Песок убегал из-под ног. Бекир терял сопротивление, на котором был построен его мир. — Марк Дорош не мог быть моим отцом. Она говорила, что он водил гуманитарные конвои, и его забрала буря. Но это неправда, он скрылся здесь, в Шейх-Эле.

Он показал Саше Бедному фото, заполненное небольшими портретными фото. Общая подпись свидетельствовала, что эти Старшие Братья погибли в Шейх-Эле в результате Вспышек.

— Откуда ты знаешь, что здесь твой отец? Ты же его никогда не видел, — хмыкнул Саша Бедный и вернул ему бумажку. Бекир подошел к Черной Корове.

— Ну а ты узнаешь?

Девочка внимательно разглядела каждое изображение, даже провела по ним пальцем, словно прикосновение могло подсказать правильный ответ, а затем указала на фото темноволосого мужчины с раскосыми глазами.

— Нет, не угадала! — почти выкрикнул Бекир.

— Прости, я помню его только засоленным, очень измененным, — виновато сказала девочка.

— Вот. — Бекир залез в нагрудный карман и вытащил сложенную бумажку.

Такой маленький, что мог уместиться в тумаре Черной Коровы. Фото в руках Бекира было вырезано из такой же агитки. Только полагалось не тому, на кого указала Черная Корова, а соседнему мужчине. Он был светлокожим, с грубыми, словно резными чертами. — Это фото я тайно вытащил у Ма. Она всю жизнь его от меня прятала. Видишь, этот человек есть и на агитке. Если это Марко Дорош, он умер в Шейх-Эле сразу после Вспышек, а значит, за год до моего рождения. Ма сказала, что он мой отец. И она лгала.

— Женщины, — только и бросил Саша Бедный. — Кто бы ни был твоим отцом, она твоя Ма. Я видел живот. Азиз-баба вытащил тебя из него, птичка. Она мать, она способна рожать. И будет это делать.

Акинджий сделал непристойный жест — и по бараку прокатился хохот. В ответ Бекир презрительно плюнул под ноги Саши Бедного. Раньше этот жест ему бы влетело нагайкой, но сейчас в спину раздались лишь несколько масных шуток и новый взрыв нервного, злого хохота. Акинджии ожидали, что завтра все закончится, и они смогут убраться с этого проклятого места. Для них он был только жертвенным ягненком.

Дети забились в угол. Черная Корова обняла Бекира за плечи. Он был так обессилен открытиями, что даже не сопротивлялся.

— Саша прав, — сказал Ниязи. — Тебя родила Ма. Это же самое важное? Дед много раз рассказывал, как это произошло.

— Твой дед — такое же ложь, как и Ма, — горько вздохнул Бекир и протянул мальчику-лисенку агитку с доктором Зоргом.

Ниязи на нее едва взглянул. В его лице что-то изменилось. Глаза превратились в темные непроницаемые бусинки. Бекир потянул друга за руку.

— Ты ее уже видел?

Мальчик-лисенок дернул лапой за ухом, словно его укусила блоха. На мордашке отразилась буря чувств.

— И там, в Каре-Тобе, ты все возражал? — не унимался Бекир.

— Ты не понимаешь, — слабо застонал Ниязи.

— Нет, чего же? Наконец-то понимаю. Азиз-баба не просто так тебя со мной отправил?

— Я ничего не знаю, ясно? Он просто сказал: — Иди с ним.

— И все? — на виске у Бекира напряглась жилка.

Ниязи облизал тонкие почти черные губы и с мукой посмотрел на Бекира.

— И будь моими глазами. Вот что он сказал. Мы поддерживали связь, как женщины в кругу Девы. Но это было до спуска в Кара-Тобе. После этого он не появлялся.

Ниязи обхватил нос лапками и заплакал. Бекир покачал головой и отошел в противоположную сторону барака. Черная Корова осторожно погладила голову мальчика-лисенка и пошла за Бекиром.

Бекир проснулся от страшного шума и сначала подумал, что их атакуют.

Лишь через мгновение он понял, что это гимн Поединка раздается с Матери Ветров в бараке не было, так что переговоры с Белокуном уже начались, как Черная Корова перед тем, как заснуть, спросила, имеет ли он план. голосе не было сомнений, просто сонный интерес, просьба поделиться, чтобы и она была готова действовать.

— Где Черная Корова и Ниязи? — спросил он у акинджиев.

Бекир попил воды, вышел на порог и съежился от яркого света. В нос ударил вонь от ядовитых болот и едва заметное пряное и такое знакомое дыхание чистого Дешту. Он проспал дольше, чем положено. Ночные волнения словно выцвели под действием солнца. Его мучила совесть из-за того, как он поступил из Ниязи. Что тот мог сделать? Азиз-баба был его дедом, всю жизнь учил повиноваться.

Ниязе должен был выполнить приказ Азиза-бабы.

Бекир нашел друзей за бараком. Ниязи расчеркнул на земле игровое поле и учил Черную Корову играть в тогуз Коргоол. Если судить по лицу девочки, наука не уходила.

— Ты считаешь. — Бекир сел рядом. — У каждого игрока по девять когоолов в девяти лунках. Ты оставляешь один, а остальные восемь против часовой стрелки раскладываешь по одному в последующие лунки. Если последний коргоол ты кладешь в лунку и там выходит парное количество коргоол, ты забираешь их все.

Побеждает тот, у кого окажется больше корголов.

— Эта игра хорошо учит арифметике. Так говорил… — Ниязи запнулся.

— Я знаю, что дед не хотел нам плохого. Он мог сто раз сдать меня Старшим Братьям.

Бекир посмотрел на зависшую в воздухе Матерь Ветров. В ярком дневном свете он мог разглядеть замершие двигатели, детали обшивки и даже иллюминаторы. От Станции тянулся толстый трос, соединявший ее с маленьким сооружением на земле. Это была стыковочная кабина, как объяснили акинджии. Там Саша Бедный должен был озвучить свои условия Гавену Белокуну.

— Давно его нет, — проследил за его взглядом Ниязи. — Может, что-то пошло не так ли? — В голосе мальчика-лисенка слышалась надежда.

Бекир невесело усмехнулся. Черная Корова выглядела разочарованной.

— Никак не могу понять. У каждого в лунке по девять коргоолов, и если я пойду первой, то мой камешек точно будет десятым — парным — в любой лунке противника, так что я заберу его камни? То есть вопрос в том, кто совершит первый ход?

— Нет, — сказал Бекир. Когда-то он спросил у Азиза-бабы. Теперь почувствовал, как говорит из его голоса: — Вопрос в том, как ответит противник. Тогуз Коргоол учит выдержке.

Гимн Поединок раздался уже дважды, когда все не сговариваясь собрались в бараке. Скифянка раздобыла свежее мясо, Шейтан поставил на огонь котел. только махнул ложкой. получил даже его.

— Саша Бедный не говорил, когда вернется. Что же нам голодать? — просыпал Джин.

Все чувствовали, что переговоры затянулись. Бекир не позволял себе надеяться, однако суп не лез в горло. Может, с Ма что-то случилось? Или Саша ошибся и Бекир не нужен Белокуну? А может он решил продать еще и Черную Корову и теперь торгуется за лучшие условия? Или Саша не договорился, и тогда ничего не мешает Старшим Братьям спуститься и сделать с ними все, чего пожелают. В который раз он пожалел, что с ними нет Талавира Каркиноса. Проклятый Саша переиграл сам себя.

Но уже в следующее мгновение тени засуетились. Раздалось шарканье ног, в дверном проеме вырос Саша Бедный. Мужчины выдохнули. Джин встал, чтобы встретить главу, и застыл. Плечи Саши Бедного были неестественно расправлены.

Призаходящее солнце окрасило растрепанный чуб розовым. Глаза Саши бешено вращались. имел молочно-белую кожу и словно стертые черты лицо: вместо носа чернели две дырки, глаза и рот смахивали на распороту раны. Губы и зрачки были рубиново-красными.

— Никому не двигаться, иначе у вашего бея станет немного больше дыр и немного меньше крови. — Бледолиций прижал клешню ракоскорпа к шее Саше Бедному. — Возьми у них немного оружия, Бурун. Этих в отдельности. — Глаза белолица скользнули по Бекиру и другим детям. — Это ты, гнилой коллаборант, вор детей, привез их Гавену Белокуну? Не бойтесь, дети. Я Сахан Немножко, с вами все будет хорошо. В щель между Саханом и дверью пролез маленький юркий человечек.

На него было неудобно смотреть, и Бекир не сразу понял, что с ним не так.

Тело помощника Сахана словно мерцало. Клип — и фигура передвинулась на несколько шагов. Клип — и уже забирала тесак и лук у Джина. Клип — и вырвала оружие у ошалевшего Шейтана. Еще один взмах век — и Бурун перехватил руку Джина, когда тот попытался бросить скрытый нож.

— Я не могу увидеть, как он двигается, — почти завороженно прошептала Черная Корова.

— Немножко, моя птичка, тебя покрыла буря, ты сошел с ума! Я не отнимал твоего ребенка. У меня договор. С Советом юртов. Я друг Армии чудовищ. У меня есть защита от Совета юртов. Я готов помочь выменять твое дитя. Опусти нож, — едва дыша, просыпал Саша Бедный.

— А мне немного до одного места Совет юртов. Помочь? Никто еще не возвращался из Матери Ветров, гнил ты лжец. Я больше никому не верю и не буду ждать. — Сахан натужно засмеялся. Из его рта выступили пузырьки крови.

Бекир подумал, что Саша не ошибся: Сахана действительно коснулась буря.

Армиец сильнее прижал нож к горлу Саши Бедного, волдырь у того на шее лопнул, воспаленной кожей потекла багряная струйка. Акинджий зарычал.

— Годами ты отдавал на заклание детей Киммерику, теперь наша очередь вершить суд. На колени. — В глазах Сахана пульсировало безумие.

Он толкнул Сашу Бедного в плечи и сорвал с него маску. Со съеденного болезнью рта вывалился язык. Бекир почувствовал, как к горлу подступила тошнота.

Сахан толкнул Сашу под колени, пытаясь свергнуть на пол. И в этот момент что-то ударило немного в спину. Он навалился на Бедного, и только тогда он потерял равновесие и упал на колени. В щели залетело несколько горстей песка, словно в барак пытался ворваться ветер. Саша Бедный резко дернул головой, словно хотел спрятать ее в плечи. За его спиной появился третий. Солнце не давало рассмотреть черты. В воздух что-то взлетело и шлепнулось Бекиру под ноги. Сахан немного закричал. Пользуясь смятением, Джин налетел на Буруна, обхватил его руками и потащил на пол. Шейтан набрал горсть обгоревших костей и устремился на помощь Джину. Вдвоем им удалось свернуть Буруна. Они делали это почти вслепую, полагаясь на чувство и силу рук, а не на зрение.

Бекир несколько мгновений тупо уставился на отрезанную бело-молочную руку с зажатым упавшим у его ног костяным ножом. Рука зашевелилась, он испуганно толкнул ее ногой в огонь. И тогда наконец разглядел новоприбывшего.

Раненого, но живого Сахана крепко держал Талавир. Из-за его спины выглядывала голова грифона. Круглый птичий глаз заинтересованно осмотрел собравшихся. Птицелев был великоват, чтобы пролезть в дверь. Бекир подумал, что в случае необходимости он просто выбьет стену. От этого мнения стало теплее.

Сахан немного стонал и сыпал проклятия, но надолго его не хватило.

Бей мятежного юрта обессилено обмяк и жалобно попросил, чтобы ему отдали руку. Саша Бидный, держась за горло, натянул маску и несколько раз громко вдохнул.

— Убей его! — прохрипел акинджий.

— Не будем спешить, людовое, — сказал Полномочный.

Саша Бедный переводил бессмысленный взгляд с Талавира на грифона. Наконец поправил халат, вытер кровь с шеи и шлепнулся у костра, словно не произошло ничего особенного.

— На чем мы остановились, Саша? — Талавир со скрипом опустился на землю напротив, словно собирался продолжить давно начавшийся разговор.

Полномочный еще больше зарос солью. Лицо не изменилось, а вот тело превратилось в броню: обломки плотно скрепились друг с другом, а в редких промежутках проросла твердая, как камень, соляная корка.

Бекир с горечью отметил, что суер сменяет Талавира слишком быстро.

— Как ты пережил Обур-куртку? Грифон не смог бы подобрать тебя в такую бурю. — Грифон и не смог. А вот ракоскорп вытащил. — Талавир отряхнул лицо и голову от красно-бурой пыли.

— Ты спускался в ходы ракоскорпа? — с удивлением спросил Бекир. Он слышал рассказы о том, как в Деште проваливались в подземные туннели. Это всегда означало неизбежную гибель. Хотя говорили, что армейцы смогли приспособить некоторые заброшенные норы ракоскорпов для своих тайников. — Но как ты там дышал? Как ракоскорп тебе это позволил?

— Ему понравилась моя кровь, плелся за мной еще из Ак-Шеих. Однажды я расскажу тебе, как дышать одним воздухом с ракоскорпом. Как ты, малыш? Это вам ничего не сделал?

Талавир окинул взглядом детей. Бекир пожал плечами: мол, «что нам будет».

— Хорошо, что дети целые, людовой. — Полновесный какой-то железякой отковырял от кожи на руке кусок соли и натренированным жестом забросил его в пасть грифона. — О чем ты договорился с Белокуном?

Бей акинджиев пошевелил уголь, вытащил жар и приложил к ране на шее.

В бараке засмердело жженым мясом. Саша Бедный только поморщился. Все замерли в ожидании ответа. Бекир не сомневался, что Саша солжет, но хотел услышать хоть что-то.

— Завтра Первая Зрачок спустит Ма, заберет Бекира.

Акинджий перетряс бурдюки, наконец нашел не до конца пустой и высосал сквозь трубку в маске остатки воды. В его и до того бесцветном голосе совсем не осталось эмоций. Дело будет решено.

— Зачем он Белокуну?

— У него то же лицо, что и у доктора Мамая в детстве.

Талавир как-то странно посмотрел на Бекира, а потом схватился за голову, изо всех сил потер золотую бляшку на лбу и прошептал: «Замолчи».

Бекир всегда думал, что Гавен Белокун охотится за ним из-за его уникальности. Старшие Братья интересовались редкими чудовищами, а он, как говорила Ма, был исключительным, неизменным, тем, кого суер любил очень нежно. А оказалось, что и это было ложью. Даже его лицо ему не принадлежало.

— Ты врешь, Саша.

— Зачем мне это делать, Бекира, сладкая птичка? Перед концом каждый заслуживает знать правду.

— Вы тоже об этом знали, Полноценный? — Бекир приблизился на расстояние вытянутой руки к бывшему Старшему Брату.

— Хуже всего, что делает Дешт, это отнимает разум. Это противнее болезней и других изменений, — почти сочувственно сказал Саша Бедный и приказал Близнецам подать Полномочному воды.

Талавир несколько раз проглотил, вылил щепотку себе в ладонь и растер ее по лицу. А когда убрал руку с глаз, у них снова запрыгали отчаянные жареные. «Еще поговорим, Бекир», — сказал его взгляд.

— Ты бросил меня умирать, а я спас тебе жизнь, Саша, — сказал Полномочный акинджиев. — Пока два ноля.

— Я знаю законы Дешту, Талавире-аго, — неохотно признал Саша Бедный. — Деч любит честных, а я всегда платю свои долги. Можешь забрать любого, кроме мальчика. Неизменен — моя птичка.

— Я не принадлежу тебе. И ты не сможешь меня отдать, если я сам на это не соглашусь. Кто такой Мамай? — закричал Бекир, но его никто не услышал.

Все заговорили сразу. Талавир снова убеждал не верить Белокуну.

Его поддержал израненный Сахан Немножко, требуя атаковать Мать Ветров.

— Буря выела тебе мозг, — проревел Саша Бедный к армейцу. — Вы уже попробовали, и что? Мы честные акинджии. Мы торгуем. Мы договариваемся, а не воюем. Поэтому мы не Армия чудовищ. — Саша Бедный развернулся к Бекиру.

Желтые глаза горели странным огнем, словно ему было жаль мальчика. — Пойми, по-другому Ма не спасешь.

В бараке стало жарко. Даже Бурун перестал крутиться и замер под руками Джина. Все переводили взгляды из бея акинджиев на Полномочного, а потом — на Бекира, словно ждали окончательного решения.

— Торгуя детьми, землей или верностью, ты всегда получаешь меньше, чем теряешь, Саша-аго, — произнес Талавир, потирая бляшку. — Повторю то, что сказал в Деште. Он спустит на вас Старших Братьев и получит желаемое. Бекира и даже вернуть дочь Сахана Немножко. И только от тебя, Саша, зависит, сколько людей завтра умрут.

Последние слова Талавира утонули в гимне Поединка.

Шейтан и Джин обменялись напряженными взглядами. Слова песни словно говорили каждому из них, вытаскивали самое сокровенное и болезненное, заставляли сомневаться и отчаиваться. До них начало доходить, во что они влезли. Единственное, для чего торгуются Старшие Братья, это получить больше, чем им предлагают, а останавливаются только тогда, когда забирают все. Еще не было такого, чтобы кто-то выкрутил договоренность с Гавеном Белокуном в свою пользу.

Удастся ли это Саше Бедному? Но и в глазах бея акинджиев больше не было той уверенности, что они излучали до переговоров с Матерью Ветров.

— Что ты можешь предложить, птичка из металлолома?

— спросил Саша Бедный, когда гимн стих.

— На месте Белокуна я не рисковал бы. А значит, Ма завтра не спустится.

Но Сфена будет. Придумает какое-нибудь объяснение, почему вы сами должны подняться.

— И что? — недоверчиво спросил Саша Бедный. — Как только они ощутят опасность, сразу откроют огонь.

— Так что нужно сделать так, чтобы не почувствовали. Мы их разыграем, — вместо Полномочного ответил Бекир. — Притворимся, что вы меня передаете. А захватим эту Первую Зрачок, да?

— Да, — удивленно усмехнулся Талавир. — Завтра будет чудесное сражение. У нас есть двое безумных из Армии чудовищ, грифон и девочка, умеющая бросаться огнем. Хорошие шансы.

— Буа-ах! — радостно воскликнул Сахан Трошки и поднял здоровую руку.

Культя беспокойно дернулась. — Вы тот юрт, которого я заслуживаю!

— Ты едва меня не убил, белопика чудовище, — огрызнулся к нему Саша Бедный. — В другие времена я бы с тобой срать под один куст не сел, но. — Акинджий набрал в легкие воздух. — Не верю, что такое говорю, но. Якши. Давайте попробуем, птички, получить все.

— Надо спеть песню. Сообщить Болбочана, — прошептал Бекир Ниязи. Мальчик-лисенок потер глаза и спросонком поискал на плече Забувайка. Глаза ящерицы сверкнули в волосах Черной Коровы. Забывайко боялся девочки и перебирался к ней, только когда Черная Корова засыпала.

— Пойдемте.

В бараке стоял теплый животный дух, будто здесь спали не мужчины, а отряд животных. Джин выдувал в ноздри тонкие струйки пламени. Близнецы беспокойно посвистывали. Шейтан сидел у костра. Ему удалось первому поддерживать огонь, и он воспользовался случаем, чтобы выскребить остатки ужина из походного котла.

Когда решение об атаке приняли, Джин сварил шорбасы. Каждый бросил в казан что-то съедобное. и Джин ритуально потер пальцами над казаном, будто сыпал соль. Ма говорила, что еду вспышку всегда солили. «Отсутствие соли». Это отсутствие вкуса, отсутствие жизни. жизнью переполнена. Бекир проглотил голодную слюну.

Каждому досталось всего по несколько ложек шорбасы. Бекир подумал о Ма и об их юрте в Ак-Шеих. Он понимал, что она разрушена бурей, но как Черная Корова чувствовала присутствие Забувайка, так и он воображением тянулся туда, где его дом. Единственный, какой он знал.

Шейтан остановил ложку и поднял на детей глаза.

— До ветра, — сказала за спиной Бекира Черная Корова. — Сама боюсь.

— Поэтому берешь двух? — хмыкнул Шейтан. Его глаза посоловели, а зубы покраснели от уха.

Акинджий не дождался ответа, опустил голову и продолжил отскребывать еду. Они были в центре Дешту, под носом у Матери Ветров, убегать отсюда так же бессмысленно, как переходить Гнилое море под обстрелами.

Снаружи проход преградил грифон. Бекир на миг замер, размышляя, как перелезть через животное. Он осторожно поставил ногу у клюва и подумал, что тот перекусит ее сейчас. Веки грифона дернулись.

Талавир оглянулся на Бекира и прижал пальцы к губам. Взгляд Полномочного пугал. Глаза были стеклянные, как у находившегося в трансе. Бескровные губы содрогались от неслышных слов.

— Я хочу предупредить Болбочана. Нам понадобится больше людей, — прошептал Бекир, до конца не понимая, слышит ли его Полномочный.

Талавир кивнул и положил руку на лапу грифона. Не просыпаясь, животное отодвинуло голову. Бекир потащил Черную Корову и Ниязи за собой.

После удушья барака было приятно наполнить легкие ночным воздухом Дешту.

— Лучше немного отойти, чтобы акинджии не услышали, — сказал Бекир.

Ниази сонно кивнул. Они отошли к развалинам соседнего барака. И Йылдыз спряталась за Матерью Ветров — и стало казаться, что сама Станция излучает божественный свет, но почему-то теперь холодный и неприветливый, как испарения над ядовитыми лучами заката.

Бекир спросил себя, как давно они видели перекати-поле и смогут ли вызвать его сюда — к мукоэде ляинер. Он снял с шеи свисток и протянул мальчику-лисенку. Черная Корова зябко съежилась. Ниязи прочистил горло и спел тоненьким голоском:

Эй-гей, бинбашкорай!

Он трижды повторил слова. В конце каждой фразы Бекир свистел, но ничего не произошло. Перекати поле не появилось.

— Ты уверен, что все правильно запомнил? — в отчаянии спросил Бекир.

— Да, разве не помнишь? Дед ее тоже пел. Думаешь, он и с этим обманул?

— Я не знаю. Забудь, все равно это глупая идея. Обмен через несколько часов.

Они бы все равно не успели.

Бекир до последнего верил, что Армия урод придет вовремя и звать их не понадобится. Подсознательно оттягивал момент вызова перекатиполя, потому что думал, что Болбочан вот-вот их встретит. А до этого Бекир мог справиться сам. Он же взрослый, прошедший обряд засева Дешту кровью. Но Армия уродов все не появлялась. А в нем, как ядовитая ялга, разрасталось уныние во всех, а особенно в собственных силах. На что он рассчитывал? Он только беспомощный ребенок.

— Это был твой план? Вызвать Болбочана в момент? — Черная Корова не смогла скрыть разочарования, но потом будто почувствовала его мысли.

— Может, они и успеют? Кроме того, Полномочный с грифоном и акинджией. Всё очень хорошо. — Девочка потерла ладони и зевнула. Она верила в это так же сильно, как и в то, что является неудачной жертвой, которой невозможно навредить.

— История с Азизом-бабой или Марком Дорошем тебя ничего не научила? — Досада Бекира наконец-то попросилась наружу. Как она могла быть такой наивной?

— В Деште каждый сам за себя.

Ниязи отвел глаза. Если он и думал иначе, то спорить не решался.

— Ты ошибаешься. — В глазах девочки заблестели слезы. — Марк Дорош был хорош. Может, потому Ма сказала, что он твой отец.

Бекир уже не мог удержаться:

— Сколько раз ты его видела за жизнь? Почему он о тебе не рассказывал армейцам, почему перед смертью не передал им под опеку?

— Я не знаю. Зачем ты меня об этом спрашиваешь? Он был хорош, — повторила Черная Корова.

Ниязи обхватил ее руку лапками, пытаясь успокоить. Этот жест разозлил Бекира еще сильнее.

— Мы оказались здесь из-за лжи. Твой дед отправил нас по Золотой Колыбели, которой не существует!

— Старшие Братья всегда за нами следят, — раздался за его спиной голос Талавира. — Вы так орете, что побудите акинджиев. И в конце концов привлечете внимание Станции.

В свете Йылдыз от налипшей соли Полномочный блистал не хуже ядовитых болотцев, и в первый момент Бекир было подумал, что это призрак из Шейх-Эли.

— Еще есть несколько часов. Сон иногда дает ответы.

— Отец говорил, что все мы — сон бога. Мы ему снимемся. и Где изменится?

Ниязи кивнул Талавиру, молча взглянул на Бекира и потащил девочку обратно в барак. Они правильно почувствовали, что Полномочный пришел к нему.

Начало светать. Горизонт загорелся фиолетовым. Лучи отразились в гнилых болотах. Мертвый солончак заблестел всеми оттенками розового.

— Хорошо, правда? — спросил Полномочный.

Красота рассвета охладила Бекиру. В голове закружились слова Черной Коровы:

"Может, богу надо сказать правильные слова — и Дешт изменится?"

— Как думаете, Золотая Колыбель могла бы повлечь обратные изменения?

Вернуть во времена вспышки, когда было так много зелени, воды и жизни?

— И была война, а Старшие Братья имели гораздо больше власти, — по-своему завершил Полномочный.

— Никогда не пойму, как можно было воевать, имея так много, как до Вспышек. — Бекир на мгновение задумался, а потом вдруг спросил: — Вы тоже воевали?

Он принялся проверять карманы. Наконец вытащил то, что искал, и протянул Полномочному. Света было недостаточно, Бекир чиркнул зажигалкой. В желтой вспышке мужчины на выцветших фото показались зловещими и безжизненными. Талавир наклонился поближе, но брать агитку в руки не стал. Будто боялся нечаянно коснуться парня. Слабое пламя тревожно задрожало.

— Ни одного не узнаю. Ничего не помню о прошлом. Может, среди них даже я, но эти лица ко мне не говорят.

— Среди них даже вы? — не понял Бекир, убирая пальцы из стулового колесика зажигалки. Огонек мгновенно погас. — Раньше у вас было другое лицо?

— Не знаю, было ли у меня вообще свое лицо, — улыбнулся Полномочный. — У Дешты лицо ничего не значит. Не важно и то, кто тебя породил. Саша Бедный хочет получить собственное здоровое дитя. И не понимает, что настоящий отец и мать каждого засоленного — суйер. И это дает свободу. Ты можешь выбирать, кем быть. Ма избрала быть твоей матерью. Завтра мы ее вытащим, и ты спросишь ее обо всем, что тебя беспокоит.

Талавир говорил так спокойно и уверенно, что Бекиру хотелось ему поверить.

— Вы обещаете, что завтра все будет хорошо?

— Да, — кивнул Талавир. Быстрее, чем хотелось бы Бекиру. В его лбу сверкнула золотая бляшка.

На границе мукоэде ляин эр вздыбила земля и показался хвост ракоскорпа, а еще через мгновение — голова с одной клешней.

— Странный этот ракоскорп: сначала хотел меня убить, потом вас спасает рядом.

— Ему и моя кровь понравилась, — улыбнулся Талавир и покосился на агитку с фото. — Мы можем выбирать, поверь.

Полномочный похлопал его по плечу, а потом обнял, словно и не было этого удивительного игнорирования в Деште. Бекир уже разжал рот, чтобы спросить, что именно выбрал Талавир и как этот выбор связан с ним, но мужчина встал и пошел к грифону.

Бекир несколько мгновений смотрел ему в спину, затем снова щелкнул зажигалкой и поднес огонь к агитке, стремясь рассмотреть фотографии, словно ожидал, что они заговорят и откроют ему правду. от Марка Дороша, улыбался. хотел увидеть в приветливом муже Полномочного?

Кровь Талавира помогла Бекиру сбежать из Ак-Шеих. Их обоих преследовал ракоскорп. Бекира догнала дикая мысль: мог ли быть Талавир его отцом?

Пламя лизнуло агитку. Куда легче было бы ее сжечь, а с ней — и все надежды и сомнения. Полномочный прав. Главное: Ма — его мать.

С остальным он разберется позже. Бекир спрятал агитку под первые звуки утреннего гимна Поединку. Станцию затрясло. Она стала снижаться.

"Началось", — подумал Бекир, развернулся к бараку и сразу понял, что все пошло не по плану.

Когда Бекир добежал до барака, грифон взмыл в воздух. К его удивлению на спине птицевая сидела Черная Корова.

— Где Талавир, почему он не на грифоне?

— Убежал, как всегда, — фыркнул Саша Бедный. — Девочка — фить в воздух.

Сказал, что открыл ей слепые зоны станции. Те, откуда ее не увидят. Она будет караулить. — Акинджий прибег к рубленым фразам, когда не хотел объяснять.

Ниязи как самого слабого забрала Скифянка. Они должны были уберечь тулпаров.

Без них нет шанса убежать из мукоэде ляин эр.

— Пойдемте. Обмен вот-вот начнется. — Саша Бедный заправил нож за пояс.

Кости, пришитые к поясу, зашуршали, а между ними звякнули запаянные глиняные мячики с атеш-травой. Такие бомбы Бекир видел впервые. В глине содержали смесь из сока травы. Это была редкая и очень взрывная жидкость. В отличие от травы в коже, которую нужно было воспламенять, сок загорался, когда глина разбивалась. Атеш-трава росла только на юге. Сок быстро высыхал, поэтому на западе пользовались сушеной травой. Шейтану, Джину и Близнецам достались обычные кожаные бомбы с сухостоем.

Бекир набрал полную грудь воздуха, поправил маску и ступил вперед.

Акинджии заложились по запасу крепости двух сумасшедших. Но даже Саша Бедный удивленно приподнял брови, когда оказалось, что белокожий мог выдерживать отравляющую воду. Увидеть Буруна удавалось только зная, куда смотреть. Бекиру грело душу, что они недалеко. Оставалось надеяться, что за ним следит и Талавир. Хотя где он находился, тоже было неизвестно.

Бекир задрал голову, разглядывая Матерь Ветров. Станция поскрипывала и на таком расстоянии напоминала уже не глаз, а выброшенную на берег рыбу. Бекир надеялся увидеть грифона, но Талавир действительно знал слепые зоны. Черной Коровы нигде не было видно.

В брюхе Станции открылся люк, оттуда начала спускаться кабина. Наконец из дверей коммутаторной будки к ним вышел коренастый человек с головой медведя.

Мужчина был голым по пояс. Бугристая грудь и плечи заросли темным мехом.

Пальцы на руках заканчивались острыми когтями. Брюки чуть не растрескивались от напряженных мышц. Но самыми странными Бекиру показались синие резиновые ботинки с обрезанными носками. Очевидно, человек изменился очень быстро и не смог найти обуви для медвежьих когтей. За засоленным показались два Старших Братья.

Спинами они перекрыли вход в будку.

В этот же момент со Станции начал спускаться коптер. Его приземление подняло волну ветра. В лицо акинджиев полетели мелкие камни и глина. Бекир съежился, а когда открыл глаза, чуть не задохнулся от счастья. Из коптера вышла Ма. Ее лицо было покрыто кной, а голову покрывал хиджаб, но это была она. За ее спиной стояла незнакомая женщина с голубыми перьями вместо волос.

— Что это за одна? И где Первая Зрачок? — пробормотал Саша Бедный так, что его услышал только Бекир.

— Слава Поединку! — закричала женщина с перьями и вытянула руку в ритуальном жесте.

— Слава! — ответил бей акинджиев и схватил Бекира за плечо, давая понять, что он так просто не отпустит своей добычи. — Мне адим Саша Бедный — бей свободных людей. Где Первая Зрачок?

— Я Руфь, зрачок с Матери Ветров. Сфена и Белокун рады приветствовать тебя, акинджию. Отпусти мальчика. Мать и сын встретятся посередине, — сказала Руфь. Ма шагнула к ним. Акинджий медлил. Мать Ветров молчала, в коптере заглушили двигатели, мужчина с медвежьей головой словно окаменел.

— Дальше все зависит от тебя, — прошипел Саша Бедный и толкнул Бекиру в спину. Бекир сделал несколько неуверенных шагов. Ма не походила на пленницу.

Саша Бедный тоже тронулся, хоть и держал дистанцию. Он должен был схватить Ма, прежде чем Старшие Братья получат Бекира. Глаза Ма светились радостью. Она протянула навстречу Бекиру руки.

— Ничего не бойся, — сказала Ма каким-то чужим, хрипловатым голосом.

И только тогда Бекир увидел, что ее ладони не пусты. В одной был зажат шприц, в другой — оружие. "Это не Ма", — подумал он. Но было уже поздно. Женщина с лицом Ма крепко его обняла. Что-то больно укололо в плечо. Бекир почувствовал, как ноги подкосились, и свалился на землю. Над его головой раздался оглушительный выстрел. Та, что назвалась Руфью, попала Саше Бедному.

За хлопком, разорвавшим тишину, ударил гимн Поединка. Словно сквозь полдень тумана, Бекир увидел, как Шейтан бросился на одного из Старших Братьев с атеш-бомбой.

Солдат загорелся и с криком шлепнулся на землю.

Несколькими сильными ударами он разбил солдату шлем и уже наставил отнятое ружье, когда человеко медведь одним быстрым движением оторвал Джину голову, а затем отбросил тело, заревел и начал отмахиваться, словно от роя саранчи.

Женщина, притворявшаяся Ма, как скальп, стянула хиджаб. Что-то нарушилось в ее лице. Оно сползло, как залитая водой соль. Рыжие дреды взорвались на голове. Она не заметила, как из гнилого озера под ее ногами незаметно высунулась молочно-белая рука и схватила ее за штанину. Рудокосая покачнулась. Это движение спасло ее от прилетевшей от бараков стрелы. Быстро приближалась Скифянка. Она снова натянула тетиву.

— Где моя дочь? — почти умоляюще простонал Сахан, держа рудокос за ногу.

Женщина поморщилась, недовольно трепнула волосами и выпустила шар между глаз белокожего. В корпусе Станции наконец-то открылись отверстия. Мать Ветров явно не ожидала такого отпора.

Раздались взрывы. Первая очередь прошила землю за полем битвы и была адресована Скифянке. Гнилята воспламенились. Воздух наполнился зловонным дымом. Рудокосая встала и удивленно застыла. Между ней и Бекиром стали Близнецы. Тело начало разделяться.

— Бегите!.. Что вы делаете? — прохрипел Бекир. Близнецам. человековедь подмял Правого. Бомба в его руке так и не успела взорваться.

Но возле коптера что-то вспыхнуло. Бекир услышал свое имя. Это была Черная Корова. Она пыталась справиться с грифоном. Птицелев парил в небе, словно старался убежать от огня, хаотично вылетавшего из рук девочки.

«Где же этот Талавир? — подумал Бекир, хватая за ноги рудокос. — Если ты слышишь, если ты под землей, приди!».

Соревнуясь со слабостью, Бекир повалился на рудокос, не позволяя ей встать. Ему хотелось коснуться ее лица, еще раз убедиться, что это только маска. Женщина взбешенно отбивалась от Левого Близнеца. Его лицо превратилось в кровавое месиво. Наконец женщина победила, брезгливо скинула тело Левого и вцепилась в Бекиру. Они лежали на поле боя, как в объятиях друг друга. Сильные руки развернули его голову. Она хотела, чтобы он увидел, что там происходит.

В ногу человековедя вцепился ракоскорп, пытаясь затащить его под землю. Через несколько шагов стоял Талавир. Он не двигался и, казалось, не видел, что происходит вокруг. Его глаза были широко открыты, а губы едва заметно шевелились. Бекир попытался понять, куда тот смотрит, но не увидел ничего, кроме задымленного болотца. Нужно, чтобы безумие догнало его именно сейчас?

— Я не вижу тебя, Бекир! — снова донесся с неба полный отчаяния голос Черной Коровы.

Птицелев увернулся, но сделал это так резко, что Черная Корова слетела с его спины и покатилась по земле. Бекир забился в объятиях рыжекосой. И как будто этого было мало, предупредительная очередь выстрелов из Матери Ветров прошила землю в нескольких шагах от того места, где упала девочка.

— Тс-с-с. Ты же не хочешь, чтобы следующим шаром ей снесло голову. Твоя Ма на Станции. Я обещала, что приведу тебя целиком. Пойдемте со мной — и девочка не пострадает.

Времени на раздумья не было. Тело становилось все медленнее. Рудокоса не нуждалась в его согласии и в то же время о ней спрашивала. Почему? Неужели они с Ма о чем-то договорились? И кому тогда он должен верить?

«Посмотри на нее, Талавир», — прошептал Бекир, не отрывая взгляда от девочки. Талавир всматривался в пустоту, потом протянул руку в приветственном жесте Старших Братьев, кивнул, словно с кем-то прощался, и наконец вернулся к драке.

— Ну, Толянчик, дорогой, я здесь! Мы же старые знакомые, я узнал твои резинки! — во все горло заорал Полномочный к человеко-медведю.

— Я пойду с вами. Уйду. Не трогайте их, — прошептал Бекир.

В глазах рыжевои промелькнуло сомнение. Она посмотрела на Талавира, потом снова на Бекира, наконец решилась и потащила его к коптеру. Там уже сидела Руфь. Рудокосая достала из-под сиденья банку с отвратительной лягушкой и запустила в нее руку.

— Я приказала Толику отступить. Ты виноват. — Из ее ноздрей потекла кровь. Последнее, что увидел Бекир с высоты коптера, был человеко-медведь. Он карабкался по тросу. Мать Ветров набирала высоту. Над землей летал грифон. В лучах солнца Талавир на его спине казался вспыхивающим богом. В когтях птицевая болталось неподвижное тело Черной Коровы.