Измена. Счастье вопреки (СИ)

Глава 2

Аня

Временный пассажир? Временный? Неужели он не понимает, как цинично и подло звучат эти слова? Это ведь ложь, самая настоящая ложь.

Да и все знают одну простую истину: нет ничего постояннее временного.

Можно сколько угодно, как угодно врать, по этому поводу, пытаться обмануть себя, окружающих, но когда мы находим какое-то простое и легкое решение, мы быстро к нему привыкаем, и потом отказаться от него очень сложно, даже если отказ несет за собой улучшение, счастье.

Да и что значит временный, что в его понимании означает временный пассажир? Их связь длится не один день, не одну неделю, эта связь явно имеет срок в несколько месяцев. Это уже не временное, это постоянное, систематическое, регулярное, как угодно можно назвать, но никак не временное.

Зачем он продолжает мне врать, глядя в глаза? Зачем делает больно своей ложью? И почему он вообще мне изменил? Почему, что я сделала не так, в чем оказалась виновата?

Я ведь была хорошей женой хорошей, хорошей.

Он ведь мог в открытую прийти ко мне и сказать, что чувства остыли, что их больше нет, и семейная жизнь стала ему в тягость. Если это так, почему он этого не сделал? В этом ведь нет ничего сложного. Да, это больно, больно и ему, и мне, но это необходимо.

Все эти обманы ни к чему хорошему не приводят. Ну как он мог, как? Так ведь нельзя, так ведь неправильно.

Беременность. Она не будет рожать, если мы не разведемся. Господи, это так ужасно. Что он выберет, кого он выберет, какое решение примет, кто победит в этой неравной схватке и хочу ли я победить в ней?

В голове тысячи вопросов, и я ни на один не знаю ответ, ни на один. Еще и это его обманчиво ласковое прикосновение, заботливые жесты. Не хочу, чтобы он утирал мне слезы.

Хватаю его за руки, пытаюсь убрать их с лица, но он держит крепко, сопротивляется, причем, не прикладывая практически никаких усилий. Все мои попытки тщетны.

Эта забота, этот искренний, беспокоящийся взгляд, совершенно не вяжутся с его поступками.

Как человек, который так любит, который не может видеть боль своего любимого человека, мог так поступить? Так не бывает. Это что-то за пределами моего понимания. Если мы дорожим другим человеком, то мы уважаем и его чувства, и никогда на них не плюем. Господи, кажется, у меня сейчас голова лопнет.

Кого из нас он выберет? Кого? Кого предпочтет: меня или ее с ребенком? О ее беременности он уже знает, о нашей с ним — нет. Да и не знаю я, хочу ли ему говорить теперь о ней.

— Почему, Вить? — с губ срываются всего два слова, но в них слышна вся боль, которая разрывает меня изнутри.

Да, это всего два слова, но они так много значат, и ответ на этот вопрос навсегда изменит нашу с ним жизнь. Он перевернет ее, заставит смотреть на все другими глазами

— Да скажи ей почему, скажи же почему? Мне даже интересно, что ты ей ответишь. Давай, ну же, ну пусть она узнает насколько никчемна, раз уж все так замечательно сложилось, — распахнув дверь за спиной мужа, верещит любовница, а у меня все сжимается внутри от ее противного голоса, который чем-то напоминает ультразвук.

— Мирослава, мне кажется, тебе пора, — чуть повернув голову в ее сторону, но до конца не обернувшись, жестко и четко говорит муж, а я начинаю всхлипывать, потому что не могу сдерживаться, не могу.

Понимаю, что выгляжу слабой, беспомощной, но я так быстро привыкла быть женщиной, женщиной в полном смысле этого слова, что, кажется, уже и забыла, каково это, проявлять стойкость, характер, смелость.

— Витя, если я сейчас уйду, не получив ответа на свой вопрос, последствия тебе не понравятся. Мы больше не можем ждать. Либо да, либо нет, подумай хорошо, — словно шантажируя его, а может быть, и не словно, говорит Мирослава, а я обессилено опускаю руки.

Они веревками болтаются вдоль тела. Ноги слабеют, и, кажется, если бы муж не держал меня за лицо, не продолжал, несмотря ни на что, утирать слезы, я бы уже упала и не смогла подняться.

— Мне тебе еще раз повторить Мирослава? — ни секунды не раздумывая, вслед за ее словами, отвечает Витя.

Вижу, как девушка обходит его. Кошусь на нее и вижу гримасу злости на ее лице. Она готова рвать и метать, она готова броситься на нас сейчас, отстаивая свою позицию, свою правоту. Ей все равно, где она, кто она, что она. У нее есть просто цель.

— Ты сам принял это решение, Виктор. Ну, так уж и быть, я даю тебе три дня. Три, — второй раз выделяет срок, словно кто-то мог не расслышать с первого раза, — дня на обдумывание. Ты должен принять правильное решение.

Виктор стискивает зубы, с трудом сдерживается, чтобы не ответить ей в тони молча ждет, когда же она уйдет. Девушка не теряется, она быстро цокает на своих шпильках и выходит из приемной, громко хлопнув дверью.

Казалось бы, она ушла, можно выдохнуть, а мы так и продолжаем стоять друг напротив друга и ничего не говорим. Каждый думает о своем, принимает свое решение, и я искренне не знаю, какое решение принять мне.

Я не смогу быть с ним, но кажется, что и без него уже невозможно. Восемнадцать лет, восемнадцать. Это целая жизнь, которую он перечеркнул.

И как только хватило сил?

— Ну, все, давай, успокаивайся. Пошли в кабинет, поговорим спокойно, — его слова оглушают, они причиняют какую-то дикую, невыносимую боль, и провоцирует меня на поспешное решение.

— Догони ее, не дай ей сделать аборт. Ты ведь так хотел второго ребенка.