Аня
Время останавливается, мир замирает. Я вижу все, как в замедленной съемке: падение, стол передо мной.
Пытаюсь опереться на него руками, чтобы хоть как-то смягчить падение. Боюсь повредить руки, но уж лучше переломанная рука, хотя для беременной это ничуть не лучше. Но, к счастью, мне удается хоть немного поймать равновесие.
Ну как равновесие, я просто мягко падаю, волнами, и поэтому нет того жесткого удара, который мог бы быть. Не знаю, это чудо меня, словно кто-то за руку дернул в другую сторону, чтобы вернуть меня в исходное положение, только недостаточно сильно.
Полулежа на полу, закрываю глаза, дышу, дышу, что есть силы, пытаюсь выровнять дыхание, успокоить бешено бьющееся сердце, и прислушиваюсь к ощущениям внутри себя. Но, кажется, как будто я умерла, потому что не чувствую ничего, а только слышу биение сердца и чувствую, как все тело окатило волной паники, а следом жара.
Все, на этом все. Но ведь должно же быть что-то еще, должно быть. Беременным нельзя биться животом, нельзя падать, это все может привести к печальным последствиям, а я упала. Как бы то ни было, но я упала.
— Твою ж, Аня! Аня, ты как? Прости, я не хотел, не хотел. Что с тобой, что болит, где ударилась? — Витя хватает меня за плечи со спины.
Его голос такой беспокоящийся, в котором страх и злость на самого себя, возвращает меня к реальному миру, я начинаю слышать звуки, чувствую руки, ноги. Я понимаю, что пострадала, но, кажется, все обошлось.
Живот потягивает на не так сильно. Не знаю, критично это или нет, но мне страшно. Мне очень страшно. Сейчас понимаю, что надо сказать о беременности.
Понимаю, что нужно срочно ехать в больницу, но я аккуратно сажусь, поворачиваюсь к мужу и сыну, смотрю на их обеспокоенные лица и понимаю, что нужно просто их успокоить и уехать из дома одной, просто взять самой вызвать такси и уехать.
— Убери от нее руки. Как ты мог ее вообще толкнуть? Из ума выжил? — Макс буквально орет на отца, не кричит, а именно орет, у меня даже уши закладывает от этой громкости.
Понимаю, что сын испугался, переживает, и вроде бы осадить его надо, остудить этот пыл, но на самом деле не хочу и мне очень приятно то, что он защищает.
— Тебе мало было? Преподать еще один урок? Ну так подожди, сделаем это в спортзале. Зря я тебе ринг здесь, что ли организовывал? — Витя не остается в долгу, быстро отвечает ему, а я поражаюсь тому, насколько они все-таки еще не отошли от своей драки.
Они вроде встрепенулись, вроде бы смогла на себя внимание перевести, но недостаточно сильно. В них кипит адреналин, азарт и жажда расправы. Это пугает, очень сильно пугает.
Получается, даже если я сейчас их отвлеку, стоит выйти за порог, и они здесь поубивают друг друга, а с другой стороны, что я могу против них? Вот что?
Смотрю и не понимаю, вернее, понимаю, но лишь то, что я бессильна. Надо, наверное, оставить их в покое, пусть по передерутся, пусть разобьют друг другу носы, наставят синяков, пускай ходят потом с фонарями и освещают улицы. Лучше просто потом обработать им раны, чем еще раз рисковать.
— Давай, хоть сейчас. Я готов, — ну вот, Макс принимает его вызов, и они уже готовы забыть обо мне.
— Можешь идти, я подойду, — через плечо бросает в сторону сына муж, и потом снова смотрит на меня. — Ань, ты мне не ответила, что болит, чем ударилась, — обращаясь ко мне, тон мужа резко меняется, становится более мягким, ласковым, а еще в нем слышно вину.
— Я цела, со мной все в порядке. А вы ужасны, — отвечаю не только ему, но и сыну. — Вы устроили здесь какую-то мелодраму. Мы словно в каком-то дешевом сериале или бульварном романе. Петушитесь тут друг перед другом, что-то кому-то доказываете.
Бросаю в сердцах, не могу больше сдерживаться.
— Макс, я понимаю, у тебя возраст такой, ты очень горячий, но я прошу тебя, ты ведь умный парень. Понимаешь, что это все неправильно? — сын фыркает, встает на ноги и скрещивает руки на груди, показывая недовольство.
Думает, что я передумаю, но нет, я не передумаю. Они мне надоели, правда, ведут себя как два петуха на боях.
— А ты, Вить? С кем ты собрался драться, с подростком? Да у него силы меньше, элементарно возраст не тот. Ты продолжаешь до сих пор тренироваться, и он тренируется. Вы не в равных условиях. Хочешь урок ему преподать, показать, какой ты крутой, что твоя борьба круче, чем его бокс?
Это вечная проблема у них. Сын хотел одно, отец другое, и сейчас Витя решил ему лишний раз об этом напомнить.
— Я не понимаю, чего вы оба хотите добиться? — перевожу взгляд с одного на другого, и теперь уже дуются оба.
Понимаю, что мое отвлечение работает. Мне сложно сосредоточиться на словах, потому что в первую очередь пытаюсь понять, что же с ребенком, а с ним все непонятно.
У меня и без того тянуло живот, сейчас боль, если и усилилась, то ненамного, а значит, я, по идее, могу доехать сама до врача. Могу, должна, потому что сейчас не время, не место сообщать об этом. Я даже не знаю, как ему об этом сказать. Да и не хочу. Я не хочу.
У меня есть заработок, я могу с ним развестись, а если он узнает о ребенке, то все, конец, не будет никакого развода, он его не даст, не позволит, вцепится в меня зубами, и я пропала.
Так нельзя, это слишком большой риск.
— Я вас обоих люблю, обоих, понимаете? Я не могу выбрать кого-то одного, но ведь, — перевожу взгляд на мужа. — Если мне придется выбирать, я выберу себя и сына, — хочу сказать детей, но вовремя осекаюсь.
— Я повторяю в последний раз для вас обоих, — рычит на нас муж. — Семья останется семьей, и мне все равно на чьи-либо взбрыки. Это мое последнее слово.
Подхватив меня на руки, Витя встает и сажает на диван, а я искренне психую, потому что он снова давит.
— У тебя не получится нас удержать, не получится, Вить, — уставшим голосом, говорю ему, но он не слышит. Ему все равно.
— А ты рискни, и мы проверим.