Глава 4

— Шинель с погонами, — говорит он, — а сам по гражданке… Дембель, что ли? Так поздновато для дембелей, еще в сентябре новый набор был.

Конечно, я могу пояснить, что лежал в госпитале и показать документы. Но неожиданная мысль меняет мое поведение.

— Твое какое дело, мусорок, — заявляю я и продолжаю по нарастающей, — ты патруль, чё ли! Иди на х… или тебе ускорение придать!

Старшина ошарашен. А старшины в милиции — люди серьезные, ответственные. Помню, как в детстве (мне было лет 13) нашли мы старый револьвер с заклинившим курком и играли в войнушку. Кто-то сообщил в милицию. Пришел старшина Бойко — участковый, провел быстро следствие и отобрал оружие, погрозив пальцем и дав подзатыльник Ваське Мочалину, который, собственно, этот шпалер и притабанил. А случись такое не в СССР в послевоенные годы, вони бы было, родителей бы затаскали…

Мне, право, неловко перед пожилым сотрудником, но желание выспаться побеждает. Сообщаю ему много неприятного про милицию и про то, куда ему вместе с коллегами стоит отправиться пешим ходом.

Терпение старшины лопается и он препровождает меня в камеру. (Кстати, запись в журнале не делает. Видимо считает, что я по пьянее так себя веду, тем более, что запах с гулянки моего тела еще не выветрился.

Сразу заваливаюсь на лавку, спеша урвать хоть часик сна…


…И просыпаюсь в какой-то забегаловке за столом с разношерстной компанией местной шпаны.

На желтоватом пластике столешницы какая-то рыба, кружки с пивом и пару бутылок водки. Все оживленно беседуют, перебивая друг друга. Почему-то я думаю именно про синтетику, которая в СССР должна была появится позже. Впрочем — да. Я же свой первый костюм из кримплена купил именно в шестидесятые. Первый синтетический бум произошел в конце 30-х. Тогда американец Уоллес Карозерс, возглавлявший экспериментальный отдел химической компании «DuPont», изобрел нейлон. Тонкие эластичные нити прекрасно подошли для производства женских чулок.

В Советском Союзе нейлоновые чулки появились только через 20 лет. Руководство страны, наконец, обратило внимание на успех буржуазной химической промышленности и дало отечественным ученым неизменное задание «догнать и перегнать!» Произошло это благодаря содействию министра культуры Екатерины Фурцевой, к которой обратился химик Николай Семенов.

Я почему помню. В 60−70-х советские модницы забросили свои натуральные крепдешиновые платья в самые дальние ящики шкафов. Никто не хотел ходить в хлопке и шерсти, ведь были новые, синтетические материалы. В моду в то время вошли воздушные платья из капрона — «нашего ответа» американскому нейлону.

Одежда из него была ужасно непрактичной. Она па́рила, кололась, во время одевания трещала и сыпала искрами. Летом в капроновых платьях было невыносимо жарко, но женщины терпели, потому что те считались модными и невероятно красивыми. В таких нарядах они ощущали себя Золушками на балу.

Только бал этот был сатанинский.

— Ты чё не пьешь, — обращается ко мне какое-то чмо. — Скоро к бабам поедем.

Собственно, я немного поспал, могу пока не бояться самовольства второго сознания. Надо бы номер снять, не хочу с этой компашкой в блудняк попасть. Отставляю кружку и иду, как бы в сортир. Но оказавшись около входа, сворачиваю и выхожу в мороз. Уже вечер. Фонари светят тускло и через одного. Чего не хватает? А где вещмешок.

Сплевываю в снег, возвращаюсь.

— А где мой вещмешок? — спрашиваю у гоп-компании.

— На хавере, — отвечает один из них. — Чё, рамсы попутал?

— Да так, — пожимаю плечами. — Может похиляем уже?

Удивительно, но приблатненный сленг этого времени возникает в памяти легко, будто всю жизнь провел в этой среде. Возможно, невольно использую нейроны мозга самого носителя. А он, судя по всему, парень шпанистый. Несмотря не геройское звание. А может и просто вор. Хотя вор более аккуратно следит за своей речью

Вновь сажусь за нечистый стол, полный рыбьих объедков и с запахом кислого пива. Терплю, жду. Отказываюсь «еще накатить по беленькой». Думаю о вокзале Это — единственный в мире железнодорожный вокзал, который полностью построен из белого Байкальского мрамора. Проводник успел сообщить, когда искала билет, А почему я думаю о вокзале? Не потому ли, что вещмешок сдал в на хранение?

Мысли меняются. Теперь думаю о том, какой бы шифр выдумал а автоматической камере хранения?

Додумать мешает тот, что отвечал по поводу вещмешка. Ему не нравится, что я не согласился выпить беленькой.

— Тебя-на за стол пригласили, а ты-на не жрешь, не пьешь, будто заминехано[1]-на. Чё таке, брателло?

Окончательно уверившись, что барахло на вокзале (на бану-на J), и получив вроде как внутреннее подтверждение, я собрался покинуть приблатненную компашку. Но, похоже, без драки уйти не удалось. А я дрался последний раз лет шестьдесят назад, в двадцать годков. Как-то всегда бесконфликтно решал вопросы.

Нет, так-то я спортом не брезговал. До самой смерти играл в пинг-понг, фехтованием в молодости увлекался, стрельбой, шахматами… Ну да, сейчас предложу им защиту каро-кан или королевский гамбит…

Тем ни менее, отбросив стул, встал в стойку. И как-то на автомате спружинил ноги и принял полуоткрытую позицию боксера. Память тела или проснулся истинный хозяин, чью волю я пытаюсь подавить?

Вдоволь развернуться драка не успела. Патрульные сотрудники забрали всю гоп-компанию и меня вместе с ними.

На сей раз выспаться удалось вдосталь, благо меня посадили отдельно от шпаны. И утром я опять встретился со старшиной, которого прошлый раз оскорблял.

Теперь мне не надо было его оскорблять, да и в Слюдянке оставаться охота пропала. Поэтому я начал с просьбы:

— Извини за прошлое, старшина, не в себе был… И теперь проблема — забыл шифр камеры хранения.

— Хоть камеру помнишь, куда клал, — буркнул хмурый старшина. И не сдержался: — Вот куда тебя девать. Патрулю ты не нужен, ранетый дембель куда им. А дома, небось, родные ждут не дождутся… Эх! Все водка, проклятая… Ну пошли.

Камер было немного, почти все пустые. В третьей нашелся и мой вещмешок с формой и, главное, со сберкнижками.



— Деньги-то остались? Или все прокутил?

Просто удивительно, какие чуткие в этом времени были люди! Настоящие «товарищи».

— Сберкнижка есть, — не стал я лукавить. Но надо в сберкассу идти…

— Ишь ты, — пошутил милиционер, — какой нынче серьезный дембель пошел, Со сберкнижкой.

— Ну так я за рубежом служил нам деньги на сберкассу начисляли.

— Ты чё гимнастерку спрятал и в каком-то трико рассекаешь по холоду. На гимнастерке у тебя знак ранения, уважение — не камбузе службу правил. А так ты просто бомж залетный. Пойдем, переоденешься у меня в дежурке, а потом я тебя на проходящий до Иркутска посажу.

В дежурном отделении у старшины нашлась каморка со столом и стульями. Он включил в литровой банке кипятильник и заварил чай. Достал из стола сверток с бутербродами.

— Вот, ешь. Через сорок минут будет скорый с Востока.

Я подумал и достал сверток с наградами. И прицепил на гимнастерку, прежде чем её надеть. Хотелось как-то отблагодарить незлобивого человека.

Эффект оказался поразительным. Старшина чуть ли не во фрунт[2] передо мной вытянулся.

А потом осыпал меня упреками.

Я уж пожалел, что выпендриваться стал. Ну никак не ожидал подобной реакции. Совсем отвык от этого времени, когда награды воспринимались народом вещественно.



Ну потом все пошло-поехало, как по ниточке. Я через несколько часов уже выходил из вагона в Иркутске, где перед вокзалом стояло несколько «Москвичей» и «Волг» с шашечками. Среди них по-царски выглядела «Победа», у отца была такая! Я помнил, что ГАЗ-М20 «Победа» была одной из первых советских машин оригинальной конструкции и, более того, находилась в авангарде новой моды в автомобилестроении; только передняя подвеска и, частично, унифицированный кузов были созданы под влиянием Opel Kapitän 1938 года. Ну а для меня она была машиной, на которой я научился вообще водить, рулить. Это была отчасти просто, так как коробка передач была на руле. До сих пор помню: на себя и вниз — первая, от себя и вверх — вторая, от второй вниз — третья и, наконец, от себя и вверх — задняя. На победе не надо было делать прогазовку во время переключения передач, как на грузовике ДОСААФ, на котором я официально учился. И права тогда выдавали в 16 лет.

Так что я и подошел к «Победе».

— На несколько часов нанять могу?

— А денег хватит? Покажи.

Я показал ему сберкнижку, которую предварительно вынул из под обложки. Поэтому мы поездку и начали со сберкассы, где я снял семьсот рублей, сразу отдав червонец таксисту. А он выключил счетчик, где накрутилось уже целых рубль семьдесят (20 копеек за километр).

Я не имел никаких данных о близких нового тела, так что первоочередной задачей было снять приличное жилье. Знакомых по детскому дому, чьи адреса были на конвертах, я пока посещать не хотел. Хотя задумка с потерей памяти от контузии была наготове. Таксист, Павел Семенович, оказал поддержку и в этом. Он нашел мне комнату в центре на улице Марата в частном деревянном доме. Хозяева получили благоустроенную квартиру и этим домиком из двух комнатушек с печью и туалетом во дворе пользовались чисто относительно, продавать хотели. Дворик был слишком мал для огорода, а для чего можно еще использовать старое строение, которое по плану в следующем году и снесут.

Просили они за него две тысячи с надеждой, что перед сносом владельцу могут дать однушку в новом доме. Но холостяку, да еще молодому, могут взамен дать или коммуналку, или вообще общагу, так что пока вилами по воде писано перспектива.

Ну я и снял домик на месяц пока. Дрова и уголь сказали, на месяц запасены, а потом — сам. За 15 рублей сговорились, в центре все же.

Спеша, пока сон не пробудил реципиента, я занялся делами. Отсоединил награды, замотал в тряпицу и в карман, рядом со сберкнижкой. Военкомат…

— За военным билетом зайдете после праздника. А сейчас вот с этой бумагой идите в паспортный стол. Хотя, они тоже после праздника выдадут, если прописку найдете где.

— Так что, мне с солдатской книжкой и жить пока.

— Ну а чё, какое-никакое удостоверение личности.

За пропиской я обратился к доброму шоферу и он отвез меня к коменданту общежития Радиозавода аж в предместье Марата.

Мы переехали длиннущий мост через Анграу, посредине которого бегали шумные трамваи. Комендант оказался на месте и за четвертак (25 рублей) отпечатал бумажку для паспортистов о том, что проживаю в общежитие в комнате 67.



Я сейчас находился в прошлом веке, когда почти в каждой иркутской квартире можно было увидеть радиоприемники или радиолы знаменитых марок «Рекорд» и «Илга». Мало кто знает, что эту аппаратуру производили именно на этом заводе, на котором первоначально собирали автомобили компании «Studebaker». С этих американских грузовиков и началась история иркутского автосборочного завода, который потом разрушили и в цехах сделали радиозавод. Чисто советский, «плановый» метод ведения бизнеса.

Эту инфу мне сообщил терпеливый Павел Семенович, который уже вытянул из меня еще один червонец.

Паспортистка ответила синхронно с военкомом — потерпите, послезавтра Новый год.

Ну коли так, то и мне не помешает встретить праздник. В новом теле в старом времени в новую жизнь!

— Давай старина по магазинам прошвырнемся, а то в доме не посуды, ни постели.

Я начал со спорттоваров, где приобрел спальный мешок с двумя вкладышами, раскладушку за 7 ₽ 20 коп, и туристический набор: котелок с вложенной в него флягой и нож с ложкой, вилкой и штопором. Такая вот забавная комбинация.



Потом гастроном. Сплошное разочарование, но ради любопытства купил колбасу ливерную за 42 копейки. Давно забытый вкус. Вкус нищеты!

Зато набрал несколько баночек невостребованных местной публикой крабов камчатских. Моя прелесть!

Шампанское советское не заинтересовало, а вот армянский коньяк взял на всякий случай. И — на рынок.

Сибирский рынок перед Новым годом — это изобилие. Это — мороженные морошка и клюква, брусника и жимолость, это — засоленная в банках черемша, соленая капуста в ладных бочках, кедровые орехи каленые и простые, грибы маслята, грузди, рыжики, это -омуль соленый, копченый и свежий, сиги и осетры, таймень и ленок, хариуз и сом, ценимый за печень. Это — мясо, которое не купишь и в Москве: медвежатина, сохатина, зайчатина, оленина, козлятина… Это — птица, вызывающая зависть у гурманов столицы: глухарь, тетерев, куропатка, рябчик, дикий гусь и дикая утка кряква. Описывать сибирский рынок тех далеких лет — дело бесполезное, тут надо писать роман, писать, истекая слюной. Здесь же можно купить живых животных. И не только домашних. Бурят в унтах и оленьей дохе продает медвежонка, заросший бородой киржак — лисят, тофалар (редчайшая нация Саян) — бельчонка. Белочка маленькая, умещается в кулаке.

в магазинах появилась докторская колбаса (1 кг в одни руки), зато отдельная по 2–20 — без ограничений; советское шампанское — лучшее в мире, консервированными крабами завалены прилавки, а вот морских водорослей нет, не додумались их еще консервировать, нет и селедки иваси, она появится позже, когда исчезнет хлеб; на работе многим выдали премии, кому — десять рублей, а кому — пятнадцать, премия будет потрачена не в гастрономе, а на рынке.

И я среди этого торжества совдепии — растерянный, не знающий куда направить энергию молодого тела и как бороться с темной сущностью его старого хозяина…



[1] Заминехано — осквернено. Заминехать — осквернить.

[2] Вытянуться вофрунт — встать по стойке смирно, подтянуться, вытянуться в струнку, высказывая внимание и уважение вышестоящему по званию

Загрузка...