ФИЛИСТЕР (Один на троих)

Глава 20

Дело в том, что прописка ( в том числе временная) действительно была серьезной штукой, с ее помощью власть отслеживала передвижение своих граждан внутри страны, а если надо, то и ограничивала его. В иных закрытых городах прописка и вовсе была запрещена. Без прописки не устроишься на работу. С принятием в 1953 году положения о паспортах появились режимные города (Москва, Ленинград, столицы союзных республик и другие), где прописка регулировалась особенно строго. Например, москвичу было запрещено проживать в столице не по адресу прописки[1].

Ну а гости столицы регистрировались в течении трех дней, иначе им грозили штраф и принудительная высылка. В гостиницах это происходило автоматически и сам талончик проживания служил документом. Он и лежал в моем паспорте, подтверждая легальность пребывания в режимном городе.

Впрочем тот факт, что такие проверки не входят в функции комитетчиков, я осознал только через два часа, когда они меня отпустили. И в первом же продмаге (продовольственном магазине) я смыл горечь встречи с ними двумя стаканами молочного коктейля.

Коктейль делали у тебя на глазах: продавщица наливала в большой никелированный стакан молоко из бутылки с широким горлышком, закрытым крышечкой из алюминиевой фольги, бросала туда же пару шариков мороженого, выскребая их из холодильника специальной ложкой, и наливала из мерного стаканчика немного сиропа — обычно яблочного или грушевого.

Потом стакан устанавливался в миксер, тот начинал реветь, и надо было мучительно долго ждать, пока коктейль взобьется. И вот — миг блаженства! Который быстро проходит.

Как жаль, что стеклянный граненый стакан нельзя облизать изнутри! Поэтому я и взял (пот завистливым взглядом двух пионеров) сразу два.

А потом и им купил за 11 копеек по стакану…

В общем то ничего особенно страшного не произошло. И наградой козырять не пришлось. Как думаю, их привлек мой заграничный вид и непринужденное общение с иностранкой. Джейд Жаклин хоть и представляла коммунистическую газету, но коммунисты во Франции и в СССР совершенно разные. Да и национальность могла сыграть роль: имя Жаклин является женской формой мужского имени Жак, употребляемого во Франции. А имя Жак — это французский вариант произношения имени Иаков, которое в различных странах звучит по-разному. А от Иакова до Якова дорога длинная и путь тернист.

Промурыжили пару часов в закрытой комнате, потом пришел посторонний комитетчик и отдал паспорт и книгу.

— Вы что — по-французски можете? — спросил он невинно.

— Немного, — ответил я. — А еще по-монгольски. Собираюсь в иняз поступать. Тут в Москве. Вот и приехал разведать обстановку, да и проветриться после службы.

Ну да, было у меня время подготовиться.

— А талоны на Березку откуда?

Я молча протянул военный билет. Изучив который комитетчик извинился и проводил меня к выходу. Оказалось, что привели меня в милицейский опорный пункт прямо тут, недалеко от центра.

Ну, отпившись от бдительных чекистов, я поступил излишне резко, но по единому мнению сознаний — правильно.

Выписался из гостиницы, получив сдачу за не прожитое за вычетом комиссионных, и почапал на вокзал, заскочив по дороге в Известия, где отдал секретарше Главного свои заметки с фото и пленками. Ну и вскоре отбыл на «Красной стреле». Проводник сообщил, что поезд был ускорен до 8 часов 30 минут после отмены остановок в Малой Вишере, Окуловке и Калинине, и я ограничился сидячими местами, хотя были и купейные вагоны. В стоимость билета было включено горячее питание, чай, кофе и минеральная вода, так что вскоре после отправления проводник предложил легкий ужин. И все это за восемь рублей, хотя в купейные вагоны дороже — целых 12 рублей.

И вот, почитав Бодлера и подремав я вышел на перрон Московского вокзала в Ленинграде. Чем вызвал восторг составляющего мое сознание ветеринара!

Направился было к такси, к которым почти не было очереди, но передумал. Было тепло, а вещей у меня немного. В дорогу я вновь переоделся в шинель и гимнастерку, но низ оставил гражданский. Надоели сапоги. Старые вещи упаковал в рюкзак, новые — в купленную сумку. Для молодого мужика — не нагрузка.

Я дошел до Невского и по нему спустился к Неве. К вечному Петру! Но там, где Улица Большая Конюшенная пересекается с Невским проспектом между Мойкой и каналом Грибоедова, (от Дворцовой площади сюда идти минут десять) не удержался, заглянул в Пышечную.

Легендарное заведение, в котором должен побывать каждый уважающий себя турист, работает с 1958 года. При этом там самые вкусные пышки в России, а цены очень демократичные. Впрочем, эти бублики, посыпанные сахарной пудрой, я помню чуть ли не с юности, когда первый раз побывал в Ленинграде. Дырчатый мякиш, чуть похрустывающая, обжигающая поджаренная корочка, и сахарная пудра, липнущая к пальцам. Да, это они! Пусть их некоторые и называют пончиками, им простительно, ведь они никогда не были в пышечной в Ленинграде и не покупали 7 пышек по пять копеек и кофе из ведра за 22 копейки.

А в это время в Москве в кабинете главного редактора «Известий» происходила забавная сцена. Секретарша внесла в кабинет главного редактора стопку отпечатанных материалов, к которым прилагались пленка и небольшие фотографии. Тот недоуменно спросил:

— Что это?

— Да, приходил странный юноша в шинели, просил отдать главному редактору, ссылаясь на то, что с ним есть устный договор. При этом называл вас почему-то Алексеем Иванович, будто не знал, что Аджубей тут больше не работает.

— Ну оставьте, взгляну.

Новый главный — Лев Николаевич Толкунов, родился в семье железнодорожника. Учился во Всесоюзном институте журналистики. В 1938—1944 годах военный корреспондент «Правды» на разных фронтах: Калининском, Северо-Западном, Брянском, 4-м Украинском, 2-м Белорусском. Окончил ВПШ при ЦК ВКП(б'.

С 1957 года в аппарате ЦК КПСС. С 1960 года заместитель, первый заместитель заведующего Отделом ЦК КПСС по связям с коммунистическими и рабочими партиями социалистических стран.

C 18 октября 1965 по 2 февраля 1976 года — главный редактор газеты «Известия».

Он взял первый листок из рукописей, привлеченный фотографией, на которой был танк в окружении людей. И чисто механически прочитал первый абзац:

«Он стоит, вздыбившись на гусеницах. И кажется, что сейчас, пыхнув газолином, ринется на толпу, вжимая в асфальт и калеча людские тела. Но нет, он навсегда вмерз в бетон. И на нем по выходным играют дети. А нынче рядом с памятником стоит последний выживший член экипажа…»

Дальше речь шла об истории памятного танка на улице «Маршала Рыбалко» и поисках бойцов на нем воевавших. Очерк был интересно написан и снабжен профессиональными фотографиями. Да еще были приложены пленки, что редакция могла сама отпечатать нужные.

Точно так же были оформлены остальные материалы. Второй материал повествовал, что недавно — 1965 году 5-я улица Октябрьского Поля переименована в честь П. С. Рыбалко. Это был исторический очерк, а фотографии улицы были качественными.

Третий материал был исполнен в форме репортажа. В прошлом году 725-я школа стала школой № 57 с углублённым изучением немецкого языка. Для журналиста было интересно, что Школа начала международное сотрудничество со школами ГДР, И он снабдил свой репортаж живыми диалогами и групповыми фотографиями в динамике.

Подписи под всеми материалами ни о чем не сказали редактору. Ну Владимир Верт, наверное из обрусевших немцев или своеобразное искажение фамилии Ветер.

Он вызвал секретаршу, но и она не знала про таинственного посетителя ничего, кроме того, что он считал будто есть договоренность с прежним редактором, зятем Хрущева. Единственно — он пообещал связаться попозже…

[1]

В 1964 году особый статус Москвы был закреплен «Положением о прописке и выписке населения в Москве». На его основании постоянная прописка иногородних граждан в столице фактически была запрещена, одновременно ввели систему «лимитов» для восполнения неквалифицированной рабочей силы города.