Истина в деталях

Шестьдесят третья глава

Оливия

Когда я добираюсь до небольшого таунхауса, в котором сейчас живу, на город уже опускается ночь. К счастью, он находится всего в нескольких минутах езды от офиса УБН.

Как только заканчивается совещание, Лука направляется в мою сторону и его хриплый голос зовет:

— Райт… Есть минутка? — я избегаю зрительного контакта и бросаюсь к двери.

Признаю, что поступила безрассудно, но знаю, что стоит нам заговорить, как эмоции возьмут верх, и я не смогу сдержать их и не выплеснуть наружу.

Мне отчаянно нужно время, чтобы все обдумать.

К счастью, Лука был загнан в угол своим начальством, и это играет мне на руку.

При виде машины, припаркованной у обочины и охраняющей меня, внутри все сжалось. Оба ведомства принимают меры предосторожности, поскольку, хотя Сантилья и Хосе находятся под стражей, их связи по-прежнему представляют угрозу.

Хотя я уже начала процесс смены фамилии, мне еще предстоит определить свои дальнейшие действия и наиболее безопасное место для переезда.

Я вспоминаю тот момент, когда Сантилья вошла в лекционный зал. Ее зловещее присутствие заполнило все пространство. Я бы охотно застрелила ее и Хосе, если бы не мой долг сохранить им жизнь, чтобы они могли понести наказание в суде и отсидеть свой срок в тюрьме.

Я паркуюсь в своем гараже, убедившись, что ворота гаража полностью закрываются, прежде чем выхожу из машины. Как только отпираю дверь и делаю шаг через боковой вход, чувствую чье-то присутствие и достаю пистолет.

— Ты уже должна знать, что я здесь только для того, чтобы поговорить. — Хотя голос знакомый, ее слова мало успокаивают мои напряженные нервы.

— Я ничего не знаю наверняка.

В ее тоне слышны отголоски юмора.

— Если бы я хотела, чтобы ты умерла, Оливия, то давно бы тебя убила.

Осторожно, с пистолетом в руке, я продвигаюсь вперед, пока она не появляется в поле зрения. Подозрение охватывает меня, потому что это та самая женщина, которая в тот день остановилась у моего столика в ресторане и дала мне некролог.

Сидя в кресле с высокой спинкой в моей маленькой гостиной с задернутыми жалюзи и включенной маленькой лампой, она, похоже, не вооружена.

— Присаживайся. Давай поговорим.

Все еще настороженно глядя на нее, я опускаюсь в кресло напротив и кладу пистолет на колени.

— Я понимаю, почему ты такая нервная, учитывая последние события.

— Как много ты знаешь?

— Ммм… Почти все. — Она говорит это так непринужденно, как будто мы обсуждаем что-то обыденное, например, погоду. — Потребовалось немного усилий, но они окупились.

Между нами воцаряется тишина, единственным звуком которой является щелчок включающегося кондиционера.

— Почему ты здесь?

— Я не представилась раньше, потому что мне нужно было убедиться, что тебе можно доверять. Что ты не такая, как Харпер или Сантилья. — Она наклоняется вперед и переплетает пальцы рук между обтянутыми джинсами коленями. Выражение ее лица меняется, демонстрируя, по-видимому, уязвимость. — Тот некролог был правдой лишь наполовину.

Я напрягаюсь, подозрительно глядя на нее.

— Что ты имеешь в виду?

Ее взгляд фиксируется на мне. Когда пальцы достигают места возле линии роста волос и начинают отдирать то, что выглядит как слой кожи, я наблюдаю за этим, застыв на своем месте.

Шок пронзает меня насквозь, когда она отдирает жидкий латекс, нанесенный на щеки и нос, продолжая снимать толстый слой на подбородке и обнажая черты лица.

Весь кислород застревает в моей груди. Боже мой. Ее подбородок и нос… Но не это заставило мои губы разойтись в полном недоумении, а вот когда она вынимает из глаз контактные линзы…

Я думала, что такие глаза есть только у одного человека, который истекал кровью на бетонном полу, когда ее окружили сотрудники ФБР и УБН.

А еще раньше я думала, что только у меня такие глаза.

— Мы были спрятаны от нее, но наш отец решил, что это вопрос времени, когда она обо всем догадается, и разделил нас. Он отдал тебя Лиаму и Бет, зная, что их работа потребует частых поездок.

Я аккуратно убираю оружие в кобуру, мой взгляд прикован к ней.

— Кто тебя вырастил?

Она отправляется выбрасывать латекс в корзину для мусора на кухне. Остановившись у декоративного зеркала, висящего на стене гостиной, она отвечает, снимая свои контактные линзы.

— Женщина, которая когда-то была замужем за дальним кузеном Антонио. Они встречались, наверное, один или два раза, если вообще встречались. Она всегда хотела иметь детей, но так и не вышла замуж, — она пожимает плечами, — не было возможности. Она вырастила меня в маленьком городке за пределами Портленда, штат Орегон.

— Но этот некролог… Если он пытался скрыть нас, почему он указал в нем только мое имя?

Ее голос тверд как сталь.

— Он был вынужден. Медсестра подслушала, как он молился в больничной часовне, когда произносил твое имя. Он должен был предвидеть это, но, очевидно, она не услышала, как он произносил и мое имя.

Ее губы кривятся в насмешливой усмешке.

— Она была уверена, что Джоанна — обычная убитая горем женщина, только что потерявшая ребенка, и пошла к ней. Думая, что она помогает кому-то оплакивать потерю, она предложила помолиться вместе с ней за душу Оливианы Изабеллы.

— Откуда ты все это знаешь?

— Он оставил после себя кое-что в банковской ячейке. После смерти моей матери, Розы, несколько лет назад, я перебирала ее вещи и наткнулась на ключ и записку. — Она достает лежащую на столе бумагу и протягивает ее мне. — Я предполагаю, что он оставил ее Розе, потому что знал, что Лиам и Бет так часто переезжают, что им будет трудно ее сохранить.

Записка выцветшая, с потрепанными краями, на бумаге виден мужской почерк.

Если придет время, когда ты захочешь узнать правду, то найдешь ее здесь. Найди свою сестру. Убедись, что она в безопасности.

Я очень люблю вас обеих. Вот почему мне пришлось оставить вас. Это был единственный способ уберечь вас.

Я провожу пальцем по надписи, испытывая тоску и муку от того, что у меня никогда не было возможности узнать его. Я никогда не смогу встретиться с человеком, который пожертвовал всем ради того, чтобы я и моя сестра были в безопасности.

Я не могу оторвать глаз от записки. И не могу отдать ее обратно, потому что это настолько близко, насколько я могу быть к нему.

— Что было в ячейке? — мой голос звучит тихо даже для моих собственных ушей, едва ли громче шепота.

— Вот это.

Она протягивает мне дневник, видавший лучшие времена, обложка помята, края загнуты. Я принимаю его, мои движения скованы.

— В нем все написано. Он рассказывает, как узнал, что Джоанна хочет пойти по стопам своего отца, и что ей не нужна такая простая жизнь, как ему. Он подкупил врача, чтобы тот отвлекал ее, когда она приходила на дородовые осмотры, и заставил его выключить громкость пульсометра и включить вместо него запись одиночного сердцебиения. Он рассказывает, как она никогда не пачкала руки и что кто-то всегда убивал за нее. — Она ненадолго замирает, но я подхватываю разговор. — Там все это есть.

Я отрываю взгляд от дневника.

— Как тебя зовут?

Она заметно колеблется, прежде чем ответить тихим тоном.

— Камила.

Мой взгляд заостряется.

— Чем ты занимаешься?

Она смеется.

— Успокой свой мозг, сотрудник ФБР. — Затем она вздыхает. — Раньше я работала на дядю Сэма, но сейчас вольная птица. Но это не значит, что я планирую доставить тебе неприятности. У меня еще есть кое-какие дела, но я должна была выполнить его просьбу и передать это тебе. — Она поднимается со своего места. — Теперь, когда я это сделала, мне пора идти.

Я вскакиваю на ноги, сжимаю дневник и записку в напряженной хватке.

— Подожди! Мы еще увидимся?

Она останавливается в нескольких футах от меня и поворачивает голову.

— Ты этого хочешь?

— Да. Хочу. — Мой тон категоричен. — Я все это время не знала о твоем существовании, и теперь… — я запнулась.

— И теперь? — она смотрит на меня, выражение лица любопытное.

— Я бы хотела узнать тебя поближе.

Она изучает мои черты, прежде чем кивнуть.

— Я тоже. Просто… — наклоняя голову в сторону, она некоторое время изучает меня. — Когда ты прочитаешь это, будь непредвзята.

Ее слова оставляют за собой образный след из зловещих хлебных крошек, когда она идет к задней двери внутреннего дворика. Когда ее рука касается дверной ручки, она колеблется и снова поворачивается ко мне лицом.

— Я наблюдаю за людьми, когда они не знают, что за ними наблюдают. И что бы между вами ни происходило, это не было односторонним.

При одном только упоминании о том, что у меня было с Нико, то есть с Лукой, я скрещиваю руки на груди, борясь с ощущением, что с меня сдирают кожу.

Что бы Камила ни уловила в моем выражении лица, она ухмыляется.

— Да, мы родственники. У нас определенно одинаковое упрямство.

У меня вырывается крошечный смешок.

— Приятно знать, что я не одна такая.

— Уже нет. — Кивая в знак одобрения, она говорит. — Почитай. Потом мы снова поговорим.

— Но как я…

— Я буду рядом. — Она делает паузу, подмигивая. — Возможно, придется подкрутить лампочку на улице, чтобы она работала. — Быстро выйдя из дома, она исчезает в ночной темноте.

Я тихонько закрываю дверь и запираю ее, прислоняясь спиной к поверхности, в то время как на глаза наворачиваются слезы. У меня появилась сестра, о которой я даже не подозревала. А в дневнике, который она мне оставляет, хранятся сведения об отце, которого я никогда не знала.

Сейчас я бы отдала все, чтобы Лука обнял меня.

Съезжая спиной по двери, я опускаюсь на пол и подтягиваю к себе согнутые ноги, обхватывая их руками. Я прижимаю колени к телу, пытаясь не дать сердцу вырваться из груди. Никогда еще я не чувствовала себя такой опустошенной, а мой мозг словно разделили на сегменты и перемешали в беспорядочную кашу.

Несколько слезинок все же проливается, прежде чем я снова поднимаюсь на ноги. Я уже чувствовала себя сломленной и выжила. И прошла через это благодаря своей железной воле. Знаю, что сделаю это снова.

Я только хотела бы, чтобы мне не пришлось.

Забравшись под одеяло, я читаю дневник запись за записью, судорожно изучая каждую деталь.

Сегодня Джоанна убила людей. Она сказала мне, что это необходимо. Она никогда не делает этого сама, а только отдает приказ.

Как беременная женщина может так поступать? Она не была такой, когда мы познакомились четыре года назад. В ее глазах был свет, жажда жизни. Но принятие своей роли по требованию отца изменило ее. Все это время я думал, что она не такая, как он. Но это не так.

Как она может быть такой? Когда-то она была женщиной, которую я любил больше жизни. С ней я планировал провести остаток своих дней.

Но теперь я не могу найти и следа той, которую знал когда-то, той, которая обещала мне любить меня вечно.

Когда она сказала мне, что беременна, я подумал, что это может быть знаком того, что все изменится к лучшему. Что это поможет ей взглянуть на вещи по-другому и, возможно, даже измениться.

Мне лучше было не думать о том, что в ней не заложено зло.

Следующая запись датирована пятью месяцами позже.

Враждебность Джоанны по отношению ко мне растет. Каждый раз, когда я заговариваю о том, что мы должны вырваться на свободу, начать жизнь заново и зарабатывать на жизнь честным трудом, который не включает в себя наркотики и убийства, она кричит на меня. Она сказала мне, что останется в этой жизни, и потребовала, чтобы я поддерживал ее так, как, по ее мнению, должен.

Но я не могу поддерживать убийцу.

Я гордый человек, но все же умолял ее отпустить меня. Обещал, что сделаю все, что угодно, если она только позволит мне уйти от всего этого — и разрешит забрать нашего ребенка.

Конечно, она отказалась. Хуже того, она сказала мне, что ребенок, скорее всего, даже не мой. Она была так горда, когда призналась, что изменила мне с моим лучшим другом. Она накачала его наркотиками, потому что знала, что это будет высшая месть.

Эта запись датирована тремя месяцами позже.

Я благодарен врачу, который помогал маскировать два сердцебиения малышей во время каждого предродового визита. Я предложил ему больше денег, чтобы он дал Джоанне достаточно лекарств, чтобы она была почти без сознания. Он показал ей мертворожденного ребенка вместо моих девочек-близнецов, когда она еще находилась под действием лекарств.

Поскольку я не мог смириться с мыслью о том, что в такой мир — в злой мир Джоанны — попадут невинные дети, я сделал сегодня то, с чем мне придется жить до конца своих дней.

Я отказался от своих дочерей.

Чернила размазаны на последнем слове, и я провожу по ним подушечкой указательного пальца, гадая, от чьих это слез — отца… или Камилы.

Оливиана и Камила — прекрасные дети, и они заслуживают большего в этом мире, чем быть воспитанными женщиной-убийцей.

Я не сплю ночами, пытаясь найти другой способ, но это все, что я смог придумать. Самый безопасный способ. Потому что я знаю, что Джоанна убьет меня. Мы не были прежними с тех пор, как она втянулась в «бизнес» своего отца.

У меня уже столько сожалений, но они не могут заставить меня изменить решение. Я не смогу жить с собой.

Мне все равно, что эти девочки не мои. Может быть, я просто не хочу признавать, что меня предала женщина, которую я любил много лет. Что меня предал мой лучший друг.

Я надеюсь, что мои малышки узнают, что их любили. Даже то короткое время, что я держал их на руках, эти мгновения я сохраню навсегда.

Когда она убьет меня, я заберу тайну с собой, оставив Розе на хранение только этот дневник. В нем будет содержаться правда о том, что я не был вашим настоящим отцом. Что я не дал ему шанса встретиться с вами. Шанса изменить свой путь. Но я не жалею, что освободил вас от картеля.

Я люблю вас, девочки, как своих собственных. Полагаю, именно так и поступаешь ради тех, кого любишь, делаешь все, чтобы защитить их, даже если это разбивает тебе сердце.

Последняя запись датирована месяцем позже. Приступ сожаления сжимает мне горло от осознания того, что это были его последние слова. Он стольким пожертвовал, чтобы избавить нас от такой жизни, но так и не дожил до того, чтобы увидеть, какими мы стали.

Он так и не дожил до того, чтобы увидеть, что благодаря его мужественным усилиям мы выросли и стали хорошими людьми.

Если вы, девочки, найдете это, знайте, что я хотел, чтобы у вас был шанс на нормальную жизнь. Безопасную. Вы должны понять, что я отдал вас, чтобы спасти. Это не потому, что вы были нежеланными. Если бы мог, то сбежал бы с вами обеими, но я знал, что это слишком рискованно, и я не хотел больше подвергать вас опасности.

Вы должны поверить мне, когда я говорю, что, пока вы росли внутри Джоанны, я никогда не думал о вас иначе, чем о своих. Я планировал спрятать вас подальше, независимо от того, являюсь ли я вашим биологическим отцом. Это никогда не имело для меня значения. Я любил вас обеих всем сердцем с самого начала.

Я верю, что в вашем настоящем отце осталось что-то хорошее. Если он еще жив, это займет время, но если кто-то сможет вернуть его к тому, каким он был много лет назад, если кто-то сможет убедить его оставить такую жизнь, то это вы.

Не делайте того, что сделал я. Не ставьте себя на последнее место. Не позволяйте человеку, которого вы любите, ставить свою работу выше вас, вашего благополучия и безопасности. Вы заслуживаете большего.

Вы заслуживаете всего.

Есть цитата Франца Кафки, которую я часто вспоминаю. И когда бы Джоанна не отдала приказ, я знаю, что она будет звучать в моей голове, а мои девочки будут в моем сердце.

«Все, что ты любишь, с большой вероятностью будет потеряно, но в конце концов любовь вернется другим способом».

Я смахиваю слезы, которые льются все быстрее и быстрее, а сожаления и страдания захлестывают меня. Хотя знаю, что это бесполезно, я ненавижу то, что меня лишили возможности узнать этого человека. Человека, который так сильно любил и защищал нас как только мог, даже когда это разбивало ему сердце.

Более того, я ненавижу то, что мой биологический отец никогда не знал ничего этого. Он лишен возможности узнать своих дочерей.

Я никогда не узнаю, кем он был, была ли у него склонность к психологии, любил ли он обниматься. Или он тоже был одиночкой.

Может быть, Антонио Хименес сыграл свою роль в том, чтобы помочь мне, даже в свое отсутствие. Он уже помог Камиле найти меня.

Но, как и в той цитате, теперь я думаю, не послал ли он мне любовь другим способом.

В виде Луки Никохавеса.