Дом Соли [машинный перевод]

Бекир

Бекир открыл веки. Каждое движение отдавалось болью, будто голову сжимало железное обруч. безумной, что ее убили собственные военачальники, но и после смерти не нашла покоя. Еще несколько столетий ее демон сдерживал дух ее брата, а рядом в могиле чернела без солнца и покрывалась патиной священная Золотая Колыбель. словно раскалывалась.

Боль отвлекала от мыслей о Ма, хотя в ушах до сих пор стоял взрыв, а перед глазами застыло мгновение, когда она передала ему обручальное кольцо, оттолкнула и приказала идти. «Почему она так поступила? Зачем нас бросила? Не слегка ли мы сдались?» Бекир почувствовал, как к глазам подступают слезы. Он зарылся лицом в сухую траву, надеясь, что друзья этого не заметят. Движение вызвало новый приступ болезни. Бекир сжал зубы и попытался сосредоточиться на разговоре у костра.

Голос Черной Коровы убаюкивал. Она снова вспоминала об отце.

— Ты знаешь, как он был сильным? Когда на монастырь в Киик-Кобе, где мы жили, напали одичавшие, он один разбрасывал с десяток. А монахи скрылись и только наблюдали. — Она уже несколько дней не облизывала Забувайку. Вспоминала или просто придумывала, как сейчас. Иногда лучше верить в вымышленное, чем снова переживать боль от настоящего. А вот Ниязи раздражался. Он привык к сказкам. Азиз-баба их всегда рассказывал с улыбкой — никому и в голову не приходило воспринимать их за чистую монету. Он не понимал, почему Черная Корова так упорно пытается украсить правду.

— Да рассказывай! Прямо с десяток? Ты сама говорила, что тогда он уже был больным? Истекал кровью, а кожа слезала клочьями?

— Говорила, — тихо ответила Черная Корова. На мгновение ее глаза увлажнились.

А потом, словно разгоняя волшебство воспоминаний, она упорно продолжила: — Представляешь, каким он был до болезни? Настоящим богатырем. Чтобы ты знал, именно он основал Армию чудовищ. А царица амазонок Гикия готова была за ночь с ним отдать десять кубов чистой воды.

— Твой отец основал Армию чудовищ? Еще скажи, что он и есть Бог Вспышек!

— Ниязи чуть не разразился от возмущения.

— Основал! И если бы ты знал, будь он сейчас с нами, мы бы легко нашли Золотую Колыбель.

— Пф-ф! — громко выдохнул Ниязи, всем видом демонстрируя, какую чушь она несёт. — Неужели ты не понимаешь, что дед просто нашел повод, как свести нас с Ак-Шеих, когда туда пришли Старшие Братья? Золотая Колыбелька — это сказка. Если бы она существовала, если бы существовала колыбель Девы, способная возродить Киммерик, он бы отправил за ней кого-то лучше трех детей, один из которых совсем болен. — последнюю фразу Ниязи произнес шепотом, осторожно посмотрел на Бекира и сказал то, что его действительно беспокоило: — И что мы теперь будем делать без лекарств?

— Когда меня везли на первое жертвоприношение, я действительно думала, что это конец. — Черная Корова длинной костью пошевелила костер. — Они хотели меня сжечь. А потом сгорела их деревня. Помню, как женщина со змеями на голове сыпала мне вслед проклятия и кричала: Ты неудачная жертва! Иди и не возвращайся!»

Я все думала, как мне повезло.

— Хочешь сказать — и нам повезет?

Черная Корова пожала плечами и улыбнулась. Ниязи покачал головой.

Лохматые уши наворошились в сторону темного Дешту. Вечерами степь остывала настолько, что дети сбивались в клубок. Открытый огонь нес опасность, выражал твое присутствие. Разжигать костер в пространстве, где даже копилку можно было разглядеть за многие фарсахи, все равно, что кричать — вот я здесь, приди и сожри меня. В глубоком безлюдном Деште кострище нужно было хоронить. Поэтому каждый вечер они пытались найти старое сооружение, яму или камни, которые хоть немного покрыли свет. С наступлением темноты огонь засыпали и укладывались на теплое место.

Бекир лениво подумал, что они засиделись и уже темно, а их костер до сих пор ярко пылает, но так хотелось продолжать плыть на волнах разговора.

— Кажется, я видел тень. Может, опять ракоскорп Бекира, которого мы заметили днем? Ниязи. Единственным, что вызвало в ней тревогу, был огонь. слизи Забувайка, казалось, и этот страх отошел… Теперь она не могла отвести глаз от огня.

— Ты раньше не любила огонь? Из-за того, что тебя хотели сжечь?

— Нет, — Черная Корова покачала головой. — Отец в детстве заставлял держать руку над пламенем. Говорил, это должно что-то во мне разбудить. А перед смертью подарил Забувайко, будто не хотел, чтобы я вспомнила, чего он добивался.

— А теперь ты вспомнила?

— Нет. Хотя меня удивили слова мамы Бекира. О том, что она знала мою маму. А перед смертью назвала меня Атеш. "Атеш" значит "огонь". Как ты думаешь, что это значит?

— Родители иногда так глупо нас называют, — только и сказал Ниязи, а потом решил, что этого недостаточно, и добавил: — Мои родители попали в бурю. Папа погиб, спасая маму. Она уже была мною беременной. Тети говорили, поэтому я родился таким.

Он посмотрел на заросшие мехом руки-лапки, потер друг о друга и приблизил к огню, чтобы согреть. На мгновение воцарилась тишина. Костер потрескивал. Лицо холодил едва заметный ветерок.

— А если нас догонит буря? — снова принялся ныть Ниязи. — А Бекир болен. Вот-вот умрет.

— Не умрет. Здесь уже недалеко. — Девочка подняла брови. — А ты ныл!

Ноешь и ноешь. И не боишься, что за тобой приползет Албасты? Она любит целовать испуганных. — Девочка ткнула в Ниязе обгоревшей костью и засмеялась.

— Дура! — завизжал мальчик. — У меня мех загорится. Вот точно ты неудачная. Может, и Старшие Братья пришли через тебя? И сейчас крушат Ак-Шеих!

— Скулой, ныл! Не ной, не ной! Придет Албасты, зацелует… — пропела девочка, еще выше поднимая палку.

Ниязи отшатнулся, зацепился за ногу Бекира лапой и упал ему на спину.

— Вы что, одурели, кутуру? — Бекир схватился за голову и сел. — Чего кричите? Еще размахиваете огнем? Вас по фарсам видно.

Черная Корова бросила палку в огонь и подпрыгнула к парню. Ниязи задними лапами припорошил костер и сел вылизывать мех, словно там был ожог.

На фоне жара угля его писок показался измученным.

— Ты как? — Черная Корова осторожно положила руку на его плечо. В месте прикосновения словно заплясали иголочки. Пальцы девочки были теплыми и нежными.

Бекир почувствовал, как запылали его щеки, а к глазам снова подступили слезы. — Думаешь о Ма?

— Ночью нельзя жечь костер. — Бекир потер глаза, будто только что проснулся. — Я же вам говорил. Мы уже рядом с тем местом, о котором говорил Азиз-баба. Должны быть осторожными.

— А ты уверен? Здесь все такое же, — спросил Ниязи.

— Уверен! — упрямо сказал Бекир и потер висок.

В памяти всплыла юрта Азиза-бабы. Первое, что он увидел, придя в себя после укола Дерева Боли, были блестящие стеклышки старика. Его голос до сих пор скрипел в ушах: «Золотая Колыбель способна всех спасти».

— Мы должны ее найти. Вы ведь помните рассказ? Золотая Колыбель может восстановить мир, вернуть тех, кого… — Бекир запнулся.

— Вернуть твою маму? — Черная Корова снова коснулась его руки.

В этот раз Бекир не выдержал.

— Мы не знаем, что с ней произошло. Это только взрыв!

Ниязи недовольно посмотрел на девочку, словно обвиняя в том, что она расстроила Бекира, и принялся тушить угли. Черная Корова опустила голову и накрутила на пальцы прядь. Бекир тяжело дышал.

— Я соскучился по дому, — не выдержал молчания Ниязи. — Представляю, как сейчас Плаксивая Зарема ставит джезву, Тетя Фат забивает трубку полынью, в буржуйке трещат кизяки, а дед собирается рассказать очередную сказку.

— А Старшие Братья шарят юртами, — добавил Бекир. Но гнев уже улегся.

Осталась только тупая пульсирующая боль. Новое дыхание Дешту подняло темную прядь Черной Коровы вверх. Глаза Бекира расширились. Он первым заметил, как на холме, под которым они прятались, появилась тень. За ней еще несколько. Воздух наполнился смрадом тулпаров и топаньем десятков лап.

Первый всадник держал в руке палку, на которой болталась привязанная за волосы голова. Навершие украшали цветные ленты. Скупой месяц осветил давно пустые глазницы. Сухожилия на щеках еще держали подобие формы. Сквозь разорванные щеки просвечивали зубы. Голова будто изо всех сил старалась улыбаться.

Закрытый тенью мужчина высоко поднял руку и потряс бунчуком с привязанной головой. Тулпар под ним нервно фыркнул. Жест руководителя повторили другие. На некоторых копьях болтались оторванные конечности.

Бекир поднялся на плечо Черной Коровы и попытался выпрямиться. За его спиной панически вскрикнул Ниязи. Страх остыл затылок, но ускорил мысли.

Он лихорадочно думал, что делать. Если это чужие акинджии, можно поторговаться. Бекир и Черная Корова — неизмененные — ценный товар в Деште, по крайней мере, их не убьют. Или же можно бросить в тулпары уголь, воспользоваться смятением и убежать.

— Не начинай, — будто прочла его мысли девочка и подняла руки, показывая всадникам пустые ладони. — Они так просто не отступят. Это Армия чудовищ.

Слова Черной Коровы ошеломили. Бекир лихорадочно вспоминал все, что знал об Армии чудовищ. Они единственные после вспышек продолжили воевать со Старшими Братьями, хоть и подпольно: нападали на гуманитарные конвои, отбивали засоленных, забирали припасы. Ходили легенды, поддерживаемые из страны Девы.

Никто не знал, возможно ли такое, но засоленные верили. уроды — такие же акинджии, как и другие.

Охотятся, за чем придется. И что Саша Бедный получает ценные вещи не только от Старших Братьев, но и от Дикой дивизии, как еще называли Армию чудовищ.

Над тулпарами стали появляться факелы. В воздухе засмердело паленым салом дениз копека, которое использовали для огня. Бекир смог разглядеть всадников. Все мужчины в отряде имели причудливые конструкции на головах. У одного армейца с макушки свешивался хвост морского кота с ядовитым шипом на конце. У другого прямо из черепа вылезала металлическая корона, голову третьего укрывали извилистые бараньи рога. У нескольких были головы быков с дополнительными рогами. Морды украшали татуировки, шрамы, дополнительные глаза, блестящие пластины, росшие из щек зубы и даже на ушах. Похоже, что каждый армиец хотел как можно пышнее украсить собственную макушку. Бекир слышал, что Дикая дивизия с помощью сувора умела делать подвижные маски, которые невозможно отличить от живых лиц. Но эти безобразные головы походили на настоящие.

Всадники были одеты в шальвары и короткие куртки. Кушаки отличались разнообразием и, как и головы, служили предметом хвастаний. Их украшали кости, патроны, трофейные жетоны Старших Братьев и мешочки с атеш-травой.

Каждый такой мог поджечь юрту. На перевязях висели шашки и кинжалы.

Тулпары тоже были необычными — широкими в боках, словно должны были вот-вот окатиться.

С седел свешивались раздутые сумки, на крупах были сложены непонятные железные конструкции.

Едва ли не лучше всего человеческий облик сохранил их руководитель. Большую часть его брюхо черепа покрывала железная пластина. Левый глаз заменял искусственный, на пружине. Под орлиным носом извивались клочья тонких проволок, словно роскошные усы. От каждого движения пружины дергались и дрожали. Казалось, лицо мужчины ни на миг не оставалось в покое. Он что-то крикнул, фланги отряда отделились, детей оцепили.

Бекир насчитал двадцать семь всадников. Пит на шкурах тулпаров, длинные синие языки, свисавшие с пасти, свидетельствовали, что чудовища куда-то спешили. Смотри, какие сладенькие! — Мужчина с шипом морского кота на голове. ткнул в лицо факел и улыбнулся. С шипа сползла на кончике большого носа. ага?

Круг разразился хриплым приглушенным смехом.

— А давай их просто съедим? — предложил всадник с бараньими рогами, ногтем большого пальца что-то выковырял из зуба и плюнул под ноги. — Смотри, какие откормленные.

— Нет, лучше отвезем на рынок, — сказал кто-то дальше. — Хороший товар.

— Ты что — идиот? У нас же миссия, — шикнул другой.

— Или продадим рекрутерам. Старшие Братья дадут хорошую цену. Я слышал, что Белокун ищет именно неизмененных. Тех, кого не полюбил суер. Мы все равно едем на Матерь Ветров.

— Зато тебя скоро долюбит до смерти.

Армиец, покрытый мелкими раковинами, словно чесоткой, произнес незнакомое Бекиру ругательное слово и демонстративно схватился за причинное место, показывая, что он думает по поводу любви суету.

Все засмеялись.

— Будем менять их на оружие!

— Нет, лучше съедим, — не унимался рогатый. — Неизмененные дают силу, защищают от болезней!

— Тебе пожертвовать! У нас есть задача, — огрызнулся высокий с железной короной, росшей прямо из головы.

Со всех сторон посыпались предложения, что следует сделать с детьми. Факел слепил, но Бекир увидел, что главный всадник оставался невозмутимым. Он почувствовал горячую руку Черной Коровы, плечу передалась дрожь Ниязе. Они на него рассчитывали.

— Нас нельзя есть, — сказал Бекир, осторожно отодвигаясь от наставленного на него копья. — У нас тоже миссия.

Засушенная рука на копье дернулась и коснулась головы Бекира. Он был уверен, что все слышат, как стучат его зубы. Живот скрутило, не хватило воздуха.

Всадник с хвостом морского кота удивленно застыл.

— Смотри, оно говорит!

Он поднял факел и направил в грудь парню. На безобразном, сизо-буром, как в пьянице, и залитом слизью лице заиграла садистская улыбка.

— Яваш! — поднял руку руководитель и обвел взглядом отряд. Усы прыгнули, а голова в свете факела сверкнула красным. — Ночью Бог Вспыхов. — Муж коснулся лба и резко, словно имитируя взрыв, раскрыл ладонь. — Спит.

Спит! И творит свои сны для нас.

Все двадцать семь всадников повторили жест руководителя и безропотно закивали.

Над котловиной повисла тишина.

— Я Болбочан-ага. — Железноголовый обвел детей взглядом.

Ниязи громко выдохнул и зашептал в ухо Бекиру:

— Он легенда — правая рука вечного основателя Армии чудовищ — генерала Григоренко.

— Вечного основателя? — Бекир скосил на друга глаза.

— Да, Григоренко-основатель умер, но остался жить! — прокричал Болбочан. Всадники подхватили его крик. Генерал Григоренко — наш вспышка, — продолжил Болбочан, обращаясь к собратьям. Они увлеченно закивали, словно впервые услышали историю о своем основателе. — Он был ядовитым кинжалом Старших Братьев, но его коснулся Бог Вспышек — и Григоренко изменил свой путь. Из разрозненных недобитков он создал Армию чудовищ и повел ее на священную войну против завоевателя. Каждый его преемник, когда входит в должность, отказывается от собственного лица и называет себя генералом Григоренко. И потому он вечен. Теперь тебе понятно, сладкое мясо?

— Болбочан расплылся в отвратительной улыбке. Живая кожа под искусственным глазом и вокруг имплантированных железных ус собралась в морщинки. — Так скажи, какая у вас миссия?

— Мы уходим из Ак-Шеих. — Бекир задрал подбородок. Висок словно прострелил раскаленный прут, но лучше уж боль, чем страх. — На нас напали Старшие Братья. Там сам Гавен Белокун.

Круг загудел. «Сам Гавен Белокун», «глава Матери Ветров в Деште», «Мать Ветров заброшена» пронеслось над котловиной.

— Какой он? — не выдержал мужчина с короной. Железные зубы блеснули, словно в его рту разгорелся огонь. — Правда, что у него три головы и вместо каждой вырастает две новые?

— И с руками и ногами! — раздалось из глубины.

— И с писюнами! — захохотал кто-то.

Смех получился натянутый. Бекир подумал, что Армия чудовищ, как и Ниязи, прячет страх за шутками.

Болбочан спрыгнул с тулпара, схватил факел и приблизился к детям, чтобы лучше разглядеть Слово Бекира. костер так близко, что Бекир почувствовал жар. А Баранец любит есть.

Армиец с бараньими рогами, который несколько раз предлагал их съесть, вытащил толстый язык и демонстративно облизал большие, словно у рыбы, губы.

— Нет, он точно в Ак-Шеих. Прилетел на грифонах. С ним несколько десятков Старших Братьев.

— Ого, — присвистнул Болбочан, — чем же вы его заманили? Чего это он поперся в вашу богами забытую дыру? — И вдруг в живом глазу проскользнула другая мысль. — Вы уходите из Ак-Шеих, но зачем? Ты сказал о миссии, так что вы не просто убегаете?

Бекир проглотил солено-горькую слюну и проклял себя за длинный язык.

«Спасаемся от Белокуна», — вот как нужно было ответить.

— Я все скажу, если обещаете нас отпустить.

Усы Болбочана дернулись, а скользкий армиец с хвостом морского кота на голове неприятно засмеялся. Смеха никто не поддержал.

— Ты и так все скажешь, сладкое мясо. — Глава всадников нехорошо улыбнулся. Пламя дрогнуло еще сильнее. Армиец с железной короной настороженно посмотрел в сторону Дешту.

— Нас отправили по Золотой Колыбели, — выпалил Ниязи.

Бекир дернул его за лапку. Волосы девочки залезли ему в глаза.

Тулпары недовольно зарычали. Это уже был не просто «маленький друг».

— Буря, — прошептала Черная Корова.

На лице Болбочана запрыгали тени. Небо осветило вспышку. Тьма стала прозрачной, и Бекир понял, что видит Дешт на несколько фарсахов. Слева на них надвигалась огромная стена. На ее гребне одна за другой взрывались молнии.

— Сазаган! Ветер-дракон! — одновременно закричало несколько голосов. Тулпары встали дыбом. В небо поднялись плети.

Бекир не мог отвести глаза. Он еще не видел так близко бури, что на семьдесят процентов состояла из сувора. Электрические лучи сеткой расходились в пылевой стене. Верхние молнии напоминали оленьи рога. Словно и в самом деле надвигалось огромное чудовище, сотканное из сует и ярости. Засоленные называли такую бурю рогатым драконом. Пылевая стена заканчивалась удлиненным вихрем, словно подбиравшим то, что не могла содержать основная буря. Это был хвост Сазагана.

На лицах воинов Армии чудовищ появились очки и маски для дыхания.

Остатки человеческих тел, свисавших из копий всадников, задрожали, словно тоже стремились как можно быстрее спрятаться от бури. Слизистый с хвостом на голове подцепил ошалевшего Ниязи, а засоленный с железной короной забрал Черную Корову.

А потом началось безумие. Бекира положили на крупе поперек, как мешок, перевозимый Дештом, а потому у него осталась одна задача — не свалиться с тулпара. Он вцепился в седло и вывернул шею. Сазаган продвигался с невероятной быстротой. Песок бил в глаза, забивал нос и залетал в рот.

Болбочан кричал, улюлюкал и то и дело поднимал нагайку, словно соперничал с бурей на скорость. Его голос, не прикрытый респираторной маской, звучал трубно и чисто. Бекир подумал, что и легкие у бея армейцев должны быть железными. На серых боках тулпара выступила пена. Бекир почувствовал ее кислую вонь, а затем масляную влагу на щеке, когда, перескакивая корягу, тулпар особенно сильно дернулся.

Они мчались в противоположную от моря сторону, удаляясь от места, которое им назначил Азиз-баба, с каждым шагом оказываясь все дальше от Золотой Колыбели.

Впереди словно из-под земли выросли каменные глыбы. Бекир мог поклясться, что раньше их там не было. Болбочан перехватил его взгляд и заговорщически подмигнул, словно несчастные несколько скал смогли бы их спасти. В голове Бекира стучало.

Единственное, что ему оставалось, — уцепиться покрепче и довериться армейцу. И тогда Сазаган — ветер-олень — их догнал.

Стена песка упала на головы. Бекир остро почувствовал, что нет волос.

Суерная пыль дергала и раздирала кожу, оглушала и забивала глаза, делая почти слепым. Со всех сторон ударили молнии и породили розовое марево. Ветер ревел.

Они бежали с Сазаганом наперегонки. Бекир увидел, как порыв ветра подхватил соседнего всадника. Его подбросило вверх, а потом словно проткнуло грозовым рогом. Молния разорвала тело. Болбочан пригнулся и потащил за вожжи. Рядом с парнем пролетела голова. Позади, подхваченная бурей, поднялась в небо и упала черневшая половина тулпара.

— Алла Богу Вспышек! Слава тебе! Слава! Спасибо за бурю! Спасибо за суер!

— как сумасшедший заорал Болбочан и поднялся на стременах.

Воздух наполнился солью. И Бекир почти с облегчением подумал, что все, наконец, закончится. Еще мгновение — и они окажутся в центре перемен. И тогда останется только молиться Богу Вспышек, чтобы даровал скорую смерть.

Истинную смерть. Рядом взлетел еще один всадник, вспыхнул в небе и распался на десятки пылающих жар. Следующая молния обдала их жаром. Земля содрогнулась, их накрыл дождь вырванных из земли камней. Удар тока пришелся совсем близко, но, к счастью, не у них.

— Спасибо за бурю! Спасибо за суер! — продолжал неистово рыдать Болбочан.

Еще одна молния осветила скалы, который бывает только перед концом. Он почти согласился присоединиться к Сазагана. земля их принимает и переваривает, превращает в пыль, в песок. бури есть и Ма. Когда он смирился с неизбежным, Болбочан прислонил к губам тонкую металлическую трубку. ходу прыгнул в дыру.

Сначала они улетели. Несколько секунд Бекир ждал, что у тулпара каким-то странным образом появятся крылья и он сможет пикировать. Но ничего удивительного не произошло. Тулпары умели красиво прыгать, но не подниматься в небо. Болбочан щелкнул пружинами. Конструкция, которая до этого лежала на крупе, разъехалась. Это оказались вживленные в кости животные раздвижные механические крылья. Они замедлили бешеный спуск. Бекир едва успел увидеть, как из стен круглой пропасти, в которую они прыгнули, по подобному принципу выпрямились сети. Они опоясывали шахту, как лестница-батут. Маневрируя крыльями, Болбочан заставлял тулпара прыгать с одного батута на другой. Он уже почти достиг пола, когда вслед за ним на сетку приземлился следующий ездовой, а через мгновение еще один. Бекир услышал шум столкновения. Один тулпар сломал обе ноги и ревел так, что Бекиру хотелось закрыть уши. Животным приземление далось особенно тяжело. Модифицированные люди Армии уродов остались невредимыми. Ниязи ударился головой. Черной Корове повезло больше всего: она только дернула юбку и виновато улыбнулась, оглядывая других.

— Мягкая посадка, а? — Живой глаз Болбочана безумно крутился, усы дрожали, словно были готовы вот-вот оторваться. Руководитель отряда вытер кровь из разбитого лба и осмотрел людей. Створки входа над их головами с грохотом захлопнулись. Бекир услышал, как о них что-то ударилось. Не всем удалось вовремя добраться до входа.

— Закрываются автоматически. Кемаль-шейх не очень любит гостей, — объяснил Болбочан.

Что-то загудело. По периметру загорелось несколько электрических ламп. Они очутились в глубокой штольне.

— До Вспышек это была пусковая шахта для огромной ракеты. Кемалю-шейху удалось заставить все работать. Он шаман, а еще говорит, что видит будущее. — Болбочан зловеще усмехнулся.

Словно услышав его слова, сети-батуты автоматически втянулись в стены.

Сверху осыпалась пыль, но уже через мгновение все было спокойно. Если буря и продолжалась на поверхности, здесь ее не было. Из двадцати семи всадников в укрытие добрались семь. Лишь четыре животных стояли на ногах. Все лихорадочно отряхивались от ядовитой пыли.

Бекир огляделся. Стеной штольни шла шахта лифта. Посреди земли застыла кабина. желтой пыли. Бекиру почему-то не хотелось с ней. столкнуться. Болбочан подошел к железной двери в стене штольни и нажал небольшую красную кнопку.

— Кто? — спросил механический голос.

Люди Болбочана пригнулись и начали совершать ритуальные знаки, отгоняя от себя плохого духа.

— Болбочан! Мы без приглашения. Буря заставила воспользоваться твоим гостеприимством. Бог же Вспыхов был таким добрым, что накрыл нас прямо над тайником. Я потерял много людей.

Наступило молчание. Лишь стоны раненых животных мешали тому, кто за дверью, думать.

— Сьез! — снова раздался тот же механический голос. — Пароль?

Болбочан задумался, потер лоб, лизнул кровь из раны и медленно сказал:

— Атайланип казигин тапар, йигитайланип елин тапар. Черт, давно не пользовался этим языком. «Конь скачет-скачет и возвращается к коновягу; джигит, побродив по миру, возвращается к своему народу», — объяснил бей армейцев. — Мастер Ключей, это ты? Открывай, будь хорошим мясом. Разве не узнаешь Болбочана?

Дверь со скрипом отворилась. В щели появилась голова человековедя в капюшоне. Он походил на мусорщика из Ак-Шеих.

— Тебя не звали, — недовольно произнес коротышка.

— Не звали. Но этот свисток, — мужчина потряс железкой, — дал мне сам Кемаль-шейх. У нас договоренность — правило гостя. Ты же видишь: нам нужна помощь. Позволь войти.

Мужчина без особого любопытства посмотрел на убитых всадников и снова закрыл железную дверь.

— Меховой мешок, — выругался Болбочан и несильно ударил в железную дверь. Луна разнеслась с обеих сторон от входа. — Пошел спрашивать Кемаля-шейха. Без него здесь и суйер не течет. — Болбочан сплюнул на пол и принялся проверять товарищей. Кругом пустили бутылку с водой. Засоленный с железной короной перерезал большим тесаком горло животному с перебитыми ногами. Тулпар вскрикнул и затих. Черная Корова заслонила уши, Бекир вздрогнул. Наконец дверь снова приоткрылась, Мастер Ключей спустил раскладную лестницу. Тулпарам завязали глаза и заставили подняться к двери. Короткий коридор вывел в просторную пещеру, залитую тусклым холодным светом вроде того, что излучали фонари с модифицированными грибами, которые использовала Ма.

Свет шел сверху, но парень не смог рассмотреть, откуда именно. Пещера казалась бесконечной. И мертвой. Вокруг, словно привидения, стояли дома.

Они были одинаковыми, как у того, кто строил город, была только одна схема-проект. Несколько этажей, ряд окон и прямоугольная дверь посередине. Все пустые.

Рядом с маленьким человеко-медведем выросли два великана. Один походил на огромного человеко-собака. У него был плоский писок, наушники и длинные острые клыки, выглядывавшие из оскаленной пасти. Второму словно вздумалось стать тулпаром, но он завис на полпути. Его морда была вытянутой, а кожа землисто-зеленой. Тела обеих засоленных бугрились от мышц.

Болбочан молча поклонился Мастеру Ключей, сложил пучку, коснулся головы и раскрыл ладонь в ритуальном жесте. Мастер Ключей повторил его движение, произнес «буа-ах», развернулся и двинулся между домами.

Воздух был сухим и прохладным. Под ногами хрустели кости, отбеленные так, словно веками лежали на дне моря. Город казался давно брошенным.

Бекир почувствовал холод на затылке, словно за ним следили сотни глаз. Когда-то здесь жили люди, работали, радовались, создавали оружие и не верили, что оно обернется против них. Но война не разбирает, за кого приходить. Она уничтожила их тела, а вот души так и не обрели покоя. А может быть, их вернул суер, чтобы те люди снова подумали, стоило ли посвящать земной путь поклонению войне. — Город духов, — прошептал Бекир, догнав Черную Корову и Ниязи.

— Они здесь всюду.

И в самом деле он увидел полупрозрачные, едва заметные тени.

Через несколько домов город мертвых окончился узким провалом, за которым сдержала отвесная скала.

Если бы он не знал, что до сих пор под землей, то подумал бы, что очутился в одном из городов прошлого. Такую разноцветность он видел только в книгах, хотя цвет растений был не зеленым, а темно-красным. Тропа шла через луг. За изгородью бегали молодые тулпары. Еще дальше паслись небольшие животные с белым кудрявым мехом. Они походили на их куюнов, но были жирнее и без запаха. С земли, как бетонные столбы, росли деревья. Чуть ли не больше всего мальчика поразило их разнообразие. У одних были пятна на коре и круглые колючие шишки в листьях, другие — маленькие иглы на лапчатых ветвях. На некоторых виднелись круглые желтые плоды. Все деревья были живы. Бекир украдкой коснулся коры. Она пахла смолой. Бекир с удивлением подумал, что растение наполнено водой.

— Там поселок! — Ниязи показал рукой в глубь пещеры.

— Кара-Тобе, — объяснил Болбочан. — Вам здесь понравится. Кемаль-шейх, конечно, двинут, но если выполнять его правила, то можно жить. — Он как-то странно посмотрел на них и поспешил дальше.

В отличие от Ак-Шеих, постройки в Кара-Тобе были каменными. Бекир подумал, что на поверхности они бы не выжили. Но жителям Кара-Тобе нравились их дома. останавливались, когда мимо проходила процессия вновь прибывших.

Суйер глубоко засел в костях каратабинцев. Они скорее походили на двуногих животных, ходячих растений или на ожившие камни, чем на людей. Маленькая девочка с острыми лисьими ушами и длинным пушистым хвостом протянула им корзину с желтыми плодами. Ниязи испуганно отшатнулся, Черная Корова взяла один и осторожно укусила, а затем пересыпала фрукты себе в раздел.

— Вкусность! Как пахлава Тети Вальки, только не горькая. — Черная Корова закатила глаза и замерла.

— Что? — спросил Ниязи.

Бекир проследил за ее взглядом и тоже остановился.

В центре поселка с потолка свисал гигантский сталактит, из которого непрерывным потоком в невидимое озеро лился суйер. Бекир поднял глаза и увидел, что к сталактиту пещерным сводом сходились тысячи сияющих рек. Именно они, а не грибы, как подумал мальчик, питали светом пещерный мир.

— Учан-Су — течь большая вода, — объяснил Болбочан и мягко подтолкнул их к скрывающемуся в зарослях домику. — Не медлите, Джанике-ханум ужасно нетерпеливая.

Из приземистых дверей вышла улыбающаяся женщина. Ее кожу покрывала тонкая блестящая чешуя, а зубы были острыми, как у Гули. Голову покрывал платок, а руки прятались под белым фартуком. Женщина окинула их пронзительным взглядом, точно Плаксивая Зарема, когда они медлили на обед.

— Болбочане, чего детей моришь? Я уже обед приготовила. — Она сердито посмотрела на мужчину, а на детей — с непонятной грустью.

— Говорю же, не женщина, а мешок с атеш-травой. — Болбочан подкрутил усы и подмигнул Бекиру.

Джанике-ханум пропустила детей в дом и закрыла дверь перед носом руководителя армейцев.

— Джанике-ханум, не забудь хоть ночью открыть, — раздался голос Болбочана. Шаги Армии чудовищ удалились.

— Войдите и не слушайте этого агу. На язык верткий, а к делу вязкий.

Комнату словно изрисовали из книг прошлого. В трубе мирно трещали дрова. разбрасывать уголь. в домах в Вспышках.

В нем огонь горел свободно, даря тепло и уют.

На высоком столе дымились еды. Бекиру в ноздри ударили аппетитные ароматы, живот скрутило от голода, рядом судорожно проглотил слюну Ниязи.

Он не мог бы описать, что они ели. Большинство блюд напоминало мясо, жилое, хорошо приправленное благоухающими семенами, с вкусной темной корочкой.

Тесто было подобно тому, что делала Тетя Валька, но слаще, тоньше и хрустнее. Джанике-ханум назвала «молоком» белую жидкость в кружках. И это было самое вкусное из того, что пробовал Бекир. Тулпары с поверхности такого не давали.

Теплая густая жидкость спустилась в желудок и расслабила мышцы. Живот стал приятно тяжелым, веки сами собой стали смыкаться. Бекир посмотрел на друзей. Ниязи кусал, Черная Корова оперлась на кулаки. Ее глаза стали стеклянными.

Комнатой разлился волшебный запах кофе. Джанике-ханум похлопала Бекира по спине. На мгновение сквозь затуманенные сном глаза ему показалось, что это Ма. Но взгляд Джанике-ханум отрезвил. Хозяйка посмотрела на него так пристально и с такой горечью, что Бекир почувствовал укол страха. Он в первый раз спросил себя, куда они попали и что с ними будет.

— Пей, это отнимет твою боль. — Джанике-ханум придвинула к нему кружку с недопитым «молоком» и нежно погладила его по голове. Прикосновение в очередной раз напомнило о Ма, Бекир решил довериться. Сладкая жидкость потекла горлом, а вместе с ней пришел сон.

Когда Бекир открыл глаза, долго не мог понять, где он. Все было необычным: кровать, которую не сжимали бетонные стены подвала, влажный воздух, освещенная электричеством комната. Бекир пошевелил ногой. Пока он спал, Джанике-ханум заменила повязку и чем-то смазала раны на ноге. След, нанесенный ему клешней ракоскорпа, уже зарубцевался, а вот шрам от удара Дерева Боли продолжал болеть. Голова была удивительно легкой, словно он снова выпил лекарство Ма.

При упоминании о матери щекой сползла слеза. Он велел себе о ней не думать.

Сначала нужно было разобраться, куда они попали.

В Кара-Тобе всегда царил день.

Трижды в день они стягивались к вырубленному в стене помещению и громко молились. Джанике-ханум ласково сказала, что они смогут присоединиться к службе после благословения Кемаля-шейха. А еще у Кара-Тобе были рабочие механизмы. Кемаль-шейх нашел способ добывать электроэнергию. Каждый пятый день у дома молитв собирались люди, чтобы увидеть, как работают древние машины. Здесь были громкие приборы — когда-то их использовали для приготовления пищи или стирки одежды. Взрослые — те, кто до сих пор хоть чуть-чуть мог помнить жизнь к Вспышкам, — смотрели на них с грустной улыбкой. Они понимали, что самые важные в Деште фильтры для воды. А вот младшие безумствовали от экрана, где показывал живые картинки. В Кара-Тобе любили детей, не уничтожали даже «живое мясо». Мужчин было меньше, чем женщин. «Мужчины, — говорила Джанике-ханум, — это всегда ссоры, драки, соперничество. Кемаль-шейх этого не допускает». Главу поселения уважали в Кара-Тобе не меньше, чем Бога Вспышек.

Больше всего удивляла вода. В Кара-Тобе было несколько подземных водоемов с розовой солоноватой водой.

Ма говорила, что суйер менее активен в воздухе, поэтому они никогда не доставали воду из-под земли. А вот жители Кара-Тобе смело пили свою воду и говорили, что она «почти свободна от суету». От него ее очищали растения. Бекир и Ниязи этому не очень поверили и, учитывая внешний вид каратабинцев, решили пить только молоко тулпаров. От необычной еды мальчик-лис пол дня провел в уборном, но от угощений не отказался. Здесь, как и в Ак-Шеих, экскременты животных и людей бережно собирали и сбрасывали в компостные ямы, но запаха не было. Его тоже «съедали» растения.

— Это джанат, Бекир, райский сад! — восхищенно щебетала Черная Корова.

Она никак не могла наесться желтыми плодами, местные называли их кайсы.

Даже Ниязи, несмотря на проблемы с животом, выглядел вполне счастливым.

Влажным воздухом пещерного города было легче дышать.

Особенно то, что он почти не испытывал потребности в лекарстве Ма. Голова продолжала гудеть, а мышцы болели, как во время болезни. Но это было пустяком по сравнению с тем, что он выдерживал в вылазках из Ак-Шеих. Он чувствовал, что что-то изменилось. И это касалось не только тела. Скалы, земля над головой словно разрушили его связь с Ак-Шеих.

А еще его сжимали пусть почти неощутимые стены пещеры. Это был тот же подвал, хотя и больше. С той разницей, что из подвала в Ак-Шеих можно было выбраться, если пожелаешь, а из Кара-Тобе — только с разрешения Кемаля-шейха.

С того, как крестьяне относились к отряду Болбочана, Бекир понял, что Армию чудовищ хоть и поддерживают, но не слишком приветствуют.

Армейцев разместили почти в изоляции — за выгоном для тулпаров, а Джанике-ханум всегда прикрывала лицо, когда ей приходилось нести им еду.

— Ты чего? Ты ведь сам всегда хотел свалить? — беззаботно спросил Ниязи, кусая бедро маленького зверька.

— Это ты всегда хотел свалить. За стену или в Армию урод, — огрызнулся Бекир. Его все раздражало, а больше всего — щенковая радость Ниязи от пребывания в Кара-Тобе. — И что теперь? Готов набивать живот в этой яме, чтобы только не думать об Ак-Шеихе?

— Я сам с тобой ушел, — возмутился Ниязи.

— Только потому, что тебя вытолкал Азиз-баба. Ты ведь не веришь, что мы сможем ее найти? — Бекир хватался за сказку о Золотой Колыбели, как за соломинку, словно задача Азиза-бабы оправдывала их бегство из Ак-Шеих.

Ниязи отложил еду и опустил голову. А потом сказал то, о чем не решался думать Бекир:

— Ты думаешь, Старшие Братья уничтожили Ак-Шеих?

— Перестань! Не смей так говорить. — Бекир сжал кулаки. — Это наш дом. Мы найдем Золотую Колыбель и вернемся. — парень задохнулся от собственных слов. Кого он обманывает? Поселки, в которые вторгаются Старшие Братья, не выживают. Их стирают. Выжигают, чтобы научить других. Им некуда будет возвращаться.

— Мы можем остаться здесь? — словно подслушал его мысли Ниязе.

— Как хочешь, — буркнул Бекир и неожиданно встретился с возмущенным взглядом мальчика-лисенка.

— Конечно, ты отважный герой, любимец Азиза-бабы. Ты всегда должен всех спасать. А другие, не столь отважные, могут хоть и загнуться. Золотая Колыбелька — это сказка. Место, о котором говорил дед, уже давно поглотило море. Здесь все об этом знают! И ты хоть представляешь, как нам повезло? Мы бы не выжили! И Черной Корове, если хочешь знать, здесь тоже нравится!

Над Кара-Тобе разнесся вой сирены. Несколько лет назад таким звуком в Ак-Шеих предупреждали о приближающейся буре. Но со временем механизм испортился.

Теперь колотили в железную трубу, висевшую в центре поселка. Для жителей КараТобе тревожное завывание было привычным и означало созыв на очередную молитву.

Бекир решил, что с него хватит. Если для того, чтобы уйти из поселка, нужно разрешение Кемаля-шейха, то он его примет к жителям пещеры.

— Ты куда? — Его догнала Черная Корова.

Она рассматривала процессию. Все давали дорогу нескольким ребятам в одежде для поверхности.

Высочайшего с ног до головы покрывал золотистый мех, у него были сильные мышцы и крепкая шея.

У него была тонкая полупрозрачная кожа на животе, сквозь которую виднелось темное скопление кишок.

— Кто они?

— Буюки, — сказала Черная Корова, не сводя глаз с процессии. — Сегодня их день.

— Что это значит?

Девочка пожала плечами, словно это было настолько понятно, что не требовало объяснения. Бекир раздраженно хмыкнул и ушел со всеми.

Дом молитв напоминал огромную юрту. Это было единственное в Кара-Табе круглое сооружение. По задней стене постоянным потоком в бетонную ванну стекала суйерная вода — ответвление величественного водопада Учан-Су. По краям стены блестели огромные кристаллы, вонявшие ядовитой солью. В центре дома размещался ритуальный костер. Дым поднимался через узкое отверстие в крыше. Людей набилось многое. Бекир почувствовал, как от дыма защипало глаза. Болбочана он не увидел, но разглядел Шипохвоста и Сейдамета — так действительно звали армейца с железной короной на голове. Толпа оживилась. Сотни глаз прикипели к мужчине, зашедшему на повышение за костром. Бекир догадался, что это был Кемаль-шейх.

Темную кожу мужчины покрывали тысячи ярких точек. Лишь за мгновение мальчик понял, что это хрусталики суету. хорка-волосяница.

Кемаль-шейх поставил в невидимое отверстие посох, театрально сбросил верхнюю одежду и повесил на палке. Под ней он был почти наг. Очень худое тело покрывали жилы и натянутые как канаты мышцы. На бедрах болталась широкая белая юбка. Кемаль-шейх поднял руки и обвел собравшихся острым взглядом. Все зашелестело. Каждый из собравшихся расстелил коврик и устроился для молитвы. От дальней стены послышались барабан и вой дудки. Кемаль-шейх начал трясти плечами. Его ладони вращались в такт барабану, напоминая крылья подбитого кхартала. А потом он начал вертеться волчком. Зал загула, гул перешел в пение. Бекир не мог понять слова. Язык был ему незнаком, но и его коснулось общее безумие. Ритм нарастал. Он видел, как женщина рядом невольно качала головой в такт пения. Хвост мужчины то и дело касался пола.

Глаза Черной Коровы расширились. Как и все, она сидела на полу и, не зная слов, тихонько хлопала в ладоши. Ниязи слушал, высунув язык. В голове Бекира загудело, будто он снова отошел слишком далеко от дома. И, когда решил, что уже не выдержит, Кемаль-шейх остановил все это безумие, схватил посох и стукнул им об пол.

— Бог Вспышек очистил землю от скверны и даровал обновление! — взревел Кемаль-шейх.

— Буах! — сказал каждый в зале.

Звук сопровождал ритуальный знак. Каждый коснулся сложенными пучками лба, раскрыл ладонь и произнес «буа-ах», растягивая второй «а».

Сначала Бекир подумал, что это слово по незнакомому языку, но потом понял, что это имитация звука взрыва.

— Он обновил нас! Он даровал нам эту оазу в качестве примера того, чем станет Киммерик. А он станет таким! Когда-то. Земля сбросит скверну, неверные погибнут, и тогда мы выйдем на поверхность и станем обладателями Киммерика.

Толпа снова радостно заорала, повторяя «буах».

— Но чтобы достичь этого, мы должны слышать голос Бога Вспышек, — Кемаль-шейх махнул в сторону каменной ванны, — выполнять его законы. И сегодня как раз такой день. Сегодня — балыг. День, когда молодые буки покинут этот мир, чтобы нести свет Бога Вспышек на поверхности.

Люди взревели, а вперед вышли ребята, которых провожала Черная Корова.

— Эти юноши соблюдали закон. Объявили о намерении пойти на поверхность, выдержали год и готовы заплатить за свое решение. Сегодня их трое, хотя обычно мы отдаем одного. Все в честь наших гостей из Армии чудовищ, пусть их хранит Бог Вспышек. — Кемаль-шейх махнул в дальнюю сторону дома. Где, как догадался Бекир, должны были стоять армейцы.

— Их отпустят на поверхность? — спросил он у Черной Коровы. — Я думал, что отсюда никого не выпускают.

— Только ребят и только в Армию чудовищ. Они проводят что-то вроде жеребьевки. Те, кто получает изин, становятся как проклятыми. Ни одна девушка не должна заводить с ними отношения. Но иногда любовь оказывается сильнее закона. Если какая-нибудь заявит на парня права, он останется, а его место займет другой, — с готовностью объяснила девочка.

— А что он сказал о «готове за это заплатить»?

— Они уже никогда не могут иметь детей. — Черная Корова вытянула шею, чтобы лучше рассмотреть, что происходит на возвышении. — Кемаль-шейх считает внешний мир слишком жестоким для детей.

— И что с ними сделают? — никак не мог понять Бекир. Но Черная Корова не ответила, ее внимание захватило новое действо.

— Перед тем, как завершить балыг, должны сделать неприятное. — Кемаль-шейх затряс палкой. Он постоянно двигался, словно бился в лихорадке.

Барабаны достигли пика и умолкли, на повышение вывели связанного молодого человека, который был всего на несколько лет старше буюков или Бекира с друзьями. Голого мужчину покрывала чешуя, а из вытянутой рептилообразной морды то и дело выдвигался тонкий, раздвоенный на конце язык. Он был тяжел и коренаст, но даже не пытался сопротивляться. На измученном лице читались апатия и обреченность. Какая-то женщина с ярким тюрбаном на голове крикнула что-то связанному. Толпа разродилась смехом.

— Это Тимур-кертин. Вы все его знаете. И знаете, что он сделал. Он нарушил закон Бога Вспышек. Он нарушил наш закон.

— Да! — в единственном порыве воскликнула толпа. Особенно громко кричали женщины в первых рядах. Бекир увидел бледное лицо Джанике-ханума. Она кричала вместе со всеми, но глаза ее говорили о другом. Так же невнятно имитировали восхищение несколько мужчин рядом.

— Два года назад Тимур-кертин получил изин, но Ойше-ханум, — Кемаль-шейх указал на женщину в ярком тюрбане, — выбрала его за мужа. Через год он так и не стал хорошим хозяином в своем доме. Но несколько бурь назад решил убежать. Без разрешения! Без благословения Бога Вспышек! Без прощания! Его нашли в коридорах, — заревел старик и махнул рукой на стену — границу Кара-Тобе. — Вы знаете, что его ждет. И знаете, как он искупает вину.

— Отдаст свой суйер! — закричали все как один.

Ударили барабаны. Продолжая танцевать, Кемаль-шейх подошел к Тимура-Кертину, одним быстрым движением вытащил из своей пышной юбки изогнутого кинжала и, словно продолжая движение, перерезал тому горло Бекир и вскрикнул. что залила шею Тимура-Кертина.

Помощник Кемаль-шейха — засоленный с красным, словно испеченным в огне лицом, подставил ведро под поток крови. Когда струя почти затихла, тело Тимура-кертина отнесли к каменной ванной и бросили в суету. На мгновение над водой поднялся пар, в нос Бекиру ударила волна соли. Голова пошла кругом. Толпа взревела. Кемаль-шейх снова добился покоя. На повышение в полной тишине вошли голубики.

Кемаль-шейх произнес речь о жертвенности, перст Бога Вспышек и столь трудную для буйков потребность покидать Кара-Тобе. Лицом самого высокого из ребят пробежала тень победной улыбки. Он не напоминал изгнанника. А Бекир вспомнил слова Джанике-ханума о том, что Кемаль-шейх регулирует количество мужчин в подземном городе.

— Когда земля сбросит скверну, мы уже не будем отпускать наших сыновей. На поверхности всем станет места. Всех согреет лоно Бога. Надо только научиться ждать.

Это наше искупление и наш подвиг. Мы готовим землю для грядущих!

Бекиру не хватило воздуха, ему хотелось выбежать из дома молитв и оказаться на поверхности, на открытом пространстве.

— Бог Вспышек готов принять вашу жертву! — Кемаль-шейх обратился к буйкам.

Толпа затаила дыхание. То, что должны поступить с ребятами, было кульминацией богослужения. В полной тишине бюки повернулись к толпе спинами и спустили штаны. Кемаль-шейх вытер нож, которым только что убил Тимура-кертина, о хирку и снова замахнулся. Через мгновение на пол упало несколько окровавленных кусков. Парень с полупрозрачной кожей взвыл и схватился за промежность. Сквозь пальцы оцепенела кровь. Похожий на лису упал на окровавленные колени. Высочайший только вздрогнул. В толпе пронзительно вскрикнула женщина. Черная Корова схватила Бекиру за руку. К плечу прижался Ниязи. Они не ожидали такого. Человек, который до этого держал ведро, собрал куски и бросил их в костер. Залом раздался запах жареного мяса. Бекир наконец-то понял, о какой цене говорила Черная Корова. Его чуть не стошнило. Буюков забрал Болбочан. Теперь они принадлежали Армии чудовищ.

— Ты все еще хочешь здесь остаться? — просыпал Бекир на ухо Ниязе. И сразу услышал имя Черной Коровы, а потом и свое.

Его отрезвил обряд, голова еще шла кругом, но мысли сновали быстрее.

Их звали выйти на помост в Кемаль-шейх. Засоленные вокруг расступились, образуя узкий проход. К ним подошел мужчина с испеченным лицом.

— Идите сюда, мои неизмененные дети, — голос шамана перекрыл все звуки. Дети переглянулись. Увиденное все еще стояло перед глазами, но Кемаль-шейх не только знал, что они здесь, но и был готов поговорить. Шаман снова ласково повторил просьбу.

Черная Корова пошла первой и не оставила выбора Бекиру. Он последовал. К ним потянулись сотни рук. Засоленные словно в первый раз их увидели: стремились коснуться, шептали слова поддержки. Бекиру все сильнее хотелось убежать. Крепкие руки подсадили их на помост. Тонкими скрюченными пальцами Кемаль-шейх прощупал им лицо, словно был слепым и мог увидеть только прикосновениями. Бекир почувствовал запах крови на его руках.

— Бог вспышек говорит, что вы особенные! — снова взвыл шаман. Вместо ножа Кемаль-Шейх взял чашу. — Он привел вас! И в том его провидение. Глаз Бога скажет нам, кто вы. И от его слова будет зависеть ваша судьба. — Кемаль-шейх опустил чашу в каменную ванну, а потом поднес дымящуюся жидкость детям.

В доме воцарилась тишина. Такая напряженная, что Бекиру казалось: он сейчас услышит стук чужих сердец. В носу защипало, на глаза навернулись слезы, желудок скрутил спазм. Первым пришло мнение о том, что в этой жидкости несколько минут назад растворили тело человека-ящера. А вторая — что он никогда так близко не видел чистого суура. Ма говорила, что чистый суйер — это смертельный яд. В природе в такой форме он почти не встречался, поэтому ни Ма, ни Бекир не знали, что может произойти с человеком, который его коснется. Эта чаша могла его убить или превратить в «живое мясо» или, — Бекир проглотил горькую слюну, — в то, что уже не будет Бекиром, не будет его воспоминаний и лица. Он затаил дыхание, пытаясь сдержать подступившую к горлу пищу. Последнее, что он может сделать, — это выбеливать в чашу со священным суетом на глазах у всех жителей Кара-Тобе. Голову повело. Он видел черные глаза Кемаля-шейха и лицо обожженного мужчины.

— Это Вода Жизни. Вода, которая освобождает наши души.

Прими семья Бога!

«Даст ответы на все вопросы!» — эхом прозвенело в опустошенной голове.

— Я выпью, — раздался спокойный голос Черной Коровы.

Девочка улыбалась. Забывайко выглянул из-за плеча и спрятался в длинных волосах. Бекиру захотелось закричать, остановить девочку, но он не смог. Губы словно залепило. Черная Корова взяла чашку. В толпе раздалось первое «буах», а потом снова и снова. Люди радостно заулюлюкали, когда Черная Корова сглотнула, улыбнулась и протянула чашу Бекиру. Глаза девочки затянула пелена. Черная Корова вздрогнула всем телом и упала на помост. Чаша с грохотом покатилась, оставляя после себя дымящийся розовый след. Кемаль-шейх разочарованно проследил за ее движением, а затем спокойно поднял глаза на парня.

— Помогите ей помочь! — закричал Бекир у колени. к толпе в поисках помощи, но ни один не пошевелился. ждали решения старика. Черная Корова затихла.

— Это ты, ты убил ее! — Он бросился к Кемалю-шейху, но было уже поздно.

Обожженный преградил ему дорогу, а кто-то невидимый скрутил руки за спиной.

Бекир выгнулся, попытался копнуть обожженного между ног. В ответ получил хорошего подзатыльника. На него накинули оковы. Во рту оказалась зловонная тряпка. В ушах стоял шум от удара, он выкручивал голову, чтобы увидеть, где Ниязи и что делать с Черной Коровой, но ему этого не позволили. Бекира стянули с помоста. Сильные руки проволокли по коридорам, а затем бросили в выдолбленную в камне келью.

— Спрячь зубы, куджа. Тебе еще с нами жить и жить, — оскалился обожженный и захлопнул за собой дверь.

— И не надейся! — в кляп пробормотал Бекир.

— Как ты, мальчик? — Бекир почувствовал у своих губ кружку и дернул головой. Лицо обдало брызгами.

— Это просто вода, — сказал Кемаль-шейх и осторожно вытер его подбородок. Хрустали суура на коже старика завораживали. На Бекира будто смотрели сотни разверзшихся глаз. — Я тебя решу, если обещаешь не брыкаться.

Бекир кивнул, хотя больше всего ему хотелось зацедить Кемалю-шейху за пределы глаза.

Келия была несколько шагов в ширину. Потолок покрывал изображение Бога.

— Напрасно ты отказался пить Воду Жизни.

— Как Черной Корове? — всхлипнул Бекир.

Кемаль-шейх сделал нетерпеливый жест и скривил губы, словно хотел поскорее пропустить эту часть разговора.

— С ней все хорошо.

— Она жива?

— Да, живая. Жизнь не убивает.

— Я хочу ее увидеть.

— Увидишь. Может быть. Но сначала мы поговорим. — Кемаль-шейх наклонился к Бекиру, словно старался всеми хрусталиками-глазами изучить его суть. — Болбочан-ага сказал, что вы уходили из Ак-Шеих. Кто вас отправил по Золотой Колыбели?

Кемаль-шейх хитро прищурил глаза. Подобное выражение лица Бекир уже видел у Азиза-бабы, когда тот задавал вопрос по теме урока и ожидал ответа, который сам хорошо знал.

— Вы уже знаете ответ, не правда ли?

— Умный мальчик. — Кемаль-шейх хотел погладить Бекиру по голове, но парень отшатнулся. Глаза шамана злобно сверкнули. — Азиз-баба был твоим учителем? Он совсем сошел с ума? Решил возродить орден?

— Никакой он не сумасшедший, — обиделся Бекир. Он мог по-разному относиться к старику, даже сам его называл подчас безумным, но не позволит это делать другому. — О каком ордене вы говорите?

Кемаль-шейх вытащил из хирки банку, снял крышку, зачерпнул кончиком длинного грязного ногтя красный порошок, направился ко рту и недоверчиво посмотрел на парня. В носу Бекира зачесалось от пряного аромата уха.

— Разве Азиз-баба не рассказывал тебе о чильтанах?

Бекир отрицательно покачал головой.

— Этот орден тысячелетия назад положил начало Сакатево-мученику, чтобы охранять Золотую Колыбель. не разыскал Азиз-баба. Странно, что он тебе этого не рассказывал.

— Не рассказывал. — Бекир почувствовал укол ревности. Он всегда верил словам Азиза-бабы и считал, что старик любит его больше собственного внука. — Азиз-баба приказал идти к морю. Назвал место, где мы его найдем.

— Ну угадаю: он отправил вас к древнему приюту дервишей, в текие в Гизлеве? Туда, где прятались родители Мамая?

Бекир не знал, кто такой Мамай, но места Кемаль-Шейх назвал правильно.

Азиз-баба клялся, что открыл его только Бекиру и Ниязе.

— Старое лжало, — крякнул Кемаль-шейх, наблюдая, как меняется лицо Бекира. — Ему нельзя верить, нельзя, говорю тебе. Все его слова — сказки. Он и меня ими опутал. Я приехал в Киммерик строить канал. Для этого мы разрушали могильники. И, веришь, из каждого я слышал голоса и видел духов.

Товарищи стали считать меня безумным. А вот Азиз-баба сказал, что это дар, который есть только в чильтанах. — Зрачки шамана расширились, а глаза превратились в черные угольки. — Он показал мне мое прошлое и даже немного будущего. И тем купил. Сказал, что Киммерик ожидает катастрофа, что мы должны подготовиться. Должны найти Золотую Колыбель. И я ему поверил, дурак. Все это время Золотая Колыбель была у него.

— Вы хотите сказать, что она и сейчас у него?

— Я хочу сказать: когда старый говорит, юный мурид молчит. одаренных детей, проводивших эксперименты, не боялся расспрашивать о мифах и легендах. оружие для Старших Братьев.

Однажды он узнал о чильтанах и нашел Азиза-бабу. Тогда Старшие Братья уже начали войну в Киммерике.

Он сказал, что сам ищет Золотую Колыбель. Ты знал, что старик снабжал Старших Братьев детей?

— Этого быть не может. Вы обижены на Азизу-бабу, поэтому так говорите.

Кемаль-шейх пьяно вздохнул, снова полез к хирке и вытащил бумажку. Это было фото из газеты. Бекир нередко находил таковые в Деште и складывал в свой тайник. На фотографии был запечатлен старый человек в толстых линзах. Рядом с ним — дед Ниязи. Совершенно такой, как сейчас. Подпись внизу говорила о том, что это был доктор Зорг и его рекрутер из Ак-Шеих — Азиз-баба.

— Старшие Братья могли изменять изображение.

— Тогда прочти это. — Кемаль-шейх протянул еще один листок. Братьям.

— Я сказал, что он делает зло, и поэтому Азиз-баба меня выгнал. Он так и не смог возродить Золотую Колыбель, а потому решил отдать ее другому. У Зорги был ученик из киммеринцев по имени Мамай. Ему Азиз-баба и передал Золотую Колыбель.

— Итак, Золотая Колыбель у Старших Братьев?

— Нет! — Кристаллики победоносно вспыхнули. — Мамай использовал Золотую Колыбель и этим создал Вспышки. Генерал Григоренко первый в своих откровениях написал, что так в наш мир пришел Бог Вспышек. И изменил этот мир, и нам нужно только дождаться, пока земля очистится от скверны… — Кемаль-шейх закатил глаза в религиозном экстазе, а потом будто проснулся. Посмотрел на Бекира и сонно заговорил: — Значит, милый мальчик, Золотой Колыбельки уже не существует. Азиз-баба вас обманул. Отправил подальше ценных неизмененных, чтобы потом продать вас Старшим Братьям. Но Бог вспышек привел вас ко мне. И это было милосердие, ведь вам некуда возвращаться. Ак-шеих уничтожила буря.

Последняя фраза словно ударила по голове. Он мог поверить, что Азиз-баба врал и тайно сотрудничал со Старшими Братьями, что Белокун убил большинство жителей Ак-Шеих, но мысль о том, что поселение уничтожило бурю, не укладывалось в голове. Ак-Шеих пережил столько бур, что Бекир уверовал: они ему не угрожают.

— Места, куда вас отправил Азиз-баба, — течет в Гизлеве, — тоже больше нет, юный мурид. Море. Все съело море. И Золотой Колыбели уже нет. Теперь ты понимаешь, что единственный путь — выжить и дождаться очищения? И это можно сделать только здесь.

Кемаля-шейха мелко затрясла.

Пятнашки-хрусталики тревожно замелькали. Синие губы задергались.

— Ты найдешь новый смысл в Кара-Тобе. Ты и твои друзья. Знаешь, что самое смешное, мальчик? — Кемаль-шейх наклонился еще ниже. Бекир подумал, что он сейчас бросится с постели. Но старик вцепился в его плечо и пьяно зашептал: — Когда Азиз-баба показал мне будущее, там были и вы. Ты и девочка. Вы были прекрасны, изменены, как огонь и жизнь. С богами не спорят. Ты все равно выпьешь Воды Жизни. — Кемаль-шейх похлопал парня по плечу.

— Никогда, — прохрипел Бекир. Горло душили рыдания. — Даже если Азиз-баба — предатель, а Ак-Шеих разрушен, мы здесь не останемся. Я хочу увидеть Черную Корову.

Кемаль-шейх смотрел куда-то в пол. Его глаза снова опустели.

— Ты не понял, мальчик. С Кара-Тобе невозможно уйти, пока я этого не позволю. А я говорю: ты останешься здесь. Девочка в Джанике-ханум. Я скажу, чтоб тебя провели.

Через несколько часов до Бекира вошел обожженный и отвел его в дом Джанике-ханум.

— С тобой все хорошо? — Глаза Ниязи горели от восторга, как Бекир и не исчезал на всю ночь.

Бекира разрывало от желания обвинить Ниязи в том, что он его покинул, и заодно поделиться болью об Ак-Шее.

— Где Черная Корова? — спросил Бекир.

— В доме. Кемаль-шейх сказал, что ты придешь, — бросил ему в спину Ниязи. Бекир толкнул дверь. Обожженный шел за ним.

— Кемаль-шейх сказал, что я смогу ее увидеть. О тебе речь не шла.

Обожженный противно улыбнулся, но остановился и остался за дверью.

Бекир ожидал найти Черную Корову прикованной к постели. Он мысленно готовился к тому, что после контакта с чистым суетой она покрылась чешуей или страшными язвами. Но девочка сидела перед оджаком и с удивлением смотрела на собственные руки. В хате стоял запах дыма и сожженных волос. От порядка, который так усердно поддерживала Джанике-ханум, не осталось и следа. У печки чернел отпечаток, словно кто-то запустил в стену клочьем раскаленного угля. На свернувшемся ковре тлела дыра. На полу валялись битые черепки, а полка висела на одной гвоздике. Над ней в сетке трещин чернела вмятина размером с голову ребенка.

— Что здесь произошло? — спросил Бекир.

— Ты не представляешь! — выдохнул Ниязи. — Она как джин огня из сказки Азиза-бабы! Когда проснулась, сначала сидела, а потом… ну ты сам… — Ему не хватало слов, чтобы описать увиденное.

Бекир присел у Черной Коровы. Снаружи она никак не изменилась.

— Тебе больно? — все, что мог спросить Бекир. Волосы Черной Коровы были удивительно спокойными. — А где Забувайко?

Девочка растерянно посмотрела на руки, у нее в глазах появились слезы.

— Бог вспыхнул у нее язык, — объяснил Ниязи. — Не говорила от пробуждения. И советую тебе отойти. Видишь, руки уже становятся горячими?

Только теперь Бекир увидел горящую полосу на меху Ниязи.

— Эй, все будет хорошо. Мы с тобой, — сказал Бекир и коснулся плеча девочки. Черная Корова вздрогнула, пытаясь сбросить его руку. Ниязи попятился. — Это я, Бекир, — продолжал шептать мальчик. Он почувствовал, как расслабились мышцы девушки, а на лице появилась тень улыбки. Она словно выглядывала со дна колодца.

На голос Бекира из свергнутого мысника вылез Забувайко. Он не понимал, что произошло с его хозяйкой, но почувствовал перемены. Ящерица попыталась прыгнуть на руки девочки. Черная Корова отреагировала мгновенно: ее пальцы скорчило. Прежде чем Бекир успел понять, что происходит, блестящий шар ударил в место, где еще за мгновение до этого сидела ящерица. Из горла Бекира вырвался крик, Ниязи завизжал и втиснулся в угол. Черная Корова вскрикнула и упала на пол. Через мгновение она жалобно застонала, будто шок от атаки на любимца вернул ей способность говорить.

— Я убила его! Я убила Забувайку.

Черную Корову затрясло, пальцы снова покраснели. Бекир бросился к подруге, обнял и свалил на пол.

— Успокойся, слышишь, успокойся.

Так всегда делала Ма, когда у него начинались приступы. Черная Корова отчаянно отбивалась.

— Он жив, — подал голос Ниязи.

Бекир увидел ящерицу на руках у мальчика-лисенка. Черная Корова перестала сопротивляться. Она протянула руку, чтобы коснуться любимца, но остановилась.

— Он цел, — сказал Ниязи.

У ящерицы только хвост был обожжен.

— Я видела странный сон, — успокаиваясь, прошептала девочка и коснулась тумара на шее. А потом посмотрела на беспорядок. — Что здесь произошло?

Перебивая друг друга, друзья рассказали о новых способностях Черной Коровы.

— Очень странный сон. В нем ко мне приходил отец.

— Бред, — себе под нос прокомментировал Ниязи.

— А ты, ты тоже выпил суер? — игнорируя Ниязи, спросила девочка.

Бекир отрицательно покачал головой. Ему так много хотелось ей рассказать, но обожженный до сих пор стоял за дверью. И он не сомневался, что приспешник Кемаляшейха подслушивает. Шаман верил, что девочка убедит Бекира выпить Воду Жизни. Черная Корова проследила за его взглядом и кивнула.

— Что? — не понял Ниязи.

Девочка схватила Бекира за руки, ее глаза стали большими и темными, как ведьма кафа Тети Вальки. Она набрала полные легкие воздуха и громко проговорила:

— Я рада, что выпила суер. Смотри, кем я стала.

— Что Атеш? — не понял Бекир.

— Твоя Ма сказала, помнишь? Так перед смертью назвала меня моя мать, словно знала, что Вода Жизни подарит мне силу огня.

— Что? Но мне же ты сказала другое… — обиженно начал Ниязи и через мгновение вскрикнул. Черная Корова будто случайно наступила ему на хвост, и он наконец понял, что лучше помолчать.

— Тебе станет легче, боль за мамой утихнет, — улыбнулась Черная Корова Бекиру. — Вода Жизни как Забувайко, только лучше. Ты будешь помнить, но уже не будет болит. — А потом девочка наклонилась и поцеловала его в щеку. Кровь прилила к лицу Бекира. Сердце так сильно стучало, что он чуть не прослушал слова, которые она прошептала ему в ухо: — Нам нужно бежать. Кемаль-шейх не тот, за кого себя выдает.

Но больше ей ничего не удалось сказать. Пришел обожженный и приказал Бекиру возвращаться в свою келью.

— Вы сможете наговориться и даже немного больше, — обожженный одарил Черную Корову масляным взглядом, — только когда ты выпьешь Воды Жизни. — Если у тебя все, Карасевда, мне надо покормить девочку. — Джанике-ханум толкнула мужчину бедрами и вошла в комнату. У нее в руках была полная миска желтых кайсов.

— Не нарывайся, Дажник-ханум. Армия чудовищ скоро уйдет, и тогда мы тоже как следует поговорим. — Обожженный сделал непристойный жест, расхохотался и толкнул Бекира в плечи.

Всю ночь Бекир рассматривал обручальное кольцо Ма. На внутренней стороне была надпись, которую он никогда не замечал — «Марко Дорош» не сомневался, что это было имя его отца. Как же сейчас он нуждался в его совете. Кемаля-шейха в адрес старейшины Ак-Шеих? Мать доверяла Ази-баби., когда погиб Рябов. Значит, дед отдал Рябову. джадалу. Помог убить одного из Старших Братьев. А как же тогда отчет о детях? вопрос? Может, Черная Корова прав и его страх перед суетой преувеличен. Дерево Боли, он попал под Сазаган, но до сих пор не изменился. Может, семья Бога и не способна его изменить? Жизнь.

В дверь тихонько постучали. В келью неслышно вошла женщина и поставила перед ним ужин. Она была в яркой бурке, закрывавшей все тело. Лицо скрывалось под запиналом. Бекир отвернулся. Но женщина не ушла. Она прикрыла дверь, села рядом и сняла с головы бурку.

— Не пей Воду Жизни, Бекир. — Джанике-ханум мягко коснулась его руки. — Кемаль-шейх хочет тебя изменить, чтобы использовать умения, которые ты обретешь. Он так со всеми поступает.

— Вы о чем? — нахмурился Бекир. Он обрадовался приходу женщины, но Джанике-ханум сказала то, что он сейчас меньше всего хотел услышать.

— Нас изменили не Вспышки, — Дажник-ханум посмотрела на свою змеиную кожу, — а Кемаль-шейх. Эти пещеры старинны. Сразу после Вспышек здесь скрылось немало людей. А потом сюда пришел он, нашел источник суету и стал менять. Мы пили из Учан-су, но не всем удалось выжить. Мой сын не выдержал испытания. И никто никогда не скажет, как на тебя подействует Вода Жизни.

— Твой сын умер? — До сих пор Бекир верил, что эксперименты над засоленными проводят только Старшие Братья. Джанике-ханум кивнула. Змеиные глаза заблестели.

— Обещай, что не будешь пить. Насильно он не зальет. Ты должна принять семью Бога. И под замком он держать тебя долго не сможет. — Джанике-ханум схватила его за запястье. Двойные веки сверкнули на змеиных глазах. Она набрала полные легкие воздуха и выдохнула последний довод: — Он что-то знает о твоей матери.

Я слышала, как Кемаль-шейх переговаривался с Болбочаном. Но мертвый ты ничего о ней не узнаешь. Обещай не пить Воду Жизни.

У Бекира сжалось в груди. Он успокаивающе похлопал Джанике-ханум по руке. А когда женщина ушла, долго смотрел на закрытую дверь. Сколько обещаний он давал Ма и сколько из них нарушил… Когда в коридоре стихли все звуки, он захлопал в дверь и объявил, что готов встретиться с Кемалем-шейхом.

Стены покоев Кемаля-шейха завешивали древние постеры. На многочисленных стеллажах и тумбах стояли механизмы со времен вспышки. С особой осторожностью и вниманием были разложены бумаги. У Кемаля-шейха хранилась целая библиотека — кипы с агитками Старших Братьев, газетами, афишами, объявлениями. На почетном месте висел пожелтевший лист с непонятными названиями и рисунками тарелок с блюдами. "Меню", — прочитал Бекир.

В нише, выдолбленной в стене, стояли книги. Как и в подвале Бекира, большинство было без переплетов. Случались и целые. Они, как музейные экспонаты, лежали под большими обломками стекла. На полках стояли железные банки из-под консервов, пластиковые и бумажные пакеты с разноцветными надписями, наборы инструкций и этикеток. Комната Кемаля-шейха олицетворяла его мечты. Сколько всего он мог узнать мир, погибший до его рождения. Бекир коснулся корешка «Сказаний генерала Григоренко».

— Осторожно. — Кемаль-шейх поставил книгу на место. На старике был длинный белый халат, закрывавший почти все тело. На голове сдержался острый конусообразный колпак. — Это переписано с утраченного оригинала. Ценное дело.

— Зачем вы собираете это? — Бекир развел руками, показывая на коллекцию старика. — Вам не нравится то, что было до Вспышек и что происходит сейчас? — Не нравится. Но суер путает наши воспоминания, а я хочу, чтобы мы помнили, чтобы наши дети помнили.

— Что мы потеряли? — Бекир коснулся выдранной иллюстрации из книги, где были изображены покрытые зеленью горы Киммерика.

— Нет. Чего избавились. Ты видишь красоту природы, а я землю, которую не ценили и в конце концов уничтожили. Ностальгия — глевкий фундамент для нового. Мы сегодняшние — не такие, какими были вспышки. Вернуть себя невозможно.

Жить прошлым — значит никогда не увидеть будущего. Прошлое нужно отпускать.

Шаман осторожно протянул ему миску. Из нее шел пар.

— Но если мы забудем тех, кто причинил нам зло, разве не пригласим их повторить? Азиз-баба рассказывал, что прислужники Двубога когда-то выгнали киммеринцев. Только память и злоба позволили им вернуться. Зачем он нам это рассказывал, если служил Старшим Братьям? — Бекира снова охватили сомнения.

— Азиз-баба больше, чем чильтаны, любил называть себя певцом памяти, — Кемаль-шейх продолжал улыбаться, но в его голосе появилось раздражение. — Правда в том, что он певец мертвых. А мы выживем, дождемся, когда Старших Братьев съест суер, и выйдем на поверхность творить свою историю. Ты сделал правильный выбор, мальчик. Ты очутился там, где нужно.

Вместе мы завоюем Дешт, а может быть, целый мир. — Кемаль-шейх протянул ему чашу. Бекир обхватил ее двумя руками, как в последний раз делал в раннем детстве, и подумал, что возврата нет. Над суетой поднималась едва заметная пара. Соль ударила в нос. Его вечный спутник — боль — пронзил виски, словно пытаясь в последний раз предупредить об опасности. Бекир склонился над чашей, вдыхая горький запах, вспомнил лицо Черной Коровы, когда она проглатывала суер, вспомнил слова Ма, что они обязательно встретятся, и наклонил чашу. В этот же момент он почувствовал, что навсегда меняется.

Битва богов. Когда Поединок выполняет обещание. 1944

Серов снял фуражку и вытер пот. Пальцы коснулись заскорузлого шрама — упоминания о переходе Каркинтского залива. В 1918 зеленые попытались вырезать ему на лбу звезду. Леканя едва отврался, что он свой. Как доказательство показало мешок с контрибуцией. К утру зеленых порешили красные, а недорезанная звезда стала доказательством того, что Леканя идейный и пострадал за убеждения.

Для биографии пострелял контру в бурные 20-е.

Сильные чувства вообще были для него. Убивай и не дай себя убить. Будь с победителями.

За верную службу он получил билет на обучение в военную академию.

НЭП и эта вся толкотня за новый лад были ему не интересны. Пока он пытался приспособиться, экономические свободы свернули. Началась эра троек и судов. Вот где понадобились его точный глаз и безотказный наган. Серов вспомнил ночи в сырых подвалах. И чего от этих врагов народа вечно воняло мочой и страхом? Кем бы они ни были до допросов — членами Политбюро, жрецами Поединка или кремлевскими кухарками, — в подвалах НКВД всегда воняли одинаково. Так бы и сидел в тех гадюшниках, если бы не война. И Германия, друг сердечный Зоргушка, не забыл о должках. И кто бы подумал, малахольный, а теперь большой человек. Говорят, самого вождя лечит. «Ищет секрет долголетия, — Серов улыбнулся нелепой мысли и любовно погладил фартовый парабеллум. Сколько лет, ни одной осечки. — А если бы и так. Пусть бы жил вечно. Свои люди повсюду нужны. Главное сегодня не оправиться».

Серов оглянулся на колонну. ЗИЛы рычали на разбитых путях. Его открытый «Виллис» укрылся слоем рыжей пыли. Людка сдуру надела белые перчатки и теперь чопорно обмахивалась трофейным веером. Баба — она и в степи баба. Еще постоянно дергала Вальку.

— Валюшенька, попей воды. Валюшечка, не выдвигайся из кабины, будешь весь грязный.

— Еще хоть слово от тебя услышу — кровавой слюной умоешься, поняла?

— Серов обшарил золотой зуб.

Людка прыснула и отвернулась к окну. Знала, сучка, что и она сегодня поживится. Водитель — черноволосый желторок — втиснулся в сиденье и крепче вцепился в руль. Валюша воткнул пальцы в нос, вытащил козу, испуганно посмотрел на отца и вытер пальцы о брюки.

«Люськины гены. Генеральская дочь, а сын — имбецил, а все за маменьку сиську держится. где рожала киммеринка, и как потом он разрядил у нее обойму.

Он харкнул кислой слюной и поморщился, вспомнив о вчерашней водке.

Половина личного состава еще выблевывала увольнение Киммерика. Другая немцев и в глаза не видела. Но офицеры и бойцы НКВД-НКГБ не для этого. Они ловили внутреннего врага, чудовищ, маскировавшихся под мирное население, а на самом деле стремившихся свергнуть величественный строй нового бога.

«Стрелить ребенка разве каждый может? — размышлял он, доставая портсигар.

— А Леканя Серов может. Враг народа не имеет возраста или пола. Только приговор от Поединка».

Леканя посмотрел на жену и сына. Шейтан бы дер их сюда переть, но выбор был невелик. Птичка донесла, что главный смершевец Абакумов уже точит на него зуб. А семья — всегда самое слабое звено. И не то чтобы Люськи жалко, батя ее давно напросился, но своего отдавать не хотелось. Серов размечтался, как сбросит здесь семью, подальше от кремлевских звезд. И будет посещать отдыхать от кровавых трудов праведных во благо Поединка.

А здесь — красота, воля, море недалеко. Еще и свой дом, честно переданный Зоргушкой.

Серов триумфально набрал полные лёгкие перепеченного воздуха и зашёлся кашлем.

— Бля, к этой духоте тоже придется привыкать. Куда едешь, Мазенин? Тебе вылезло? Табличку не видишь? Нам на Ак-Шеих.

— Я Мазайло, товарищ комиссар, — пробормотал водитель и свернул на грунтовку.

— Один собачий отросток. — Серов натянул на лоб фуражку и положил руку на парабеллум. — Остановишься, когда увидишь лучший дом в этой дыре.

Серов насупил нос. Операция длилась только сутки. В Симферополе уже формировались эшелоны, на стол Берии возложили первые докладные о количестве, которое уже депортировали с полуострова, а этих будто кто-то предупредил. Ак-Шеих вымер.

Только заброшенные собаки и замкнутые в отрядах овцы наполняли воздух тревожными звуками.

— Рассредоточились. Как в 33-м в селах кулаков, искать повсюду, — приказал Серов. В ноздрях защекотало. Он узнал запах. Это вонял страх, а значит, киммеринцы были на месте. Серов вышел из машины. Хижины, известняковые заборы, развешенные на полюгах шкуры, — здесь все словно застыло в прошлом столетии.

Вдруг он ощутил на себе чужой взгляд. За извращенным саксаулом скрывался мальчик пяти-шести лет. Черные глаза обожгли.

— Но, черноволосый! Не бойся. Где все?

Мальчик хлопнул большими, как две сливы, и шмыгнул к соседскому двору. Серов побежал за ним. виденный им мальчик. самой древней в мире игрой — закрывала руками лицо, а потом отрывала ладоши и делала «ку-ку». не вскрикнул. На месте детского личика он увидел тьму густая бесконечная пропасть. Оман продолжался только мгновение.

— Шефико, иди домой! — из дома вышел мужчина.

Ему не было и тридцати. Слабый подбородок едва засеял черные волосы.

Его глаза были широко открыты, большие губы дрожали. В руке болталась нагайка, рубашка проникла потом. За ним выбежала испуганная женщина. — Алия, спрячь дочь и не выходите, — приказал киммеринец жене.

Молодая что-то прошептала дочери. Девочка не шевельнулась. Мальчик спрятал лицо в юбке матери.

В деревне застучала дверь. Где-то заплакал младенец. Завыли псы. Жалобно, как перед грозой, замекали овцы. Все эти звуки доносились до Серова, словно сквозь толщу воды. В своем письме Зоргушко попросил о простом, о пустяке: об уничтожении нескольких киммеринцев. Можно было бы не пачкать руки. Когда перемещают тысячи голов, разве за несколькими досмотришься? Серов так и думал: вместо убивать просто забросит в самую грязную теплушку, а там уже — воля Покойного и надзирателя. Шансов доехать до конечного нет. Новое место хотелось получить чистым, чтобы потом не отмываться от крови. Но, кажется, он выполнит просьбу давнего друга. Этого хотел и Покой. Серов ступил во двор и застыл. Он знал, что Поединок говорит знаками, присылает откровения прислужникам и очень редко кричит. А теперь Покой вопил.

На крыльце появилась старуха. Ее щеки перерезали глубокие морщинки. На правой руке едва заметно выступал круглый папа со змееной женщиной в центре. Старуха посмотрела на детей, потом на киммеринца, как Серова здесь и не было.

— Номан, с судьбой невозможно бороться. Твой отец знал, что они придут. Однажды тебя спасла Албасты. Второго шанса не будет. Надо уходить.

По улице шла группа бойцов. Серов сделал знак, чтобы они остановились.

Перед глазами предстала давно забытая сцена в пещере. Женщина в муках рождает сына.

Его уносит чудовище, а потом уже мёртвая мать нападает на двух подростков.

Парабеллум стал тяжелым, словно налился кровью.

— Номан? — сладко протянул Серов. Как ты выжил? на макушку — Мой друг юности Герман Зорг о тебя написал, а я не поверил. Но теперь один хер.

Чтоб и духа не было! И я с радостью выполню просьбу.

Серов поднял предохранитель и протянул руку. Этот жест он любил больше всего, словно прикосновение к холодному металлу вливало в него силу Поединка.

Мальчик на крыльце тихо взвыл. Девочка осталась невозмутимой.

— Я могу выполнить приговор здесь и сейчас. Эта земля уже не принадлежит киммеринцам. Так повелел Поединок. Остаться могут только мертвые! — Серов повысил голос так, чтобы было слышно на соседних подворьях. — Но сегодня я хороший. Дам последний шанс. Сначала мы поговорим, и ты убедишь меня, почему я должен сохранить жизнь твоим цуцикам.

Серов приказал отвести женщин и детей к дереву, что выросло из фундамента на углу дома. Серов посмотрел на «Виллис».

Люська с любопытством разглядывала дом. Для нее он уже был пуст.

— Подойди поближе. — Серов махнул парабеллумом к Номану Герая.

Водитель покорно зачимчиковал к «Виллису», хотя и проворчал, что комиссар снова напутал с его фамилией. Через мгновение у ног Серова он положил заколоченный деревянный ящик.

— Открывай.

Водитель растерянно покачал головой. О клещах он и не подумал. Потом потрогал карманы и вытащил складной ножик.

— Мазепенко, а ты не из киммеринцев? — хмыкнул Серов, наблюдая за нелепыми попытками помощника открыть ящик, и даже подмигнул Номану. — Знаешь, что там?

Киммеринец покачал головой. Наконец Мазайло справился с гвоздями и вытащил из ящика деревянную люльку. Вернее, то, что от нее осталось.

Во время учебы в военной академии Серов попытался показать ценную контрибуцию местной профессуре. Но вшивая интеллигенция и после революции осталась контрой. Большинство сказало, что это «скифский период с более поздним убранством ханского времени»; "передайте в музей", — советовали они. «Ничего удивительного», — сказал один козлобородый. «Это колыбель, которую, по легенде, Дева подарила Киммерику. Тот, кто им владеет, владеет Киммериком», — сказал самый умный. Но добавил, что это все сказки без всякого практического применения, и посоветовал переплавить золотую отделку. «Поединок не любит других богов». Серов так и поступил. Старую бронзу оставил, а вот из золота сделал себе коронку и шарики Люськи. Уже думал и колыбель выбросить, но получил письмо от Зоргуши. А слов на ветер не бросал. Очень интересовался артефактом. Все спрашивал, до сих пор ли он у Серова. Леканя, конечно, соврал, что дорогая семья потеряла его во время эвакуации. Но ведь не зря Зоргушка интересовался.

— Так что, узнаешь? — повторил Серов, указав на люльку.

Это была коробка с полукруглыми ножками, чтобы удобнее колыхать Бильца соединяла перекладина, за которую мать могла бы переносить кроватку. тела. Она была темной от старости, и только железные звезды, покрытые красной. эмалью, пылали на боках, словно незаживающие раны.

Глаза киммеринца расширились. Губы зашевелились в шепоте. Он протянул руки, словно хотел коснуться реликвии своего народа.

— Узнаешь? Это было вырыто недалеко от вашей деревни. Я думаю еще копнуть, когда сюда переберусь. Говорят, в могильнике многое осталось. Но пока об этом, — Серов показал на люльку. — Сможешь починить — выживешь. И твои останутся в живых. Даже Зоргуша не узнает. Поедете на места поселения, как люди. Слово за вас закажу. А слово заместителя комиссара ГБ дорого стоит. Не сможешь — здесь вам и аминь. Честное соглашение, как думаешь? Так как, договорились? Сделаешь так, чтобы эта штуковина ожила и дала мне власть? — усмехнулся Серов, сам не веря в то, что говорит. Но попробовать стоило. Не зря же Зоргуша-голова столько расспрашивал об этом старье.

Темными щеками киммеринца заструились слезы.

— Она наконец вернулась. — Номан Герай поднял руки к небу и сделал шаг. Его глаза пылали. Серов уже решил, что киммеринец принял его предложение, но лицо мужчины искривилось, и он бросился к колыбели.

— Во имя основателя нашего Сакатево! Во имя Луны Девы! — заорал Номан Герай и попытался вырвать люльку из рук Серова.

Но куда ему было таскаться с подвальной выдержкой члена революционной тройки. Комиссар одним выверенным движением ударил киммеринца между глаз рукояткой парабеллума.

— Я все равно не понимаю твоей тарабарщины. Но как не хочешь помогать — дело твое. — Серов подал знак автоматчикам. — Сначала в расход семью, а эта мерзость пусть смотрит.

От деревца, куда он приказал увести семью, послышался рык. Затем закричал Валька. Серову некогда было разбираться, что померещилось сыну. Его взгляд остановился на дочери Герая. На круглом лице не осталось ничего детского, ничего человеческого, только давнее затаенное желание крови. Девочка криво усмехнулась.

— Нет, Шефико, — закричал взъерошенный кровью Номан. — Не впускай ее к себе! Борися. Сопротивляйся ведьме. Даже сейчас Амага не должна победить.

Но дочь не слышала отца. Звуки из соседних дворов стали чуть слышны.

— Что она говорит? — Серов пнул Номана.

На лице киммеринца остались сами глаза, они словно выглядывали из кровавого озера.

— Ведьма сказала, что отныне не оставит ни тебя, ни этого дома, ни всех, кто в нем поселится. До тех пор, пока сама земля не заберет этого проклятого места. Не трогай Шефико. Она только ребенок, в который вселился дух. — Номан, словно в молитве, поднял руки к Серову.

Они оба знали, что это его последние слова. Серов решил заканчивать цирк. увидел Вальку. На лице сына расползлась сумасшедшая. Улыбка. Он забрал в водителя револьвер и теперь стрелял в деревья. ранился, оглашен. Глаза сына бешено крутились. он не понимает, где он и что делает.

— Всем прекратить огонь! Что с вами? Одурели стрелять без приказа?

— В голове гудело от выстрелов, в воздухе клубился дым.

— Леканя, — подала голос Люська. Серов повернул голову так, что захрустели позвонки. Только ее не хватало. — Девочка, она так страшно смотрит.

Серов с удивлением осознал, что дочь Номана осталась невредимой.

Тонкие черные косы сползали по ситцевому платью. Руки опущены вдоль тела. Ноги едва расставлены. Тонкая улыбка задрожала, губы раскрылись и обнажили бледные десну с желтоватыми короткими зубами. Девочка начала поднимать руки, точно как мать Номана тогда в пещере. Верховья деревьев затрепетали. Замолчавшие после последнего выстрела снова завыли.

Военный что-то спросил, потом отдал приказ, потом просто заорал.

Девочка уставилась на Серова безумный взгляд старых злых глаз и повторила проклятие. Автоматная очередь прошила худое тело. Шефико только пошатнулась. Ее руки взлетели. В общем хаосе они казались готовившимися укусить змеями. Красные пятна расползались по светлому ситцу. Девочка тяжело дышала. Из искривленного рта стекала кровь. Клыки желтели. Она прыгнула на Серова и свалила на землю.

— В память о богине, которая спит. В честь вспышек, которые очистят Киммерик. Такие, как ты, никогда не завладеют этой землей, — просыпала девочка, щелкая зубами.

— Ага, твоя баба уже хотела мне кадык вырвать. — Серов схватил люльку и с размаху опустил ее на голову девочке.

Раздался неприятный хруст. Половина лица превратилась в кровавую рану. В живом глазу вспыхнуло изумление, а потом страх. Девочка ступила назад и подняла руку, словно старалась заслониться от люльки. Серов вытащил деревянную коробку, как щит, наконец достал оружие и выстрелил несколько раз в упор. Все пули попали в разбитую голову. Шефико рухнула на землю.

Серов осторожно коснулся тела дулом и убедился, что она наконец-то мертва.

Хотел добить Номана, но киммеринец уже испустил дух. Валька плакал в объятиях матери. Женщины Герая валялись по сторонам деревца. Старуха в последнем движении схватила ветку — и теперь казалось, будто дерево пытается разбудить бывших хозяек.

— Зарыть, чтобы другие не видели, — тяжело дыша, приказал Серов.

— Здесь еще был мальчик. Где он? Мазенин, где мальчик?

— Товарищ комиссар, мальчика не было, — сказал водитель.

— Это проверь! Все жители Ак-Шеих уже в ЗИЛах? Должны отправляться, нечего охлаждаться! — Серов почувствовал дрожь в груди. Как будто все складывалось лучше. Он завершил операцию по выдворению киммеринцев, выполнил поручение Зорга, получил обещанный дом, но на душе было неспокойно. Перед глазами все еще стояли разноцветные глаза дочери Герая, а в ушах раздавался ее шепот. Серов подобрал Золотую Колыбель, вытер пыль из звезд. Древнее дерево приятно щекотало пальцы. Покой его защитит. Урод ошибался. Это его земля. Теперь точно его. Серов тяжело опустился на коробку.

— Так ты нашел мальчика, Мазайло? Его обязательно нужно найти! Не хватало, чтобы этот проклятый род продолжился.

— Хотя имя мое выучил, — пробормотал водитель и громко добавил: — Не было никакого мальчика.