Аня
— Знаешь, я теперь понимаю, зачем они все это сделали, — спустя не знаю сколько времени, начинает говорить муж, а я все также продолжаю обнимать его.
Раз он не убирает руки, значит, ему очень важно чувствовать, что я рядом.
— Я ведь изменил тебе от обиды. Мен бесило, что ты стала слишком много внимания уделять своей карьере, ушла в преподавание, и начала меньше обращать внимания на меня, — что?
Не было такого. Не было. Не помню такого. Да, он просил меня поехать с ним, но не настаивал. И карьеру я никогда не выводила на первый план. Просто тогда действительно не могла сорваться. Приехала проверка и мне нужно было помочь на кафедре.
— Я ведь никогда не хотел, чтобы ты так зашивалась на работе, хотел, чтобы была счастлива, развивалась и любила, просто любила. Но на деле же мне стало дико тебя не хватать. Я разговаривал с тобой, просил тебя, но ты не слушала меня.
Неправда. Неправда! Я никогда не игнорировала его просьб.
— Как же они все четко рассчитали. И бармен тот с задушевными разговорами и бесконечными добавками, и раскрутка нужных шестеренок души. И вот к чему все это привело.
Ладно, сейчас не до этого. Я узнала его видение, узнала, что стало толчком и смутно, как все произошло, и мне вроде легче становится, и в то же время не чувствую какой-то дикой радости. Наверное, потому, что все случилось именно вот так, при таких обстоятельствах.
Я так надеялась, что, когда все узнаю, почувствую облегчение. Но не вышло, увы, это все зависит не от нас. Уверена, дальше мы с этим всем разберемся. Сейчас ему важно выговориться, а еще мне интересно узнать, почему, что ему становится понятно.
— Раз она не была моей матерью, а Мирослава ее дочь, от которой ей пришлось отказаться, и отец угрожал ей, что ничего не получит в наследство, то она решила пристроить дочь в семью. Мы не родные друг другу, не имеем ничего общего. Эта женщина и ее дочь, оказались бы в дамках.
Вот он о чем. В этом вопросе, да, Маргарита Рудольфовна просто оказалась очень коварной женщиной, которая играла лишь в одни ворота, в свои. Вот только о каких дамках идет речь? Но не перебиваю его, понимаю, что сейчас сам продолжит.
У него неравнодушный голос, и это главное. Значит, он не замыкается в себе, а переживает все это, позволяет всей этой ситуации пройти сквозь него. Мне кажется, в такие моменты это очень и очень важно.
— А еще, она бы сделала больно отцу, отомстила очень изощренным образом.
О да, Сергею Павловичу она бы по любому сделала очень больно. Я не могу поверить, что ей удалось столько лет скрывать от него правду. Не могу поверить, что столько лет она следила за своей дочерью, помогала ей, глядела, как она растет в детском доме и ничего не делала.
Не знаю, как бы поступила на ее месте, но, мне кажется, отказаться бы от ребенка не смогла бы. Но, похоже, она настолько сильно любила деньги, что смогла ими заглушить совесть и откупилась ими от Мирославы. И даже любовницу несостоявшуюся становится немного жаль, но все же подлости это их не отменяет, и простить их я никогда не смогу за этот кошмар, который они нам устроили. Не смогу.
Да и вряд ли кто-то смог бы понять и простить. Только очень святой человек, а я не святая, и близко не святая. Все, что я могу это. Просто тихо перебеситься, и пожелать никогда не видеть, и не слышать этих людей. Вот никогда и ни за что.
Я их не прощу, я просто забуду и постараюсь отпустить всю эту ситуацию, ведь человеком надо оставаться. В любой момент жизни, при любых обстоятельствах, я боюсь, что если поддамся этой ненависти к свекрови и ее дочери, то потеряю себя.
— И, похоже, они просчитались, когда устроили этот спектакль тогда в ресторане, и он решил сделать экспертизу. Но, знаешь, все же становится немного легче от того, что он не принимал в этом участия.
Вот здесь я с ним согласна. Действительно становится легче, потому что мне не хотелось до конца верить, что Сергей Павлович настолько ужасный человек, а тут вся эта ситуация немного обелила его, можно сказать, в наших глазах.
— Прости, что ты все это тоже услышала, и я на тебя сорвался. Я не имел на это никакого права, — он поворачивается в моих руках и обнимает меня в ответ. — Как ты себя чувствуешь? Живот не болит, все хорошо?
А вот он и прежний Витя. Кажется, он окончательно пришел в себя и нет, не успокоился, но взял эмоции под контроль. Ладно, главное, что он в принципе не замкнулся.
— Со мной все хорошо, не волнуйся, и знаешь, для меня эта ситуация тоже оказалась очень полезной, и я рада, что все это услышала и увидела. Поэтому не извиняйся. Да и тебе в любом случае не за что извиняться. Это уж точно не твоя вина.
Говорю ему это все, глядя в глаза, и чувствую, как напряжение постепенно отпускает его.
— Прости меня за все, Ань. Я был дураком и сегодня очень многое понял. Особенно понял одну такую вещь, что зря все это время держал тебя в жутком напряжении и давил, подавлял. Я не имел на это никакого права. Я не знаю, сможешь ли ты когда-нибудь простить меня за это, а еще за измену. Я искренне надеюсь, что однажды ты поймешь меня и сможешь простить. В любом случае, я без тебя не смогу.
У меня на глазах слезы наворачиваются. Понимаю, что, несмотря ни на что, мы оба оказались жертвами обстоятельств и просто не ожидали удара с этой стороны. После рассказа Вити я в принципе не знаю, как оценивать степень его вины. Не знаю.
— Я пока ничего не готова тебе сказать, Вить. Сейчас это слишком сложный вопрос. Давай оставим его на потом, — муж понимающе кивает, а потом наклоняется и целует в макушку.