ФИЛИСТЕР (Один на троих)

Глава 21

Третий день живу в Ленинград который по привычке именую Питером. Удалось снять в аренду квартирку в центре из резервного фонда. Это целая поэма, как я приперся в Горсовет, надеясь, что там героя обласкают. Ан нет, это тебе не провинция в Сибири! Сказали, что героев много, а квартир мало. Надо сперва прописаться и устроиться на работу, а уж потом на законных основаниях (как житель Ленинграда) просить общежитие…

Ну а на выходе из негостеприимного учреждения какая-то конторщица подсказал:

— Ты, сынок, пойди к домоуправу какому-либо и объясни ситуацию. Да в паспорт четвертак сунь. У них есть свободные квартиры. Да управдома выбирай пожилого, чтоб войну помнил и помнил нашивки за ранения.

Я в вестибюле разделся, надеясь что награды сработают…

Действительно, домоуправша — пожилая дама (явная блокадница) дала мне ключи и вернула паспорт, не взяв деньги.

— Ты только девок не води, там люди живут — просто уехали на два году в Индию на заработки. Строители они. Будешь за коммуналку платить аккуратно, а за аренду будешь мне по пять рублей ежемесячно. Квартира хорошая и обставлена, но ты купи свое постельное белье, полотенца там. А посудой можешь пользоваться. И устраивайся на работу… Или инвалидность будешь оформлять? Что у тебя, контузия?

Я сам еще не решил с работой или учебой, так что ответил невразумительно.

А добрая женщина предупредила:

— Инвалидность как оформишь, так потом хрен снимешь. Те копейки, что инвалидам положены тебя не выручать, а на работу хрен устроишься — кому калеки нужны.

Квартира оказалась в неплохом районе — ул Колокольная (проходит от Владимирского проспекта до улицы Марата.), рядом с Собором Святого Владимира — тезки. Но представляла собой бывшую барскую из множества комнат и длинного коридора, которую расчленили на множество клетушек с общей кухней, ванной и отдельным клозетом. Старшая по квартире проверила бумагу на заселение и показала где буду жить.

— Я тебя сразу в график по мытью полов в кухне и коридоре включаю. Небось в армии наловчился шваброй работать.

Жилье оказалось вполне приличным. Две смежные комнаты с окнами в колодец мрачного двора, но большие и солнечные… на закате. Высокие потолки. Очень высокие, с неумело забеленной лепниной по краю потолка — ангелочки.

Квартира была жилая, обставленные всем необходимым. Даже телевизор небольшой и видимо черно-белый имелся. «Рекорд».

Зато в центре.

От исследования нового жилища отвлекла старшая по квартире:

— Ой, помоги мне, солдатик! Ой, горя какое, кошка — дура.

Я прошел с ней во главе на кухню, где на одной из трех газовых плит парил огромный чан (над всеми четырьмя горящими конфорками) с бельем. Я вспомнил, что так в моем детстве мама с соседкой варили белье, а потом полоскали в ванной и вновь замачивали с синькой[1]. (Синька это порошок, состоящий из синей краски и крахмала, безопасна для здоровья. Синька бывает в жидком виде и в порошкообразном. Для того, чтобы освежить и визуально отбелить постельное бельё синьку добавляют при полоскании.)

Баба протягивала мне деревянные щипцы с руку длиной и причитала:

— Вытаскивай, милок, вытаскивай!

Ошалев от пара я взглянул в чан. Там поверх белья в бурлящей мутной воде плавала дохлая кошка. Как она туда угодила — не ведаю, но сварилась в крутом кипятке мгновенно. Страшная смерть!

— Ты уж сама, дура, вытаскивай, — сказал я зло. — Не уследила, так и сама, сама…

И быстро ушел к себе.

Я уже начал жалеть, что не поселился в гостинице. Но в столичных городах там обязательно дежурили комитетчики, встреча с которыми оставила неприятный осадок. А дешевые гостиницы, вроде Дома Колхозника, комфортом уступали даже этой коммуналке. Да и не селили там по одному.

Сделав заметку о том, что надо в дальнейшем решать вопрос жилья более радикально, я решил поискать ближайшую столовую. Готовить на ТАКОЙ кухне желания не было. Хотя я, видимо, любил сам готовить. Видимо потому, что с желаниями, как и воспоминаниями, у меня был полный кавардак. Вот лично я был в прошлом (в будущем) достаточно равнодушен к пище. Главное, чтоб мяса и хлеба побольше. Но ветеринар, наверное, был в этом вопросе эстетом, да и боксер любил покушать. Теперь, после слияния, мне в общем-то было безразлично — кто автор новых чувств, информации. Но тройственность пока еще путала, вносила смятение, тормозила. Наверное слияние пока еще полностью не завершилось.

На выходе в коридоре дорогу затупил какой-то мужик по вду не старше меня (моего нового тела).

— Ты чё, фраер, тете Зине на помог! У нас так не принято…

Договорить он не успел, так как с боксерами в таком тоне общаться вредно для здоровья. Он попытался встать, испуганно глядя на меня с пола, но я посоветовал ему «не рыпаться».

— В следующий раз искалечу, — сказал я ему ласково. — И тебя и твою тетю Зину.

Вышел из подъезда, свернул на площадь. Ну а там недалеко и до метро Владимирская. А вот Достоевскую станцию еще не построили. Прошел мимо церкви в стиле барокко, вспомнил, что она еще не именуется Собором и что в ней в 1828 году отпевали Арину Родионовну, няню А. С. Пушкина. А прихожанином Владимирской церкви был сам Ф. М. Достоевский, который жил неподалёку.

Уже не заморачиваясь авторством мыслей я отметил, что в «Метрополь» ходили за дешевыми обедами, в «Кавказский» с видом на Казанский собор — похмеляться утром блюдом хаш, в «Садко» продавали вкусные котлеты по-киевски, в «Европе» — борщ с маленькой сладкой ватрушкой и пожарские котлеты. В меню обычно были борщ, уха, оливье. Приезжий, вероятно, этого не знает, но в Ленинграде мест общепита было сравнительно мало и, как правило, они были дорогими, поэтому люди в основном питались дома. Цена меня пока не интересовала, но после Москвы не тянуло в помпезные заведения.

Поэтому, не мудрствуя лукаво, я направился в старейшую в городе пирожковую. Все такой же кофе «из ведра», вкусные пирожки по советским рецептам и прочие атрибуты ленинградского общепита. К примеру, приходится так же, как в советских магазинах, сначала подходить к кассе, а потом «на выдачу». Еще при входе сразу бросается в глаза кот, мило спящий возле окна.

Я стал в небольшую очередь и передернулся, вспоминая сваренную кошку. Пирожков решил набрать и домой, поругав себя за то что так и не купил «авоську»[2] — необходимый атрибут простого советского гражданина. Пирожки были трех видов: с рисом и яйцом, с капустой и с печенью. Взял всех по шесть штук. Заикнулся было про то, как бы кулек… заметил озверелое лицо раздатчицы, промолчал. Отнес к стоячему столику две тарелки с пирожками, съел три, запивая сладким кофе «из ведра», который даже по вкусу кофе не напоминал. Больше не осилил. Потертый мужичок за соседним столиком, наверное наблюдавший за мной, протянул газету:

— Вам некуда упаковать. Вот, пожалуйста. 30 копеек.

Я вспомнил, что краска в советских газетах была с примесью свинца, но взял и бойко свернул кулек (а руки помнят). Соседу протянул полтинник, пусть поест. Вон у него похоже чекушка с собой в кармане брюк.

И так вот, с нелепым кульком в руках дочапал до магазина, где прикупил клеенчатую сумку, в которую сложил пирожки, да еще прикупил трехлитровую банку березового сока, батон белого хлеба и круг ливерной колбасы за 32 копейки.

В советском Ленинграде мест общепита было сравнительно мало, так что и эту проблему следует решать. Но дело движется к вечеру, а мне еще постельное белье покупать.

[1] Синьку раньше применяли для отбеливания натуральных тканей, в основном хлопка и льна.

[2] Во времена дефицита в СССР люди нередко носили авоську с собой на случай — авось удастся что-то купить (обычно в обеденный перерыв или по дороге с работы домой). Кроме того, в советских магазинах не было полиэтиленовых пакетов для покупок, и сумку нужно было приносить с собой.