Дом Соли [машинный перевод]

Бекир. Закон Дешту

— Кого я вижу? Болбочан-ага? — Саша Бедный откинул дверь в шахту и подал руку бею армейцев. — Что там произошло? Это вход в тайник?

Акинджий заглянул в темноту шахты, ведущей к Кара-Тобе, пытаясь рассмотреть, что привело к обвалу. Трубки на его маске натужно захрипели.

Кара-Тобе были недружественны к акинджиям.

— Ей-йой, Саша Бедный — ветер розовой степи. Кемаля-шейха сломался какой-то механизм. механизмы.

Но Саша Бидный его уже не слушал, во все глаза смотрел на Бекира.

— Ты нашел моих соколят. — Акинджий облизал взглядом Черную Корову и почти не заметил Ниязи.

— Твоих? — удивился Болбочан, словно это заявление поразило его в самое сердце.

Он достал из-за пояса аптечку и бросил Сейдамету.

— Да. Мы несколько дней следуем за ними. Они из моего аула, из Ак-Шеих.

Пушистый внук Азиза-бабы, неизмененный сын нашего врача, а девушку я купил на местный курбан-байрам. Она должна была стать священной жертвой и спасти Ак-Шеих.

От упоминания о родном поселке у Бекира запеклось в глазах. Он вспомнил слова Кемаля-шейха о том, что Ак-Шеих уничтожила буря, так что заставил себя посмотреть прямо в желтые глаза акинджия. Пусть знает, что Бекир не боится его.

— Эй, а я все думал, кто это потерял такое ценное имущество? — тем же театральным тоном пропел Болбочан, зубами затягивая перевязь на растерзанном предплечье. — Я потерял большинство людей, помогая им. И слава Богу Вспышек, прародителю соли и ветра, которые дети были именно твоим имуществом, принадлежали моему другу — тому, с кем мы разделили пламя Матери Ветров.

— Это правда, мы вытащили их из пылевой бури, — добавил Сейдамет после того, как влил в горло содержимое бутылочки, вытащившей из аптечки. Он держался за бок. Из раны текла кровь, но лекарство и какая-то зашитая в его тело сила позволяли стоять на ногах и даже криво улыбаться.

— Мы благодарны тебе, о ловче голов, что ты помог открыть эту проклятую ржавую дверь, — продолжил Болбочан, — и, по закону Дешту, можешь просить все, чего пожелаешь. Но… Я спас твою собственность, и ты в долгу передо мной. А как говорил благословенный солью генерал Григоренко-первый, Дешт любит возвращающих долги. Я спас твою собственность, ты меня. Долги закрыты.

Неизмененных можем поделить пополам. Забирай девочку и иди с Богом. — Болбочан кивнул на Черную Корову.

Последняя фраза заставила Бекира резко повернуть голову к бею армейцев. В Кара-Тобе они заключили соглашение. Болбочана.

Бекир бросил беспокойный взгляд на ее напряженные руки и уже дернулся к бею армейцев, когда почувствовал тяжелую ладонь на плече.

— Закон Где? — переспросил у Болбочана Саша Бедный. Его голос не предвещал хорошего.

Только теперь Бекир разглядел других акинджиев. Джинн подъехал поближе.

Сквозь черные стекла очков виднелись языки пламени, мерцавшие в его глазницах. Шейтан, сидевший на старом, почти седом тулпаре, по-хищнически облизал острые зубы и коснулся воткнутого за пояс ножа. Последними к группе присоединились Близнецы. На этот раз они тоже были верхом и очень гордились своим повышением. Левый вытер нос и спрятал руку за спиной. Там за поясом он тоже прятал нож. Правый не спускал глаз с Бекира.

— Закон Дешту, — не переставая улыбаться, подтвердил Болбочан.

Казалось, его не смущало, что армейцы в меньшинстве. Из шахты Кемаля-шейха выбралось только трое взрослых.

Несмотря на то, что Саша Бедный был на тулпаре, а Болбочан — пешком, они смахивали на двух ракоскорпов в брачный период. Бекира бросило в жар, а еще через мгновение обдало холодом от неожиданного ветра. Это был не «маленький друг», а более сильный порыв. Что-то в шахте снова заскрежетело и стукнуло. Железная дверь с грохотом захлопнулась, словно сам Дешт решил закрыть вход в шахту.

Парень испуганно взглянул в небо. Облака из беззаботно розовых превратились в свинцово-красные. Бекир такого еще не видел. Обычно сильной буре предшествовали хорошо известные знаки: нос забивал пыль, звери суетились в поисках защиты, облака собирались к горизонту, а волосы на руках становились дыбом. Времени от примет до первого удара грома хватало, чтобы укрыться в подвале. На этот раз все развертывалось молниеносно. Самое темное место на небе пробила молния.

Шейтан что-то прокричал. Бекир не мог отвести глаз от одинокого кхартала, кружащегося над ними.

— Буря! — взвизгнул Ниязи.

Болбочан и Саша Бедный измерили друг друга взглядами, а затем акинджий сделал то, чего Бекир от него не ожидал.

— Вшиваемся, — прохрипел Саша Бедный и приказал своим взять всаднику. — Хрень какая-то, а не погода.

Джин протянул руку Болбочану и помог забраться на тулпара. Саша Бедный поцеловал висевшую на его груди фигурку Девы, подхватил Бекира и Черную Корову и посадил впереди себя. Остальные заняли места на других тулпарах. Бекир снова поднял голову к темному небу: ему хотелось узнать, что произошло с отчаянным кхарталом. Птицы не было видно, но до ушей донесся свист. Бекир опустил глаза. Шагая нагайкой коня, к ним приближалась Скифянка — последняя из верных кунаков Саши Бедного. Конский хвост, привязанный к ее затылку, вздымался, как рой пчел над Гришей Сладким.

Распашившееся лицо блестело от пота, татуировка извивалась бешеными змеями.

Женщина замахала в сторону бури.

— Я видела хвост бури, — прокричала Скифянка. — Движется на Шейх-Эле. Надо обходить!

Небо словно упало на Дешт. Столбы суету соединили облака с землей.

Всадников слепил вездесущую пыль. Над головами мигало, воздух гудел.

Казалось, они двигаются вслепую. Саша Бедный несколько раз разворачивался и приказывал ехать в противоположную сторону, но и он не знал, как выбраться из пылевой ловушки. Он летел над их караваном, выныривая в просветах между облаками. А потом произошло странное: птица ринулась в темноту. Бекир подумал, что его уже не увидит. Но небо снова рассвело — и, словно прокладывая им путь, грохнул кхартал. Он их направлял!

— Туда! — в самое ухо Саше Бедного прокричал Бекир. — Видишь светлый пробел в небе? Туда.

Саше не нужно было повторять. Он пришпорил тулпара и ринулся вперед. Другие — за ним. Еще несколько раз птица выныривала из облаков, показывая направление, пока не исчезла из виду. Через несколько минут начал утихать и ветер. Отряд остановился, чтобы перевести дух. Тулпары тяжело дышали, высунув языки, их бока лоснились от пены. Ниязи бухал так, что Бекир ожидал увидеть в его кулаке выкашляные лёгкие. Мужчины вытряхивали пыль из масок и одежды, наблюдая за бурей, с которой им удалось бежать. Зрелище поражало. Темную стену то и дело освещали вспышки молний. Уловки облаков образовывали самые причудливые фигуры. На мгновение Бекиру показалось, что буря приобрела очертания человека, который хочет что-то сказать.

— Второй раз за два дня, — воскликнул Саша Бедный. — Что-то не так с Дештом.

Точно тебе говорю… Птица моя. суйер.

— Фигурка Албасты действует, баба, — обрадовался Левый Близнец, что наблюдал его жест. — Она нас вывела.

— Нет. Это он, — Саша Бедный ткнул в Бекира.

Бекир понял его взгляд. Армиец все еще ожидал, что в Бекире проснутся особые умения после того, как он выпил суер в Кара-Тобе, например, способность обходить бурю.

— Как ты знал, куда ехать? — спросил Шейтан, вытряхивая из уха песок.

Бекир ответил не сразу.

Его глаза были прикованы к небу. Он все еще надеялся увидеть знакомые очертания. Облака рассеялись. Последнее розовое марево таяло в лучах яркого солнца. Неожиданно высоко в небе, так что он точно не мог сказать, не было ли это выходкой суерной линзы, появилось темное пятнышко. Бекир приложил ладонь крышей ко лбу.

Его жест повторил Ниязи и неожиданно вскрикнул. Болбочан, а за ним и другие, задрали головы.

— Это не я, вот кто нас вывел! — сказал Бекир, указывая на тень у себя над головой. Птица камнем падала на землю. Тулпары нервно закричали, чувствуя приближение хищника. Через мгновение стало понятно, что птица огромна. Бекир увидел белые крылья, блестящий клюв и туловище льва. Пытаясь сбавить скорость, грифон вытянул задние лапы и как бы затормозил в воздухе. Наконец птичьи когти крепко увязли в землю, львиные — смягчили приземление.

На спине у грифона сидел засоленный, чье тело было словно сложено из лома, собранного в Деште. не плотно, а как броня или хитиновый покрыл в насекомые. Засоленный наклонился к грифону, чтобы похлопать его по шее, луч солнца коснулся лица наездника и отразился ослепительным лучом. остались неизменными. В груди у Бекира. потеплело. Это был Полномочный Старших Братьев Талавир Каркинос.

Перед глазами предстала картина, как Талавир отдает пробирку со своей кровью.

Лекарство, которое из нее сделала Ма, помогло Бекиру наконец-то покинуть Ак-Шеих, уйти от преследования.

Он бросился к Полномочному, словно они были лучшими друзьями. Так много хотелось рассказать: о случившемся в Ак-Шеих, о гибели поселка, а еще спросить, как они смогут спасти Ма из Матери Ветров. Он не сомневался, что Талавир пришел именно для этого.

Но Полномочный на него даже не взглянул, более того — протянул руку, останавливая парня, и посмотрел на Сашу Бедного.

— Чтобы кхартал выел мне глаза. Ты перепил суру, Талавире-аго? — насмешливо произнес акинджий. — Что случилось с твоим телом?

— Встретился с вашим джадалом, людовой. — Голос Талавира не изменился, хотя теперь он говорил как-то медленнее и спокойнее, как человек, которого уже ничего не сможет удивить.

— Ты видел джадала? — восхищенно воскликнул Ниязи. Кажется, он один не чувствовал напряжения.

— Кто это ржавое мясо?

— Полномочный Старших Братьев, — вместо Талавира ответил Саша Бедный. — Он расследовал в Ак-Шеих смерть одного из Матери Ветров.

— Старшие Братья часто мрут, — с недоверием хмыкнул в усы Болбочан. — Почему он вывел нас из бури?

— А обычная человеческая помощь уже ничего не стоит? — Талавир потер висок, словно его мучила головная боль. — Я летал над Дештом, смотрю — внизу вы, а на горизонте — буря. И я не против, чтобы вас забрала соль, но стало жаль детей. — Знаем мы, как Старшие Братья помогают! — потряс рукой Шипохвост.

Ему явно не хватало копья с привязанным к навершию черепом. — Вырезают целые села, забирают засоленных на опыты. Что с ним говорить? Пустить кровь во славу Богу Вспышек — и аминь.

— Ему нельзя доверять, — буркнул Сейдамет. Акинджии промолчали, хотя по лицам было видно, что они согласны. Саша Бедный посмотрел на Болбочана. В желтых глазах акинджия был скрыт вопрос, а в изгибе бровей — предложение: «Если ты убьешь Полномочного, я закрою глаза».

— Он наш друг! Он и к этому помогал, — шагнул вперед Бекир.

Он ожидал хотя бы теперь привлечь к себе Талавира, но Полномочный не оторвал глаз от беев. А вот Болбочан его услышал. Армиец задумчиво подкрутил железный ус.

— Летал над Дештом? С какой стати Старший Брат летает над Дештом?

— Я уже не Старший Брат. — Талавир коснулся золотой бляшки во лбу, темные глаза угрожающе сверкнули. — Суйер выел из моей крови Догмат Поединок. А если хочешь еще что-то узнать, назовись, железноусый. Ты не похож на акинджию, но почему-то с людоловами?

— Твоя просьба справедлива, мясо в мусоре, — согласился бей армейцев.

— Я полковник Болбочан из славной Армии чудовищ. Я сопровождал этих детей, пока Саша Бедный не заявил на них свои права.

— Разве дети — животные, чтобы за них спорить? — Талавир посмотрел на Черную Корову и Ниязе и снова будто не заметил Бекира. — Они сами должны решить.

— Эй-гей, — захрипел Саша Бедный, словно его легкие были мехами в кузнице.

— Это мое слово и твое, армейцу. При чем здесь чужестранец? Пусть даже сорок раз скажет, что он не Старший Брат. Я ему не верю. Однажды Старший Брат — на всю жизнь служка Поединка.

— Генерал Григоренко-первый тоже был Старшим Братом, — спокойно ответил Болбочан, и Бекир почувствовал, что чаши весов в голове армейца склонились на сторону Полномочного. — Ты тоже претендуешь на этих детей, мясо в мусоре?

Бекир хотел подтвердить, что Полномочный говорит правду. Он не такой, как другие Старшие Братья, ему не нужны уроды для опытов. Напротив, Талавир вытащил из пламени дочерей Тети Вальки и отдал Ма свою кровь и винтовку, ему можно верить, но сомнение словно стиснуло ему уста. Почему Полномочный к нему не говорит и даже не смотрит? Может, Саша Бедный прав? Может, Талавир до сих пор верен Догмату и все его добрые поступки — только от желания заслужить его доверие? Может, Полномочный сам хочет отвести детей в Белокун? Болбочан назвал умения Черной Коровы уникальными.

— Да, я тоже претендую на этих детей, — подтвердил худшие надежды Бекира Талавира.

Болбочан посмотрел на детей и молча кивнул, словно принимая новую ставку в игре. Бекир почувствовал себя камнем в тогуз кооргол, разыгрываемых армейцами, акинджиями и отныне Талавиром.

Саша Бедный недовольно хмыкнул и натянул вижжи, сдерживая тулпара, которому не нравилось соседство с грифоном. Если бы Талавир был сам, то он бы еще попытался поспорить с армейцами за право Полномочного вмешиваться в их торг за детей, но крылатое животное изменило расклад сил. Даже один грифон мог свернуть головы шестерым взрослым мужчинам и купцам детей.

— Якши, — неохотно согласился Саша Бедный и пришпорил тулпара. — Устраиваемся на ночлег и поговорим, кому достанутся эти сладкие птички.

Через несколько часов они нашли сырую котловину — все, что осталось от старого канала. Мужчины разожгли огонь и сели в круг мира. Так в Деште называли общий костер со случайными попутчиками. Доверия между ними не было, поэтому они хотели видеть лицо друг друга. Бекир с друзьями оказался между Болбочаном и Сашей Бедным. Напротив сел Талавир, за его спиной послушно раздался грифон. Птицы были свободолюбивыми существами и редко признавали чужих. Бекир представления не имел, чего стоило Гавену Белокуну привлечь целый прайд в Ак-Шеих. Но Полномочному удалось приручить своего. Бекир удивленно наблюдал, как Талавир оторвал из собственного тела окровавленную корку соли и скармливал грифон.

Какое-то время мужчины тихо переговаривались. Обычно у мира сопровождался обмен водой, но ритуал все не начинался и ужин.

У Бекира громко забулькало в животе Они не ели от самого Кара-Тоба шепотом предложила сушеным кайсам. достали из-под седел зловонные и теплые от пота тулпаров провяленные куски мяса.

— Мать, ну та, которая приняла меня за сына, дала, — будто оправдываясь, сказал мальчик-лисенок и протянул небольшой квадратный пирожок. — Она была рада, когда я сказал, что ее сын остался в Кара-Тобе.

Глаза Шипохвоста жадно сверкнули, Бекир успел лишь удивиться скорости, с которой армиец выхватил пирожок.

— Плохой знак, — с полным ртом сказал Шипохвост и ткнул в небо надкушенным пирожком.

Там уже сошла звезда Девы — Йылдыз, она зловеще сияла в ореоле розового тумана, свидетельствующего, что завтра будет буря. Армиец передал пирожок Бекиру и вздохнул, словно прощался с родным. Бекир осторожно, чтобы не влезть в слизь, наложил кусок на палку и сунул в огонь. «Сгорит», — недовольно причмокнул армиец. Но Бекир подумал, что лучше так, чем его тошнит от слизи Шипохвоста на глазах у всех.

— А это хороший знак. «Маленький друг» отправляет посланников, — тем самым тоном прокомментировал Шипохвост, показывая на пролетевшее мимо маленькое перекати-поле и спрятавшись в темноте.

Мужчины из Армии чудовищ прислонили пучки ко лбу в ритуальном «буахе».

Бекир исподтишка поглядывал на Талавира. Полномочный смотрел себе под ноги, его губы дрожали, словно он говорил с кем-то незримым. Бекир вспомнил мертвую дочь Геры и невольно взглянул на мужчину. Там никого не было, и Бекир в очередной раз задумался, что же произошло с Полномочным и почему он так изменил свое отношение к нему. Кругом пошла трубка с ухом. Потянуло сладко-пряным дымом. Ниязи закашлялся.

— Зачем тебе дети, не старший Брат? — ласково спросил Саша Бедный, продолжая разговор, начавшийся днем. Талавир поднял очерченные темными кругами глаза. На этот раз он решил посмотреть прямо на Бекира.

— Чтобы спросить, а потом уйду.

— Если только спросить, начинай, — рассмеялся Саша Бедный.

Даже Бекир подумал, что Полномочный шутит. Но Талавир даже не улыбнулся и продолжал смотреть ему прямо в глаза.

— Ты знаешь, как найти Золотую Колыбель?

Бекир набрал полные легкие воздуха, а затем сделал трюк, из-за которого так насмехался над Ниязой, словно вдохнул пыль, закашлялся.

Но на этот раз кашель почти сразу застрял в горле. Краем глаза Бекир увидел, как напрягся Болбочан.

Ведь именно ему как плату за помощь Бекир обещал открыть тайну видения.

Появление акинджиев, а затем и Талавира позволило ему подумать, что момент расплаты никогда не наступит. Рядом всегда были чужие, с которыми Болбочан не захотел бы делиться тайной. А сам Полномочный спросил то, что так стремился узнать бей армейцев.

Бекир переводил взгляд с Талавира на Болбочана и обратно. Пауза затянулась.

— Нет, не знаю, — наконец признал он. искалеченное лицо Болбочана. Он не ожидал, что его обманет тринадцатилетний парень — Азиз-баба. отправил нас по Золотой Колыбели, только чтобы вывести из Ак-Шеих, — продолжил Бекир. — Он знал, что это безнадежная миссия, потому что сам помог уничтожить Золотую Колыбель.

— Уничтожить? — проскрежетал Болбочан.

— Бекир, может, не стоит? — пропищал Ниязи.

— Почему же? Думаю, все они заслуживают знать, что произошло в день Вспышек. Разве это не то, что мы все хотим? Наконец-то услышать правду.

Некоторые мужчины произнесли ритуальное «буа-ах». Близнецы посмотрели на Бекира так, будто видели его впервые. В их глазах застыл благоговейный страх. В Деште запрещено упоминать о прошлом. С рождения ребенок учится не задавать лишних вопросов. Теперь Бекир думал, что это было выгодно и взрослым. На некоторые вопросы они не хотели слышать ответов.

— Азиз-баба сам отдал Золотую Колыбель доктору Мамаю из Матери Ветров.

Мамай ее использовал — и на землю выпал первый суер.

— Это святотатство! О каком Мамае ты говоришь? — раздалось со стороны акинджиев. Армейцы промолчали. Они знали, о чем он.

В общем шуме Бекир поймал взгляд Талавира. Полномочный кивнул, словно ждал этого ответа.

— Мамай был другом Гавена Белокуна. Как оказалось, именно его я должен был найти в Ак-Шеих.

Полновесный тяжело поднялся. Грифон тоже вскочил на ноги.

— Ты прав, малыш. — Полноважный впился пальцами в виски от очередного приступа боли.

Талавир развернулся, сделал несколько неуверенных шагов и почти упал на грифон. Животное оттолкнулось от земли и быстро поднялось в небо.

— Совсем ему голову засолило, — захохотал Левый Близнец.

— Верно, Гера таки познакомил его со своей женой, — поддержал Правый.

Бекир несколько секунд всматривался в небо, пока грифон не растворился в розовом мареве. Старший Брат, даже поцелованный Дештом, остается Старшим Братом. Как он мог поверить, что Талавир собирался помочь? Бекир опустил глаза и встретился с кривой улыбкой Болбочана. Это был еще один выставленный счет, за который пришло время оплатить. Бей армейцев демонстративно посмотрел на Черную Корову и потер пальцы, словно требовал денег: «С одной стороны, убежище в Кара-Тобе, с другой — девочка атеш и неизменен», — таково было соглашение, которое они заключили под землей. Бекир соврал по поводу Золотой Колыбели, поэтому должен отдать девочку.

— Мы не могли остаться в Кара-Тобе. Есть у Старших Братьев, я должна ее спасти.

Бекир ненавидел себя за отчаяние, которое проникло в его голос. Если бы Талавир его поддержал, он мог бы просить о помощи у армейцев. У них были бы грифон и Старший Брат, знающий слабые места Матери Ветров. Но что он мог предложить сейчас, когда даже Полномочный сбежал?

— До Матери Ветров тебе никак не добраться, — спокойно и с тоской ответил Болбочан.

— Что же? — прохрипел Саша Бедный. — Я говорил с твоей Ма, птичка.

Перед тем как ее забрали. И это она послала меня. По тебе.

Слова акинджия ошарашили Бекира. Саша Бедный успел поговорить с Ма?

Как и когда это произошло? В ушах Бекира до сих пор раздавался взрыв, который ударил им в спины, когда они оставили Ма в руинах старой школы. Так что Ма не настолько пострадала, как он думал. Тогда возникает вопрос: как она дала себя увлечь, ведь ненавидела Старших Братьев? И неужели настолько доверяла Саше Бедному, что могла отправить за ним?

— Как тебе удалось с ней поговорить?.. Там же был сам Белокун?

— Акинджии давно едят с ложки Старших Братьев, — хмыкнул Шипохвост.

Шейтан на него оскалился, а Джин выпустил изо рта огненное облако.

— И что она тебе сказала?» Куда ты должен привести нас?

— К ней. На Матерь Ветров. Ты знал, что до того, как прийти в Ак-Шеих, твоя Ма работала со Старшими Братьями? Была шишкой на Станции? — медленно, словно режя мясо, сказал Саша Бедный.

— Я знаю все, что мне нужно! — не сдержался Бекир. Хотя он не имел представления, о чем говорил акинджий, но чувствовал, что тот говорит правду, которую от Бекира всегда скрывали. — Ты намекаешь, что Ма по собственной воле оказалась на

Матери Ветров? Но она убежала оттуда. — Бекир почувствовал, как к горлу подступил комок. Ногти вонзились в ладони. Он должен сдержаться, но слова уже рвались наружу, как пыль, поднятая бурей. Они должны были его услышать, послушать, сделать так, как он говорит. — Она всю жизнь ненавидела Старших Братьев. Мы должны ее спасти, должны напасть на Матерь Ветров! — Он развернулся в Болбочан. — Вы говорили, что сейчас самый лучший случай нанести удар!

Бей армейцев медленно втянул дым ухану. На усах полыхали блики костра, словно это были провода, раскаленные огнем. Он усмехнулся. К удивлению Бекира, улыбнулся искренне, даже с восторгом, словно не только не разозлился, но и приветствовал пыл парня.

— Знал я одну женщину, которая тринадцать лет назад убежала от Старших Братьев.

За ее спиной Станция сгорела, а Белокун был вынужден прятаться в небе, как старый кхартал. Это было в третий месяц весны второго года после Вспышек, — мечтательно сказал Болбочан и стал посерьезнее. — Я очень хотел бы снять Матерь Ветров с небес, сладкое мясо, но нас маловато. На такое нужно решение Совета юртов.

— До меня дошли слухи, — прохрипел Саша Бедный, и Бекир подумал, что с радостью вырвал бы все трубки из маски акинджия и запихнул ему в прорубь, потому что знал, что тот готовится сказать какую-то хитрую гадость. — Генерал Григоренко-второй как раз собирает Раду юрт.

Предчувствие не обманули. Армейцы этого не знали, они обменялись встревоженными взглядами, которые значили больше, чем советы юртов. детей. Каждый хотел получить желаемое меньшей кровью. означало, что у Бекира нет выбора: он должен идти к Матери Ветров, чтобы хотя бы попытаться спасти Ма.

Болбочан прошел мимо взглядом Бекира, словно все сказанное до того больше не имело значения, и сосредоточился на Саше Бедном.

— Если тебе так нужен парень, охотник за головами, то готов пойти тебе навстречу и изменить предложение. Бери его, а девочка уйдет с нами.

Меховой мешок может выбирать.

«„С одной стороны, убежище в Кара-Тобе, с другой, — девочка-атеш и неизмененный". Болбочан понял, что не получит обоих, поэтому решил забрать самую сильную», — подумал Бекир и решил, что не будет его останавливать. армейцами Черная Корова будет в большей безопасности, чем с акинджиями.

— Я без Бекира никуда не пойду! — вскричала Черная Корова.

Но ее протест проигнорировали. Соглашение было заключено. Напряжение спало, а у акинджиев нашлось еще несколько бурдюков с самогоном. Дети отползли подальше от шумных мужчин. Их никто не останавливал. Хотя Бекир и ощущал на себе взгляд Шейтана.

— Он хочет обменять тебя на Ма, — прошептал Ниязе, — не веди на это.

— Как будто я сам не догадался? Саша Бедный всегда хотел получить Ма.

— Я никуда без тебя не пойду, — упрямо повторила Черная Корова.

Глаза Забувайка сочувственно сверкнули из меха Ниязи.

— Тебе будет безопаснее с Армией чудовищ, — как можно холоднее сказал Бекир. У него разрывалось сердце, но чтобы она ушла, он должен оттолкнуть, как это сделала Ма в старой школе. А еще она говорила, что нужно отпускать тех, кого любишь. Только не предупреждала, как это больно. — Тебе тоже лучше пойти с ними. — Он не рискнул заглянуть Ниязе в глаза. — Ак-шеих уже нет. Твоего деда тоже. Ты всегда хотел посмотреть мир, вот у тебя есть возможность. — Бекир не дал им ответить, развернулся и направился к другой стороне лагеря.

«Так будет лучше. Так они будут в безопасности», — убеждал себя молодой человек.

Еще никогда он не чувствовал себя таким одиноким и бессильным.

Самогон и мировое соглашение значительно улучшили общий настрой. Теперь акинджии и армейцы смахивали на лучших друзей. Игра растянулась глубоко за полночь. В разгар веселья Болбочан на нетвердых ногах вылез на берег канала.

Бекир подумал, что тот хотел помочиться, но вместо этого Болбочан подбросил в воздух горсть пыли. Ее подхватил легкий ветер. Вдруг железноусый набрал полные легкие воздуха и спел:

Гей-гей, бинбашкорай,

Степями свободными гуляй.

Летай-летай, цели не имей,

Ко мне, сердце, пожалуйста.

Два других армейца подхватили песню. К удивлению Бекира, Ниязи тоже знал слова. Болбочан поднял свисток, которым уже открывал вход в Кара-Тобе, и издал короткий звонкий звук. И произошло чудо. "Маленький друг" принес к его ногам темный мяч. Болбочан наклонился и поднял перекати-поле.

— Пустой, — пьяно улыбнулся бей и откинул куст.

Кто-то из людей Саши Бедного восхищенно засвистел, словно увидел фокус.

Наконец мужчины уложились. Бекир лег подальше от друзей, но, почти засыпая, почувствовал, как рядом тихонько устроился Ниязи, а с другой стороны — Черная Корова.

Бекир проснулся в холодном поту. Ему снова приснилась демоница из Кара-Меркита. Во сне она имела зашитые глаза и рот и мучила Полномочного.

Бекир осторожно оглянулся в темноте, вспоминая, где находится.

От огня остался именно уголь. В тусклых сумерках тяжело было разобрать, где кто спал, но он понял, что его разбудило — раздавшийся с берегов канала шепот прямо над ним. акинджиев. Болбочан держал перекати-поле. свидетельствовали, что накануне, устраивая пьяный спектакль, он соврал: куст принес послание.

— Сахан Немножко атаковал Матерь Ветров, — озвучил Болбочан содержание записки.

— У него свой джихад. Белокун забрал дочь Сахана Немножко, — пожал плечами и сплюнул себе под ноги слизь Шипохвост.

— Мы должны к нему присоединиться. Отсюда всего два фарсаха в Шейх-Элли, — горячо прошептал Сейдамет.

Бекир вытаращил глаза. Почему же на ужине Сейдамет его не поддержал, а позволил Болбочану заключить соглашение с Сашей Бедным?

— Нас только трое, а сколько там у Сахана Трога Бог знает. Мало, чтобы атаковать Матерь Ветров. кизяка. Откуда он знал о Совете юртов? ни за козлиную душу.

На мгновение воцарилась тишина. Болбочан закрутил усы, раздумывая над ответом. У Бекира от надежды пересохло в горле.

— Бекир прав: сейчас хороший случай, чтобы снять с неба железную банку Старших Братьев, — подтвердил его надежды Болбочан. — Белокун спускался в Дешт. Когда последний раз с ним такое было? Что-то нечисто. Бог Вспышек нервничает.

Но когда Бекир уже готовился праздновать победу, Болбочан добавил:

— Но и ты прав, Шипохвост: мы трое и Сахан Немножко — маловато.

Самоубийство. Должны идти на Совет.

— А как же парень? — Сейдамет понял, что двоих не убедит.

Бекир ухватился за высохшую ботву и еще немного подполз, чтобы лучше услышать ответ. Решалась его судьба. Он знал, что должен пойти к Матери Ветров, — это был единственный шанс снова увидеть Ма, услышать ее правду, но даже себе он не признавался, как сильно ему хотелось присоединиться к армейцам и прийти к Станции Старших Братьев с оружием, а не как куюн на веревке.

— Если в нем есть дар Воды Жизни — выживет, как нет — мы за него помолимся, — сухо ответил Болбочан. — Девочка и ее огонь — вот все, что нам нужно.

И это было все. У Бекира не осталось надежды.

— А если Саша Бедный заподозрит, какой дар она имеет… — начал Сейдамет и оборвал фразу на полуслове.

Под ногами Бекира осыпалась земля. Армейцы повернулись на шум и посмотрели прямо на склон, за которым скрылся парень. Он затаил дыхание и послал сотню проклятий собственным рукам. Сухостой, за который он держался, изменился от его прикосновения, как листик Кара-Тобе. Сухая отрасль неожиданно стала скользкой и запахло цветами. Еще мгновение — и он взлетел по склону и приземлился на друзей. — Бекир? — испуганно вскочил мальчик-лисенок.

Черная Корова вскрикнула. Она не очнулась. Ей, похоже, снился кошмар.

Бекир увидел, что сжатые в кулаки руки едва заметно светятся. Они с Ниязи набросили на девочку попону. на детей. Армейцы по очереди спустились в котловину, словно просто ходили к ветру.

— Хорошо, папа, — шептала девочка. — Я не забуду.

Бекир осторожно вынул медальон из ее ладони, развернул и охнул. Черная Корова постоянно хотела показать, что там написано, но они никогда не относились к этому серьезно.

Он передал медальон Ниязе. Брови мальчика-лисенка полезли вверх.

— Откуда она знает имя твоего отца? — самими губами проговорил Ниязи. — Ты ей говорил?

— Конечно, нет, — возмутился Бекир.

Настоящее имя отца было их детской тайной. Он наклонился и осторожно подергал девочку за плечо. Черная Корова открыла глаза, будто только этого и ждала.

— Представляешь, я вспомнила. Марко Дорош так звали моего отца. Это было его имя, прежде чем он стал Старшим Братом. Он должен был убить Бога! — прокричала девочка так, что эхо разошлось по бывшему руслу канала.

— С тобой все хорошо? — неуверенно спросил Ниязи и взглянул на Бекира.

Они привлекли нежелательное внимание. Бекир спиной ощутил взгляд. Шейтан стоял ближе и уже приготовился что-то спросить. Раздалось громкое чихание.

Шейтан обернулся и увидел, как Шипохвост умудрился сбросить слизь на его миску, еще и ясно посмотреть: мол, и что ты теперь сделаешь?

— Убери, бьосек недоваренный! — завопил Шейтан.

Вместо ответа Шипохвост бросился на него и повалил на землю.

Сейдамет полез оттаскивать товарища и попал под руку Джину. На грязной форме выступила свежая кровь. Что-то закричали Близнецы. Даже Саша Бедный перестал чистить маску.

— Идите сюда, — позвал детей Болбочан. Он выглянул из-за бетонной плиты, которая когда-то была частью оросительного канала.

Бекир наконец-то понял, что армейцы лишь отвлекали внимание, чтобы они могли поговорить наедине.

— Покажи, — приказал армиец Черной Корове.

Девочка безропотно положила в большую заскорузлую ладонь тумар. Болбочан подслеповато прищурился. На его лице появилось странное выражение, словно он увидел привидение.

— Кто он тебе?

— Кто? Марк Дорош? — не поняла Черная Корова.

— Да, — нетерпеливо прошипел Болбочан.

— Отец. Это он мне подарил. Сегодня ночью он в очередной раз напомнил отнести это Гавену Белокуну. Это остановит Старших Братьев! Поэтому я никак не смогу с вами уйти, — скороговоркой сказала девочка.

Бекир ожидал, что Болбочан разозлится или вообще не будет слушать ее.

Лицо бея Армии чудовище засияло.

— Пути Бога Вспышек неисповедимы, — пробормотал Болбочан. — Люди как песчинки, подхваченные ветром. Ни одного шанса, что после дыхания Дешту они упадут на прежние места. Но сейчас я почувствовал прикосновение. Буа-ах! Марко Дорош — настоящее имя генерала Григоренко-первого. Его знают только Григоренко-второй и беи из Совета юртов. Это наш священный пароль.

У Бекира взрывалось в голове от только что услышанного:

Марк Дорош не погиб в буре, как считала Ма. Он основал Армию чудовищ, воспитал Черную Корову. Но почему, почему он не вернулся за Бекиром?

Обручальное кольцо, которое дала Ма, вдруг вонзилось в тело. Но все эти вопросы весили меньше, чем безопасность Черной Коровы. Им было право: взрослость — это ответственность за тех, кого любишь. Прошлое невозможно контролировать, остается надеяться на шанс сменить будущее. Он посмотрел на подругу и сказал:

— Иди с Армией чудовищ, они будут тебя охранять. И если уж так хочешь, я могу вместо тебя отдать тумар Белокуну.

— Нет, ты не понял. Это я пойду с тобой.

Драка в котловине начала стихать.

Болбочан переводил взгляд с Бекира на девочку, обдумывая другие варианты.

Наконец искалеченное лицо расплылось в широкой улыбке, бей что-то сорвал с шеи и протянул Бекиру.

— Он знает песню. — Болбочан кивнул на Ниязе. — Перекати поле передаст весть. Не уверен, что Григоренко-другой мне поверит, но я буду убеждать Совет юртов атаковать Старших Братьев. По ребенку Марка Дороша мы должны вернуться. — неожиданно Болбочан расхохотался.

— А Дешт умеет шутить. Богом клянусь, наши флаги еще замелькают над Матерью Ветров. Ну а вы попробуйте не умереть до нашего прихода.

Вздрагивая на тулпаре позади Саши Бедного, Бекир еще фарсах видел черные точки отряда Армии чудовищ. его. От нового мнения стало еще досаднее: он зря обвинял Ма, что она так скоро она забыла отца. А может, нет? об отце только хорошее. Просто без деталей. Говорила, что их съел Дешт. суер?

«Но будь готов, что правда разрушит твою жизнь», — раздались в голове прощальные слова Талавира.

«Почему взрослые так любят лгать?» — Бекир почувствовал, как ладони стали влажными, вытер их о штанину и посмотрел на место, за которым только что держался. На сухой ветке, вплетенной в гриву тулпара, расцвели мелкие желтые цветы. Дар стал проявляться все чаще. Вода Жизни таки к нему заговорила. Жаль, что она не принесла желаемых ответов.

Ма. В брюхе железной рыбы только память не способна съесть ржавчина

Ма проснулась оттого, что Станция вздрогнула. Мать Ветров снова сменила высоту, а это означало, что бури усилились. Даже мукоэде ляин эр — святая проклятая земля, обходящая бури, — уже не защищал Станцию.

— Дело лихорадить. Зло хочет вырваться наружу, — сказала Ханум, меняя очередной бинт., она прикрыла веки. И это было ошибкой: ее захлестнули картинки из прошлого. горело, а дети кричали так, что хотелось заслонить уши.

— Я Ма — официальный врач из Ак-Шеих. Моего сына зовут Бекир. Мой дом — Дешт, — прошептала она, выгибая спину. Боль от наростов на лопатках и от порезов на теле заставила сон отступить. Боль всегда была ее союзником. Может, поэтому она не позволяла вырасти потому, что карабкалось с ее спины. Тогда бы она избавилась от боли и была бы вынуждена впустить в голову то, что столько лет держала на веревке.

— На-а, — Ханум высыпала ей на ладонь черный порошок. В нем мерцали хрусталики суету.

— Что это? — Ма понюхала смесь. Острый запах вызвал воспоминание о юрте Тети Вальки, костер, смех двух ртов. Сердце Ма сжалось от тоски. Вот почему она не любит вспоминать.

— От боля. Как ты хотела.

"Арконит и атропа", — догадалась Ма. И кое-что незнакомое. Она недоверчиво посмотрела на Ханум. Если она хотела ее убить, то делала это слишком открыто.

— Но лучше не пей. Это тьма-арирует разум. В твоей кро-ве — обломки мемобомбы. Чтобы их избавиться, надо вспоминать. — Женщина положила теплую руку на ее лоб. — Вспоминать страдания. Вспомнить боль. Не сражайся со своей памятью.

На мгновение Ма показалось, что перед ней тетка Валька, которая произносит свои последние слова.

— У меня нет воспоминаний, которые стоит воскрешать, — выскользнула из-под ее руки Ма.

Ручка скрипнула, Ма сжала кулак и спрятала руку с порошком под простыню. Но вместо ожидаемого Белокуна на пороге появилась Сфена. За последние дни она изменилась не меньше, чем глава Матери Ветров. Красные дреды пылали, линия губ стала неровной из-за чрезмерного употребления уха, скулы покрыли багровые пятна, а глаза стали глубокими и холодными, словно вода на дне колодца.

Явных перемен еще не было, но Ма узнала «прикосновение Дешту» — Сфена теряла суйер.

— Гавену Белокуну совсем плохо? — Ма свела брови и едва заметно улыбнулась.

Какой Ма?

Настоящей или той, которая работала на Матери Ветров?

Какая из двух женщин до сих пор существует?

Ма прикусила губу и, пытаясь упорядочить мысли, сосредоточилась на действиях Сфены. Рудокоса поставила на тумбу у кровати банка с блестящей от суетки жабой.

— Я говорила, что использовать бакас — плохая идея, — утоляя боль, сквозь зубы, сказала Ма. — Это как лечиться ртутью или свинцом. Чтобы извлечь пользу из даров Дешту, его надо понимать.

— Ты говоришь, как чудовища снизу, — фыркнула Сфена и потерла место укуса бакасы.

Ма почувствовала движение собственного манкура. Их личинки были связаны. Мама уже несколько дней над этим думала. Во время каждого сеанса она ощущала присутствие женщины в своей голове. Ма пока блокировала ее попытки разбудить воспоминания. Это удавалось благодаря мемобомбе и годам «забывания» в Деште. Но допросы обнаружили и другое. Ма тоже могла проникнуть в мысли Сфены.

— Но ты не такая, Ма? — Первая Зеница прищурила большие ледяные глаза, уселась на стуле, зажала банку между коленями и приготовилась засунуть туда руку. — Я кое-что о тебе узнала. Не пугайся, немного. — Не скрывая отвращения, Сфена окунула пальцы в банку и коснулась спины баксы. Ее черты искривили боль, виски заблестели от пота, но она продолжила: — После того как ты сожгла наземную Станцию, бумаг толком так никто и не разбирал.

Но я нашла твою анкету на должность кандидата в Старшие Братья. Ты родилась в стране, которая сейчас находится под протекторатом Старших Братьев, окончила медицинскую академию, начала писать докторскую. С приходом Старших Братьев твоя научная карьера закончилась. Поединок видит роль женщины в другом. Но ты не стала и матерью. В анкете стоит желтая отметка — бесплодие. — Сфена с недоверием посмотрела на Ма. — Почему ты решила присоединиться к Старшим Братьям? Ты ведь в них не верила? Чтобы получить возможность заниматься наукой?

Каждое слово Сфены, как маленькая бомба, взрывалось в голове Ма. Воспоминания накатывались волнами, рискуя утопить. Нет, это не о ней. Она Ма — официальный врач из Ак-Шеих…

— Чтобы приехать на Территорию К? — продолжила Сфена, наблюдая за муками Ма. Кажется, она даже получала от них удовольствие. Хотя в глазах Сфены было и другое: жажда познания. Мая для нее была объектом исследований.

— В те годы Старшие Братья отправляли сюда только посвященных, а ты так и не стала Старшим Братом. Итак, не имела права здесь быть, но ты все равно очутилась в Деште.

Перед глазами пролетали сотни картинок, словно Ма перебрала с уханом.

Некоторые казались знакомыми, других она не узнавала, но самым выразительным было лицо Марка Дороша. Она наконец-то вспомнила черты.

— Я знаю, как ты нашла способ проникнуть на Территорию К, — как метроном, продолжала избивать в одно и то же место Сфена. — Не отвращайся, ты должен выслушать. Я целый день просидела в афизе. Ты вышла замуж. — Сфена поморщилась так, словно сказала о чем-то отвратительном.

Ма поняла, что должна перестать бороться. Ей не заставить рудокос заткнуться. Вместо этого она может сделать другое. Ма сосредоточилась на голосе женщины.

Он стал спасительной линью из водоворота воспоминаний. В голове перестало кружиться, и она услышала манкур в собственной коже. разобраться, что с ею происходит. Сфена хотела получить от Ма какой-то ответ, нащупать ее слабое место, почувствовать тайные помощницы Белокуна, — все, что дало бы ей ключ к ее сознанию, оказались как будто в центре бури. Ма схватилась за самую большую, которая пульсировала и требовала внимания. Вот оно что! Ма развернула полотнище и увидела образ, не дававший покоя Сфене: она искала Золотую Колыбель! Это открытие заставило Ма собраться.

«Я Ма из Ак-Шеих. Мой сын Бекир», — как догмат повторяла себе Ма, сжимая пальцы. Ее взгляд остановился на следе от кольца. Она столько лет ее не снимала, что кожа под ней поблекла и съежилась. Почему? Почему годами она цеплялась за кусок металла, который для нее ничего не означал? Суер, спасая от боли, съедал их воспоминания, почему они так держались за болезненные обломки прошлого? Язвившегося невозможно было вернуть. Зачем? И вдруг ее осенило: Дешт хотел, чтобы они помнили. Невозможно понять себя нынешнего, не зная, каким ты был когда-либо. Израненный, измененный, полумертвый Дешт хотел себя найти. Именно поэтому каждый засоленный цеплялся за множество безделушек, даже если уж не мог вспомнить, что они означали в жизни к Вспышкам. Ма вспомнила маниакальную любовь Тети Вальки к кухонной утвари, большинство из которой она даже не могла назвать. Женщины из аиле Азиза-бабы хранили детскую одежду, таблички с давно забытыми названиями. Кое-что хотел, чтобы они помнили. Именно поэтому подбрасывал мемобомбы, поэтому она должна вспомнить.

Ты нашла способ проникнуть на Территорию К. Ты вышла замуж, Ма почти пропустила эти слова Сфены, а когда сосредоточилась на сказанном, то уже не могла сопротивляться. Открылся шлюз. Воды воспоминаний заполнили пересохший канал.

— Марко Дорош, так звали твоего мужа, — того, благодаря кому ты попала в Киммерик, — выдавила из себя Сфена, чувствуя, как ее затапливают чужие переживания.

— Все было не так, — прошептала Ма и закрыла глаза.

Битва богов. Когда Дева потеряла Киммерик

В том году все происходило молниеносно. Старшие Братья вошли в Киммерик. Как и всюду, они обещали принести мир, но начали войну. Страна Ма — страна Девы — изо всех сил сопротивлялась, по крайней мере тогда женщине так казалось.

Молодежь выстраивалась в очереди в мобилизационные пункты. Всюду собирали помощь тем, кто защищался в Киммерике. Но было поздно. Старшие Братья вторглись и с другой стороны. Это стало гораздо большей проблемой, чем далекая земля на юге. Киммеринцы остались один на один с врагом.

Ма только окончила медицинскую академию. На семейном совещании она объявила, что хочет стать военным врачом. Сказала, что хочет быть полезной. Ее душил страх, а еще больше стыд от ежедневных сообщений о массовых смертях. Она ведь оставалась живой. Как Ма и ожидала, отец поднял бучу. Он занимал высокую должность и при необходимости нашел ее даже на линии столкновения.

— У тебя блестящее будущее в науке. Ты не можешь так рисковать.

Но он ошибся. Для Ма не нашлось места в «новом светлом будущем», которое силой оружия «подарили» ее стране Старшие Братья. Отец Ма вошел в марионеточное правительство, и они перестали разговаривать. Догмат Поединок стал обязательным к исполнению. Ма, как и другие женщины детородного возраста, отправили на проверку здоровья. Поединок завещал распространять учение в частности путем рождения верных. Потенциальные матери получали привилегии и почести, других должны и дальше содержать их мужья; если же таковых не было, одинокие женщины могли попытаться найти работу. Обычно грязную и хуже всего оплачиваемую.

Кстати, женщины, кроме матерей, должны были выходить на люди в платках и темном наряде до пяток. В те дни Ма свирепствовала и, не колеблясь, отказалась от роли матери. Для этого потребовалось небольшое медицинское вмешательство и помощь одногруппника. Она хотела доказать отцу и себе, что может справиться с системой. Этот одногруппник и завербовал ее в движение сопротивления. Через месяц всю группу арестовали. Ма вытащил из тюрьмы отец, а среди ее друзей распространился слух, что это она сдала подпольщиков. Мама несколько дней просидела в квартире, стесняясь выйти на улицу, словно она действительно была виновата. Где-то ей на глаза попала рекрутинговая брошюра Старших Братьев. Женщины, приобщавшиеся к их рядам, почти уравнивались в правах с мужчинами. Там она впервые прочла и о лабораториях доктора Зорга. Учитель самого Языка Поединка открывал научные станции не только в стране Старших Братьев, но и на присоединенных территориях. Там занимались современными исследованиями: от конструирования оружия до биологического и кибернетического совершенствования человека.

Ма начала собирать информацию. О внутренних порядках на станциях Зорга было очень мало сведений. Шепотели, что там проводили эксперименты над военнопленными, мирными и даже детьми, если они представляли особый научный интерес. Слухи казались ужасными, Ма в них не верила, но ее заинтересовал особый режим работы станций. Там могли работать и женщины-ученые.

Через несколько дней Ма заполнила анкету кандидата в Старшие Братья.

Принявший заявление чиновник поставил жирные крестики против его квалификации и репродуктивной оценки: анализы подтвердили, что оно бесплодно, а тесты — имеющее соответствующие знания. Она подходила. Но ей снова не повезло. Зорг умер в тот же день, когда она сдала документы, — взорвался в собственной лаборатории. Это сразу назвали террористической атакой, правда, нападавших так и не нашли.

Отец Ма несколько месяцев ложился спать в костюме: боялся, что за ним придут.

В те дни виноватым мог быть назван кто угодно. музыкой. Ей надоело бояться.

Злоба взяла верх. Ма надела лучшее платье, сделала яркий макияж и пошла в район, где обычно отдыхали Старшие Братья. Она рассчитывала, что ее как минимум арестуют, и тогда хоть кто-нибудь вспомнит о ее существовании. Удивительно, но о других угрозах она не подумала.

Патруль остановил ее на улице Чекистов. Им всем было не больше двадцати.

Ма почувствовала руку на своем бедре, горячее дыхание у уха, грязные слова, большинстве из которых она почти не понимала. Ма не успела даже испугаться. Рядом раздался командный голос, приказал остановиться. У мужчины были нашивки пула и отвратительный шрам через все лицо. Патруль вытянулся и отдал честь Поединку.

Незнакомец едва наклонил голову и дождался, пока они исчезнут за углом.

— Марко Дорош, езбаши шестого полка, да славится величие Двобога, — представился мужчина и протянул ей руку.

Потом она думала, чем же он ее привлек, и в конце концов нашел ответ — странным сочетанием безоговорочной веры в Поединка и человечности. Он словно не видел моря крови, в которой утопала страна Старших Братьев. "Все это ради будущего", — говорил он. И на каждом шагу пытался сократить количество жертв. Военнопленные, попавшие под его опеку, считались спасенными.

Именно поэтому, как догадалась Ма, в свои сорок он был командиром сотни.

Однако у него были большие надежды на будущее. Как-то в постели, в момент, когда мужчины особенно уязвимы, а женщины не прочь поговорить, он признался, что попросился в Киммерик. Номинально на тот момент полуостров был оккупирован, однако остатки сопротивления не сдавались. Каждый день там гибли люди. Умные Старшие Братья выбирали служить поближе к столице. Но и она, и Марко Дорош знали, что строят карьеру и быстро двигаются Кругом Поединка только те, кто выбирает риск. Кроме того, Марко Дорош услышал, что здешнюю станцию возглавил какой-то невероятный ученый — доктор Мамай. Некоторые даже называли его новым пророком Поединком. И Дороша пообещали взять его телохранителем.

— Представляешь, какая удача?

— Да, — согласилась Ма и нежно провела пальцем по отвратительному шраму на лице мужчины.

Ма уже достаточно знала о Старших Братьях, чтобы ухватиться за шанс.

Семьи офицеров могли сопровождать их на новое место службы. В Киммерику она смогла бы работать в лаборатории. имеют ее чувство хоть какое-то значение?

Марко Дорош должен был поехать в Киммерик первым, а затем вызвать ее. Ма решила воспользоваться временем и собрать как можно больше информации о Станции.

Все, что она нашла о докторе Мамае, вызвало восторг. Вот тот разум, который она стремилась узнать. Кроме того, он гораздо больше своего предшественника ценил человеческую жизнь. Может, потому, что и сам прошел садистскую подготовку в школе Зорга. Ма уже упаковывала чемодан, чтобы выехать к Марку Дорошу в Киммерик, когда в комнату вбежал отец.

— Вблизи Станции в Киммерике произошла серия сверхмощных взрывов.

Доктор Мамай погиб. Территория закрыта. Там объявлено чрезвычайное положение.

— В его глазах стояли слезы. Лишь через мгновение Ма поняла почему: Марко Дорош как раз находился в Шейх-Эле — ближайшем к Станции городке. Позже эти взрывы назвали Вспышками, в которых обвинили враждебные Старшим Братьям силы.

Внутри Ма все замерло. Она должна была скучать по погибшему мужчине, а снова дала ей под дыхание. Несколько месяцев Ма выискивала информацию о случившемся в Киммерике. заразу, поразившую тысячи людей. Из секретных сообщений, к которым имел доступ отец, она узнала, что сразу после вспышек на полуострове отказали техника и средства связи. Поэтому никто не знал точных цифр погибших. отец, за неимением способных воевать с обеих сторон. Через несколько недель ей наконец-то пришло официальное сообщение о том, что Марко Дорош. пропал без вести.

Еще через некоторое время начали шептаться о том, во что превратились люди с пораженной территории. Сначала их называли мутантами, а потом просто уродами.

Когда Ма узнала, что в Киммерик начали допускать ученых, то поняла, что пора действовать. Научная степень, человек, пропавший во время Вспышек, — достаточное основание для разрешения. Однако даже ее удивила скорость, с которой ее документы приняли к рассмотрению, ведь она так и не приняла присягу.

Старшего Брата. Только за несколько дней хождения бюрократическими коридорами она узнала истинную причину такого снисходительного к себе учёные, которые побывали в Киммерике и вернулись в материк, умирали в строго засекреченных больницах. за разрешением отправиться на Территорию К. Но Ма решения не изменила.

Перед самой отправкой ее завели в серый безликий кабинет с портретом Языка на стене. За столом сидел очень уставший кул. У него были красные воспаленные глаза и серое от недосыпки лицо. Он сказал, что служил под началом Марка Дороша и хочет оказать ей услугу. Как вдове ей принадлежит пенсия, а его знакомый руководит ведомственной больницей, где она хоть завтра может заработать. Он чем-то обязан Марку Дорошу и хотел отблагодарить хотя бы ей. — Он был преданным и честным Братом, и, несмотря на то, что мог продолжать служить здесь, избрал тяжелый жребий. От него я меньше всего ждал такого выбора. — Кул сказал это таким тоном, что Ма стала сомневаться в правдивости версии мужа. Он должен был охранять доктора Мамая, но глаза пула намекали на что-то другое.

— О каком выборе вы говорите?

Кул повел бровями, удивляясь, что жена не знала такого о муже.

— Секретный. Вы не знали, что накануне перевода он получил повышение и особую задачу?

Ма отрицательно покачала головой и чуть ли не впервые почувствовала вину перед Марком Дорошем. Она вообще мало что о нем знала.

— Мне нужно в Киммерике. Я стараюсь узнать, что с ним произошло, — скорее, чем кул снова начал ее убеждать, выпалила Ма. На этот раз он одарил ее истощенным, пустым взглядом, словно понял, что она не стоит его усилий. А потом поближе подсунул бумагу и молча поставил резолюцию. Так Ма получила разрешение на въезд в Киммерик.

Ее и еще несколько новобранцев доставили из Тамани на коптере. Ма успела увидеть развалины моста через Киммерицкий Боспор и желтоватое, как больное море вокруг Дешту. Но больше всего ее поразил суерный купол. Со стороны он напоминал постоянный розовый снегопад, занавес, отделявший зону поражения от остальной территории. Ма затаила дыхание, когда коптер пролетел стену. И от этого ей показалось, что она нырнула в бездонный колодец на Тарханкуте. Когда знаешь, что выплывешь, но все инстинкты взывают об опасности. Но они выплыли. Ма готовилась к сбоям техники. Все знали, что в Деште работает только примитивное оборудование. Однако они успешно приземлились, а страх пилота проявил лишь спешку, с которой он приказал выгружаться, чтобы сразу подняться в небо.

Каждая минута в Деште увеличивала риск мутации.

Их встретил проводник и выдал защитные костюмы и маски. У них Ма провела следующие несколько дней. Позже она поняла, что фильтры и кислород в баллонах частично задерживали суер. Он был повсеместным, а маски были только для того, чтобы защищать лицо от случайных взглядов. Шлемы делали одинаковыми вновь прибывших и уже измененных.

На Станции Территории К их встретил ассистент доктора Мамая — другой ученик Зорга кулбаши Гавен Белокун. Иногда что-то спрашивал и шел дальше. В большинстве своем на Станцию приехали молодые ученые, волонтеры, кандидаты в Старшие Братья, которые надеялись на скорую карьеру после захватывающего приключения на Территории монстров. Никто не сможет вернуться. о фертильности и перешел к другому.

Мать Ветров напоминала муравейник, окруженный колючей проволокой. Периметр круглосуточно охраняли. В отдельных бараках жили ученые и обслуживающий персонал. Особо стоял Медицинский отдел. Так называли помещение, где держали пораженных. Окна Станции выходили на очерченный, как циркулем, след в степи. И это была одна из загадок Дешту. Во время Вспышек Станция практически не разрушилась.

От Шейх-Эли, до которого было не больше фарсаха, осталась куча камней. А выжженный участок считали эпицентром Вспышек. Почти сразу местные стали называть ее мукоэде ляин эр — святой проклятой землей.

Ма начала работать в лаборатории, где исследовали суер, и там познакомилась с Анархией. Это была смешливая кругленькая женщина с ямочками на щеках. после свадьбы, и она, как и Ма, приехала на Станцию, чтобы почтить его память, хотя на самом деле — почти сразу призналась Анархия еще тогда незнакомой Ма — совсем за другим. сказок и прибыла на Станцию, чтобы стать матерью.

— Мой дед был из Киммерика. Его выселили, когда киммеринцев признали врагами народа, но тридцать лет он пытался вернуться домой. И вернулся! Его могила все еще где-то там, в Деште. Так что у меня все получится.

Главное — желание. Здесь все возможно. И не смейся. Когда увидишь мутации, сама все поймешь, — говорила Анархия, заходясь дурацким гомоном. При этом вопрос, кто станет биологическим отцом его ребенка, не имел значения.

— Он будет мой и покойный муж, потому что суер может все, — уверенно сказала Анархия. — Исследование пораженных дает невероятный шанс всему человечеству. Поэтому они позволяют Белокуну делать это. — Анархия едва заметно кивнула на бараки Медицинского отдела, которым непосредственно руководил Гавен Белокун. При этом ее глаза округлились, как у человека, оправдывающего то, с чем не соглашается.

В Медицинском исследовали мутированных, проводили эксперименты над самыми причудливыми чудовищами; попал под первый суер. Выжившие изменились. настолько, что их не удалось идентифицировать. Последний факт смутил Ма. Сильнее всего.

— Среди них может быть твой мужчина. Его тела так и не нашли. И ты говорила, что во время Вспышек он был здесь, на Станции. А все, кто здесь скрылся, выжили. Лишь те, глаза Анархии заговорщически стрельнули в сторону Медицинского, превратились в чудовище.

У Ма перехватило горло. Она слышала о причудливых мутациях, но до сих пор не видела засоленных, ей было страшно представить, во что мог превратиться Марко Дорош.

— Ты их видела?

— Нет, нужно специальное разрешение, — надула губки Анархия, словно Станция была ее владениями, а недоступные зоны — персональной оскорблением. — Но у меня появился один знакомый, и скоро мы все узнаем.

«Очередной потенциальный биологический отец», — подумала Ма, но вслух не сказала.

В ее обязанности входило следить за здоровьем работников Станции.

Неделями она только и делала, что брала анализы, сравнивала их с предыдущими, пытаясь понять логику действия суура. У некоторых Старших Братьев, переживших Вспышки, перемены так и не появились. У других выросли хвосты, рога, еще одна пара ушей или дополнительные глаза, но на этом все и остановилось. Треть работников умерла от более сильных мутаций и внезапных болезней. Но это произошло в первый год после Вспышек, поэтому осталось за пределами исследований Ма. Больше ее удивляли неожиданные проявления. Идеальные анализы сегодня — и превращение половины тела в камень на следующий день. Такие случаи были редкостью, а измененного сразу забирали в Медицинский. Интрижка Анархии затянулась. Ма устала ждать и отправила рапорт Белокуну с просьбой дать ей разрешение работать с мутированными. А когда ей было отказано, повторила попытку и на этот раз приложила к запросу свое первое исследование о суер. Это сработало, и Ма наконец-то вызвали в Белокун.

Половину кабинета главы Станции занимали книги. Ма особенно поразили яркие детские корешки. Тогда она впервые подумала, что на Станции должны быть дети, ведь суер не разбирал, кого поражать, и почувствовала, как спиной пробежал холодок.

Белокун жестом предложил сесть. Его стол был завален бумагами. В тетради, лежавшей сверху, она узнала свою диссертацию.

— Я готова утверждать, что суер — это новая элементарная частица, — нетерпеливо начала Ма, и детские книги сразу выветрились из ее головы.

Исследование сура стало поводом, чтобы попасть в Белокун и Медицинский, но, как и всегда, Ма увлеклась. — Для себя я называю ее фактором сменности. Самое стабильное проявление частица имеет в структуре выпавшей сразу после вспышек соли. Местные называют ее тузсуер — солью земли — или просто суер. Мы можем назвать частицу в честь научного руководителя Станции доктора Мамая?

Из-за звуков этого имени лицо Белокуна вытянулось. Он как-то странно посмотрел на Ма, а потом достал из кармана бревно и сделал наименее им ожидаемое — принялся раскладывать карты, словно она пришла не к руководителю Станции Старших Братьев, а к дешевой гадалке из окрестностей империи. Ее коллеги шептались, что Белокун изменился после исчезновения доктора Мамая, и непременно добавляли, что тот был намного, намного причудливее.

— Частица Мамая, гм? — из горла Белокуна вырвался хриплый смешок.

То, что она приняла за игральные карты, оказалось детскими рисунками.

На первом был изображен схематичный человечек, от его конечностей расходились лучи. На второй карте степью убегала женщина, за ее спиной в костре сгорали дома. На третий поднимался столб пылевой бури, а из него, словно из центрифуги, выглядывали обезображенные лица людей. Но больше всего Ма поразила последняя. На черном фоне белели две фигуры — мужчина и мальчик. Они держали одно сердце на двоих, а тьмой был демон, пытавшийся поглотить обоих. — Я слышала, что такие изображения находят по всему Дешту. — Ма показала на первую карту с человечком и обрадовалась, что ее голос не дрожит. — Местные верят, что вспышки совершил Бог вспышек.

— Каждый хороший бог когда-то был человеком, — кивнул Белокун, словно не только соглашался с чудовищами, но и точно знал, кого они думали. — Эти карты нарисовал доктор Мамай. Он мог видеть будущее. Вернее, не так.

Мамай говорил, что разница между прошлым, настоящим и будущим только стойкая иллюзия. Что они только точки на бесконечном холсте времени. Вы понимаете, о чем он?

Ма неуверенно кивнула.

— Прошлое, настоящее и будущее есть одновременно? — а затем, желая поразить знаниями, добавила: — Теория Брекфорда Скоу, я вспоминала о ней в своей диссертации. Насколько помню, доктор Мамай был поклонником Скоу.

— Да. Только Мамай, — Белокун набрал в легкие воздух и следующее слово сказал по слогам, как ребенку: — буквально видел одновременно прошлое, настоящее и будущее. И нарисовал эти картинки, чтобы зафиксировать точки и не путаться. Хотя, по-моему, только сильнее все запутал. Вот, — Белокун тоже показал на карту с человечком, — он нарисовал задолго до своего исчезновения. Не знаю, как изображение попало в Дешт, но теперь все считают, что это мгновение Вспышек, а на рисунке — Бог Вспыхов.

— Доктор Мамай предсказал Вспышки?

«Буквально видел одновременно» звучало как бред. Она говорила о теории, которую никак нельзя было проверить на практике. Белокун хочет, чтобы она поверила в чудесные способности Мамая?

— Может, и знал. — Глаза Белокуна были непроницаемы, словно зимнее небо накануне снегопада.

Ма не выдержала взгляда и скрылась за рассмотрением картинок. До Ма доходили слухи, что Вспышки — результат неудачного испытания оружия, над которым работал Мамай. Но Белокун намекал на баснословное. Мамай «знал, что произойдет», предусмотрел катастрофу и никак этого не предотвратил. Напрашивался единственный вывод: Мамай хотел, чтобы вспышки произошли. Догадывался ли об этом Марк Дорош, который был телохранителем доктора? Может, Белокун думает, что Марк успел ей что-нибудь рассказать? Мая подумала, что ее сердце вот-вот выпрыгнет из груди. Она приехала сюда за мужем, за ответами, а сама попала на допрос.

— Знал или не знал? — спросил Белокун механическим, почти без эмоций голосом.

Ма стиснула кулаки и заставила себя собраться. Она не даст загнать себя в ловушку. Если он хочет, чтобы она прямо обвинила бывшего главу Станции в саботаже, то она не столь глупа.

— Не думаю, что я могу сделать правильные выводы на основе этих изображений, — уклончиво ответила Ма и чуть не добавила: «…на основе этих идиотских детских каракуль».

Углы губ Белокуна вздрогнули, словно он попробовал, но ему не удалось улыбнуться. Он провел пальцем по ее диссертации, невнимательно посмотрел на отчет о суер и снова ее удивил:

— Вы просили о доступе к Медицинскому, а получите гораздо больше. Я хочу, чтобы вы привели в порядок архивы доктора Мамая. Ваши исследования останутся строго между нами. Дальше увидим.

Только когда за ней захлопнулась дверь, Ма поняла, что ее не только не наказали, но и повысили. И уже через мгновение чуть не задохнулась от восторга. Ее разум наконец-то разглядели. Белокун доверил ей разобрать записи Мамая, выяснить не только что повлекшее за собой катастрофу и чем был суер, но и над каким оружием работал доктор. И самое главное — почему он выбрал Вспышки.

Ма встретила закутанная в платок женщина, открыла дверь в барак, где жил Мамай, и еще несколько минут наблюдала за впечатлением, которое на Ма произвело помещение.

Это были первые за несколько месяцев насекомые, которых Ма увидела. В зоне поражения их почти не осталось.

Из ведра, которое служило отхожим местом, все еще пахло аммиаком. Белокун запретил что-то здесь трогать. Мая прищурилась, чтобы в тусклом свете разглядеть обстановку. Кабинет Мамая напоминал пещеру старьевщика. Всюду громоздились ящики с книгами и бумагами. На стенах висели чертежи или рисунки, похожие на те, что Ма видела на картах Белокуна. На грубо сколоченных полках лежали артефакты из разных эпох Киммерика. Здесь были вышитые полотенца, амфоры, бронзовые чаши, обломки лошадиных доспехов и оружия, предметы одежды и бесконечное количество изображений Киммерика: рисунки, литографии или совсем недавние фото. Ма коснулась пробитой пулями бронзового подноса. Мамай словно пытался понять землю, куда его забросило, или сохранить то, что не успела разрушить войну, которую развязали Старшие Братья.

Ее не отпускала мысль, что где-то здесь остались следы и ее мужа. Марко Дорош был личным охранником Мамая, а значит, должен был здесь бывать. Ма еще раз предположила, что своим повышением она обязана ему. Белокун допустил в архив Мамая ту, чей человек был рядом с доктором накануне Вспышек. Она верила в себя, но еще больше — в отсутствие совпадений во всем, что делали Старшие Братья. Следующие дни она почти не выходила из барака. Дважды в день у двери появлялся поднос с едой. Таинственная женщина в платке ухаживала за Мамаем и вспышкой, Ма была уверена, что она должна была знать и Марка Дороша. Но все попытки перехватить сиделку заканчивались ничем: ей всегда удавалось исчезать незамеченной. Ма подумала расспросить о ней на Станции, но с удивлением поняла, что даже не знает ее имени. Но и о сиделке, и о муже она забывала, когда погружалась в бумаги Мамая. В те дни он полностью увлек ее мысли.

Мамай родился в Киммерике калекой, и школа Зорга помогла ему не только выжить, но и выучиться. Всю жизнь он прожил на севере страны Старших Братьев, как лабораторная крыса, путешествуя между закрытыми заведениями. Когда Зорг сгорел заживо в своей лаборатории возле столицы империи, Мамай был в соседней комнате. Он не пострадал, но и ничем не смог помочь учителю. После того по его же просьбе Мамая перевели в Киммерик. С ним уехал Белокун — товарищ по школе Зорга и формальный соавтор всех исследований. Здесь они проработали меньше года. Однажды утром Станцию разбудила сирена, которая приказала всем спуститься в бомбоубежище. Но вместо того, чтобы скрыться, Белокун побежал к бараку Мамаю. Говорили, что из окна своей комнаты он увидел, как доктор вышел за пределы Станции. Когда Белокун добрался до дома Мамая, там уже никого не было. Он едва успел вернуться в укрытие. С собой он зачем-то привлек инвалидную коляску доктора. Ни тогда, ни теперь никто не имел ответа, как человек, всю жизнь нуждавшийся в посторонней помощи, исчез с территории Станции незамеченным. На шестой день, когда Вспышки успокоились, в ближайшую деревню, туда, куда, как предполагалось, пошел Мамай, направили отряд Старших Братьев с единственной задачей — найти доктора. Белокун был убежден, что тот жив, что он где-нибудь неподалеку. В Шейх-Эле отряд атаковали мутированные, а затем Старшие Братья попали под первый выброс суету. Под молозиво, как кто-то неудачно пошутил в Медицинском. Выжившие оказались в специальных боксах, а Мамая так и не нашли.

Ма, как червь, зарылась в архивы. Она изучала каждый лист, надеясь найти хоть намек на события летней давности. В бумагах царил хаос. Мамай писал, как ребенок, и на разбор одного листа у Ма уходили часы.

Она поднимала голову от стола только тогда, когда стучала Анархия. Подруга приносила лакомство и новости, рассказывала об удивительных мутациях и недобитках сопротивления — Армии чудовищ. По словам Анархии, повстанцев возглавлял засоленный в железной маске. Армейцы нападали на гуманитарные конвои Старших Братьев и отражали чудовищ, которых вели на опыты. Армейцев даже боялись банды, разделившие территорию. Ма слушала невнимательно. Мыслями она была в записях Мамая.

Она тайно писала трактат о суерах и чувствовала себя за малым не Эйнштейном нового времени. те дни она совсем не замечала перемен, происходивших с Анархией. Это был не суер. рассказы начали напоминать кошмарные сны. Она рассказывала о чудовищах, над которыми проводят опыты в Медицинском, и уже не верила в «шанс для человечества».

— Они живы, понимаешь, ужасно поражены, но живы. Некоторые способны говорить. Я знаю, что мы не можем так к ним относиться. — Анархия открыла железную коробочку, ногтем зачерпнула горько-пряную массу, свернула шарик и положила в рот. — Но вчера одна женщина из Территории К родила ребенка. Это было ужасно. Я все еще слышу их крики.

— Это что, Иушан? — Ма с отвращением показала на коробочку. Многие из Медицинского жевали наркотик из Дешту, но зачем он Анархии?

— Ты не слышишь, что я сказала? — Подруга неожиданно вызверилась. — У женщины не было кожи. На нее не действовали никакие обезболивающие. Не знаю, как она столько протащила. Белокун приказал резать по живому, ему нужен был ребенок. — Анархия улыбнулась кроваво-красными зубами. — Родился более-менее нормальный мальчик, если не считать жабры между ребрами. И он потащил его на очередные исследования. И там не один такой ребенок.

— Это все Вспышки. Пока мы не узнаем, что такое суйер, как он работает, мы не сможем помочь им. Поэтому нам следует наблюдать за этими людьми, проводить опыты.

— Наблюдать? Они постоянно кричат. Дети кричат, Мария!

В ту ночь Ма приснился крик роженицы. Мать успела осознать, какое чудовище родила, но успела и заплакать, поняв, какие руки забрали ее ребенка.

Если Мамай видел будущее, то слышал эти крики? Почему же, несмотря на все, выбрал Вспышки?