ФИЛИСТЕР (Один на троих)

Глава 29

А дома был бы жаркий секс.

Был бы, ежели не голубые наклонности Ветеринара.

Ну да, предварительные ласки сводили с ума мое новое тело. Когда мы были уже обнажены и Жаклин распалилась почище меня самого, нахлынуло отвращение к грудным образованиям. Не столько отвращение, сколько некая зависть. А потом — желание выстрелить в Рембо, хотя нас разделяла добрая сотня лет…

Абсент подарил миру поэзию Верлена[1]. И Модильяни.

И пьяницы с глазами кроликов у Блока — тоже вполне себе Верленовские.

Так кто же он на самом деле?

Пророк с наивным взором ребенка? Или порочный сластолюбец?

Я со слабым стоном отвалился от упругого тела Марсель. Воображение нарисовало безволосую сущность юноши по имени Жан-Николя́ Артю́р[2]…

А томный Ветеринар, неведомо как изгнанный из Франции, все нашептывал, все дурманил нас с Боксером:

Иссопа ломкий стебль[3], сжимаемый Творцом,

Мне даровавшим жизнь, и милость, и прощенье,

Я, если мой порыв чист пред Его лицом,

Другому указать могу пути спасенья!

И, как язычник мог при крайности крестить,

Так, недостойный, я, когда, молясь смиренно,

Стремится кто-нибудь томленья облегчить,

Могу ему открыть глаза на мир нетленный!

По милосердию, избранному Тобой,

О, сжалься, Господи, над тьмой моих страданий

И сердце, взросшее меж тяжких испытаний,

К Тебе влекомое, как рану, успокой!

Дай волю мне — идти вперед, дорогой длинной,

Исполнить свой обет — и, обращая в храм

Всю жизнь, я воспою гимн Троице Единой,

Гимн Богу, в небесах, недостижимых нам!

Отцу Создателю, Чьи помыслы глубоки,

Христу Спасителю, Кто миру — судия,

Святому Духу, Кем глаголили пророки,

Я, в ком кипит вся кровь, ничтожный грешник, я

Сжимаемый Творцом, я, ломкий стебль иссопа![4]

И тут Боксер вырвался из дурмана и грубо овладел вскрикнувшей девушкой. Она только и успела пробормотать:

— Ты странный, ты такой разный….

А я, оттесненный грубым сознанием бывшего воина, думал о способах оттеснить чужие сущности и прожить вторую жизнь в спокойствие и комфорте.

А потом все эмоции поглотил Ветеринар, который старался отвлечься от извращенной (с его точки зрения) страсти Боксера и поэтому усиленно вспоминавший визит к памятнику Ван Гога, который тогда находится в деревне Сен-Поль-де-Ванс на Лазурном берегу Франции[5]. (Вот он — в конце главы фото).

Спустя минут десять Боксер повторил сексуальный подвиг и заснул. Я прямо таки ощущал его посапывание во сне. А Ветеринар все ворчал где-то в глубине моей сущности. Ворчал по-французски и по-русски, разглядывая в своей (нашей!) памяти картинки его любовных потех в Марселе, Тулузе, Лионе и Ницце.

Устав от иллюзий разнообразных задниц я запланировал обязательный поход в местную психушку. И голубой фраер в моей голове затих, смирился.

Ну а мне покоя не было до самого утра. Во-первых, хотелось личного секса. Но Марсель сонно и устало отвергла мои попытки. Во-вторых заботило столь явное и беспардонное овладение телом, кое я уже считал своим. И, главное, я ничего не мог даже вообразить, чтоб избавиться от этих соседей!

Ну а утром я, конечно, ни в какую психушку не пошел. Как доверять современной (возможно — карательной) психиатрии! Упрячут надолго или разберут на опыты…

А направился я в местный горсовет. С таким — расстроенным сознанием от меня неизвестно что ждать, а тут несколько соседей, внимательно наблюдающих друг за другом.

Но, понимая что, несмотря на Звезду, меня вряд ли так просто пропишут в этом знаменитом городе, я сперва посетил его дочку. Дело в том, что, как узнал предварительно, Председателем Исполкома Ленинградского горсовета с 1962-го по 1966 год был Василий Яковлевич Исаев, который родился давно — в 1917 году, в бедной крестьянской семье в Олонецкой губернии[1]. А по образованию и призванию был строителем и всегда восхищался архитектурой этого города. Кстати, именно при нем в Ленинграде началось массовое строительство жилья, позволившее расселять обитателей коммунальных квартир. Шло восстановление Петергофа, Царского Села, Павловска, был сооружен мемориальный ансамбль на Пискаревском кладбище…

И еще раз кстати:, во время работы в Хабаровске встретил свою жену — Киру Николаевну Амброзио (дочь царского офицера-дворянина с итальянскими корнями), которая так же, как и Василий Яковлевич, приехала на Дальний Восток, окончив в родном городе Ленинграде педагогический техникум. В браке имел двоих детей (дочь и сына).

Но это уже мне рассказала сама Валерия. Жила семья тогда в двухкомнатной квартире в обычном доме на Кировском проспекте, без всяких излишеств. Дочка рассказала, почему он не переселится в новую квартиру, Василий Яковлевич говорил, что так ему легче отказывать просителям. Те нередко с досадой спрашивали, в какой же квартире обитает он сам, и не верили, что вся его семья вчетвером живёт в двухкомнатной. Тогда он называл адрес: «Приходите, посмотрите».

После этой отповеди мне как-то и ходить к нему на прием не захотелось. А захотелось уехать из серого и мрачного Ленинграда как можно быстрей и вернуться сюда, когда он станет сверкающим Питером. А уехать куда-нибудь на юг. И без французской женщины, ибо она вносила разлад в наше содружество.

[1] Оло́нецкая губе́рния — административная единица Российской империи. Губернский город — Петрозаводск, хотя название губернии дал город Олонец. Существовала с 1801 по 1922 год.

[1] Гомосексуализм и богемные ночи молодого Верлена, не слишком приятного внешне и постоянно читающего любовные стихи, способствовали тому, что мать быстро женила его на Матильде Мотэ де Флервиль. Он посвятил жене «Добрую песенку» — свою наименее успешную работу. Однако еще до этого брака у него возникла большая любовь к другому поэту — семнадцатилетнему мерзавцу Жану-Артюру Рембо, который прибыл в Париж во времена Коммуны, решив «умереть вместе со своим народом». Сам Верлен был государственным служащим. Об этой тесной дружбе между двумя поэтами много судачили в литературных салонах, где Рембо называли вакханкой.

[2] Рембо́ — французский поэт, один из основоположников символизма, представитель группы «проклятых поэтов».

[3] Используются как душистая приправа для ароматизации первых, вторых блюд и холодных закусок.

[4] Aspeiges me. Поль Верлен. Из книги «Интимные литургии»

Перевод Валерия Брюсова

[5] Памятник постоянно меняет свое местоположение — то его переносят на площадь, то на тихую улочку, то на берег моря. В зависимости от локации пустота в фигуре Ван Гога наполняется тем или иным пейзажем или умопомрачительным панорамным видом.