ФИЛИСТЕР (Один на троих)

Глава 7

— Что я натворил? — спросил я у подвыпившего дежурного новой смены (старую я бы узнал).

Я спрашивал через решетку, оглядывая себя. Владелец успел переодеть тело в спортивный костюм, но шинель не сменил. В карманах, как обычно не было ни гроша. Вот ведь, ночной гуляка.

— Чё, чё? Подрался. Вон в соседней камере пострадавшие сидят, четверо. Протрезвели уже небось. Если заявят — загремишь по статье, солдатик.

Горло пересохло от (уже привычного) похмелья. Так вскоре и я стану алкашом. Вот же не повезло с новым телом! Мало того, что старый хозяин не выселился, так еще и беспределит по ночам.

Через пару часов помятый мент устроил мне встречу с помятыми пострадавшими. Помятый я, прохрипел:

— Чё вы, пацаны, офигели чё ли? Ну подрались по-пьяне, ну отхватили вы от дембеля… Это еще неизвестно, кто на кого заяву должён подавать! Вас вон — четверо было. А у меня после контузии совсем памяти нет, крышу сносит. Вот так на суде и скажу, если чё!

Гневная речь со стилистикой этого времени произвела впечатление. Из ментовки вышли почти приятелями. Я даже получил приглашение «на пиво», но отказался. Вчера кто-то из гостей соседки, узнав о моей «контузии» посоветовал обратиться в дом напротив — с психиатру профессору Сумбаеву[1]. Этот профессор, по его словам, был настоящий волшебник.

Якобы он давал простому человеку выпить воды, внушая при этом, что это водка. Никаких дополнительных внушений ему не делалось. И после выпивания стакана воды поведение человека резко менялось. И начинало походить на поведение сильно пьяного человека. Более того! Даже физиологические показатели, внутренней среды, менялись — как при действительном принятии алкоголя. То есть в этом состоянии, когда человек полностью доверяет гипнотизеру, под влиянием его слов в организме изменялся обмен веществ, нервная регуляция и гормональный баланс.

По прошлой жизни я не был гипнотабельным, пробовал. Но в этой при другом теле, да и при двойном сознании… Стоит попробовать. Сегодня еще был праздник, хоть и суббота, а завтра — воскресенье. У школьников каникулы, а насчет рабочих пока не знаю. Вряд ли в СССР им позволяли гулять десять дней.? Я даже не помню ввели ли уже пятидневку, или только воскресенье выходным является. Впрочем, у меня в хате на стене висел календарь…

Я переоделся, убедился в наличие двух выходных (по старому календарю), начистил сапоги, а на ноги натянул шерстяные носки. Все-таки в кирзачах ноги мерзнут, надо срочно покупать валенки. И прикрепив к гимнастерки награды, отправился наглеть к профессору. Он, как подсказали пацаны во дворе, жил в третьем подъезде на четвертом этаже.

Позвонил, подождал, позвонил. Открыл пожилой мужик в очках и в теплом халате. Из под которого выглядывали босые ноги в плюшевых тапочках и кальсонах.

— Чем могу служить?

— Простите, срочное дело. Могу пройти?

— Ну пройдите… Я еще спал, сегодня же выходной. Что-то в клинике?

Передняя буквой «т» оказалась внушительная. Как в барских домах, коих возникло после перестройки во множестве. Надо думать, левое крыло вело на кухню, а прямое — в залу, где виднелся не до конца убранный стол под скатертью.

— Пройдемте в кабинет, пожалуйста.

Кабинет был направо от коридора. Он являл пару глубоких кожаных кресла, массивный письменный стол на львиных лапах и множество шкафов с книгами под стеклом. Профессор сел в одно из кресел и протянул руку на второе:

— Прошу. Что у вас за дело?

Я расстегнул шинель и снял ее, накинув на спинку кресла. Потом сел, не облокачиваясь.

— Видите ли, профессор, — принужденно улыбнувшись сказал я, вспомнив булгаковского Берлиоза, — я недавно демобилизовался и у меня после ранения раздвоение сознание. Стоит мне заснуть, как второе сознание совершает с телом всякие пакости. Пьянствует, бродит где попало, дерется. Я бы не пришел к вам в праздники и в ваш выходной, но меня уже два раза забирали в милицию. А я все же Герой Советского Союза, как-то неловко, если второе сознание совершит нечто уголовное. И нет, это не лунатизм — я твердо уверен. Я писал этому сознанию записку и посмотрите чем оно ответило…

Я протянул записку, на которой моим почерком печатными буквами было написано:

«Давай дружить и как-то координировать наши действия!»,

а в ответ нарисован член с яйцами.

Профессор внимательно рассмотрел записку и спросил:

— А что вы делает, дабы как-то блокировать этого грубияна?

— Снотворное принимаю. Ну, какое смог достать без рецепта. Димедрол, пипольфен. В результате целый день хожу вялый.

— И помогает?

— Относительно…

— У вас, я вижу, грамотная речь. Учились?

— Детдомовец. Самоучка.

— Ну давайте тогда завтречка подходите ко мне в клинику. Там на набережной факультетские клиники от Мединститута, найдете?

— Найду, конечно.

— До завтра потерпите или вас сегодня госпитализировать?

— Потерплю.

— Тогда до завтрева, голубчик. А я с вашего разрешения еще вздремну.

Спускаясь по лестнице заметил еще одного — позднего дембеля в полупальто с шалевым воротником поверх формы. «Позднего» потому, что новый призыв обычно в сентябре и на дембель выходят в октябре-ноябре. Мне вот удосужилось в конце декабря по неизвестной причине, а вот этому из семьи богатеев (судя по дому, который в народе и зовут Дворянским гнездом, что-то помешало.

— Привет, земляк. Что так поздно дембельнулся?

— Прямо с губы.

— Повезло. Кто ж тебя так невзлюбил?

— Особисты, суки дранные!

— Понятно. Выпить хочешь?

— Не особенно. Если бы пивка?

— Пойдем поищем. Меня Владимир зовут, можно — Вован.

— А меня Роман, Ромка Круковер из 16 квартиры, отец умер, живу с братьями и мамой.

Познакомились, пошли «искать».

Впрочем, что тут особенно искать. Мой новый знакомый прекрасно знал Иркутск и целеустремленно направился в ресторан Ангара который оказался на центральной улице Карла Маркса. Улица, кстати, был безлюдная. Только поземка заметала тротуары сухим снегом. Ясно дело, после такой бурной ночи народ отдыхал.

Официантов кабаке тоже были вялыми, но в 12−00 его все же открыли. Воскресенье. Да и народ ближе к вечеру повалит…

— Чешское есть?

— Только Жигулевское.

— Хоть холодное?

— Из холодильника.

— А что пожрать, чтоб не вчерашнее?

— Сейчас гуляш будет готов. Свиной. С пюрешкой.

— Тогда тащи десять бутылок и салатиков пока каких-нибудь…

Иркутск оказался неузнаваем. Тодди я в нем жил гораздо позже, толи гораздо раньше. И в целом память об отце — генерале сбоила, подсказывая иную версию прошлого. Где Иркутск как-то не фигурировал. А авиационное училище — тем более. Почему-то ближе всего к моему прошлому был Ленинград. И виделся там храм Владимира, улица Колокольная и коммуналка в бывшем барском доме.

Мало того, что у меня два сознания, так еще и в собственной личности начал сомневаться. Прямая дорога в психушку… Впрочем, я и так туда с утра еду…

Пиво было не особенно вкусное, как и салат из вялых овощей. Но гуляш оказался на славу. Новый знакомый почти не ел, но пиво пил с удовольствием. И с таким же удовольствием рассказывал про Дом Специалистов, где жили многие классные врачи этого времени. Все — евреи, чем и можно объяснить их пребывание в провинции.

Роман болтал без умолку, поддав на старые дрожжи. Сплошные специалисты живут в Доме специалистов — первом пятиэтажном доме города Иркутска

— Почти в каждой квартире этого дома — пианино или скрипка, проклятие еврейских мальчиков и девочек. На мальчиках — непременный матросский костюмчик с короткими штанишками и противные прищепки для чулков, девочки одеты в платья с тугими лифами и обильными кружевами.

В длинных коридорах этих квартир среди обычной обуви стоят высокие валенки, «катанки», а на вешалках, кроме зимних пальто с каракулевыми воротниками, — обязательные «извозчичьи» тулупы.

В каждой квартире — ёлка. Изготовление елочных игрушек — дополнительный праздник для детей. Что не мешает им дожидаться и рождественских подарков.

— Первый профессиональный врач, ссыльный Фидлер, появился в Сибири в 1607 году. Спустя более чем сто лет, в 1737 году, согласно указу правительства в «знатных городах империи» были введены должности городских врачей. Первым иркутским лекарем стал Иоганн Ваксман.

Нынешние врачи уже не ссыльные, хрущевская реформа превратила их в свободных граждан. Но почти никто не уедет из города, ставшего родным.

Они готовятся к встрече русского Нового года и еще не знают, что многие из них войдут не только в историю города, но и в международную историю медицины, что этот дом, в который неизбежно вселятся «новые русские» будет украшен бронзовыми табличками: профессор Ходос — невропатолог, он под нами живет, профессор Сумбаев — психиатр, профессор Франк-Каменецкий, профессора Соркина, Филениус, Брикман и другие…

— А вот профессор Беляев, что живет наискосок, в соседнем подъезде, но этажом ниже, писает вечером с балкона второго этажа. Хобби у него такое. И струя мощная — через перила балкона, что на уровне груди взрослого, без труда подает напор, как из пожарного шланга.

— Над ним живут Сумбаевы — психиатр, а на четвертом этаже — Вайс, тоже профессор. Идка — толстая девочка на год меня старше в наших дворовых забавах не участвовала, ходила в кружки и на музыку, певица с понтом…

Я вычленил из его болтовни фамилию Вайс. Ну да, известная певица по мужу Ведищева. Они с мамой ВЫНУЖДЕНЫ были уехать в США. Единственное, что было в руках у Иды — саквояж с кассетами её песен, с фонограммами. Таможенники хотели их конфисковать, но Ида запела во весь голос, на весь аэропортовский зал: «Помоги мне» из фильма «Брильянтовая рука» и её пропустили. Советский народ несмотря на все лишения (а может благодаря им) был сердечный.

В Америке ей пришлось все начинать с нуля. Пошла к агенту. Сказала, что звезда советской эстрады. А он посмеялся и заявил: «Это ТАМ вы звезда, а ЗДЕСЬ вы никто. Могу дать вам ставку — 50 долларов за концерт».

Пришлось мириться с суровыми законами шоу-бизнеса. Аида Ведищева перекрасилась в блондинку, взяла псевдоним Amazing Aida («Удивительная Аида»), купила дом-вагон на колесах и поехала колесить из штата в штат. Через два года она уже выступала в престижном «Карнеги-холле». На одном из концертов ее заприметил местный миллионер. Вышла за него замуж: любящий супруг, огромный дом в Беверли-Хиллз, несколько машин, великолепный гардероб. Но при этом она была жутко несчастлива. Муж не разрешал ей публично петь.

Через шесть лет развелась с жутким скандалом, очень переживала из-за развода, потратила на него не только целое состояние, но и слишком много душевных сил. Возможно, из-за этого она и заболела. Врачи поставили страшный диагноз: «рак в третьей степени». Ей отказывались делать операцию. Но Аида снова не сдалась и нашла клинику, в которой все же решились попытаться спасти ей жизнь.

Операция прошла удачно. Но каждый день ей приходится делать специальную зарядку, придерживаться строжайшей диеты.

Удивительно, Савелий Крамаров заболел с разницей в два месяца. Ида выжила, а он, к сожалению, — нет. Не выдержал «химии».

Я и не заметил за этими думами, как закончилось пиво и Ромка засобирался домой, сказав:

— Пойду сосну, что-то к подушке тянет.

— Ну да, — встряхнулся я, — я тоже домой почапаю…

На улице стало живей, прокатились двое пацанов на плюшках. Плюшка — сплющенный конек с веревочкой от носика снегурки или канадки, их носили за голенищем валенка и развивали на них, как на ледовом самокате немалую скорость. Благо снег тогда уже в октябре лежал по тротуарам плотно. Хорошая плюшка служила несколько лет, будучи и транспортным средством, и оружием. Как ближнего так и дальнего за счет веревочки. (Не путать с нормальными снегурками, которые крепились к валенкам веревочками)

[1] Сумбаев, Игорь Степанович (1900 — 10 августа 1962) — советский психиатр, психотерапевт, гипнотизёр, врач, доктор медицинских наук, заведовал кафедрой психиатрии в Иркутском государственном медицинском институте. В 1925 году окончил медицинский факультет Саратовского государственного университета.