Аня
Пока сын напряженно думает о том, с чего бы начать, и ждет, когда Мир перестанет задавать ему дежурные вопросы, прежде чем уйти, я тихо зверею, потому что в пересланном сообщении кое-кто вынес себе приговор. Всему есть предел, я на многое готов закрыть глаза, но это уже слишком.
Я смотрю, она многое на себя взяла. Даже не верится, что набралась такой неслыханной то ли храбрости, то ли наглости.
Ну ничего, я ей потом объясню, что она может делать, а что нет. Ей совершенно не понравится то, что я сделаю. Кем бы она не была, чтобы она из себя не представляла, на самом деле она ничтожество, она никто. Она не имеет никакого права, не то что угрожать моей жене, она не имеет права даже к ней приближаться.
Охамела, очень охамела,
— Нам надо поговорить, — резко начинает разговор сын, когда Мир все же уходит и закрывает за собой дверь, отрезая нас с сыном от остального мира.
Смотрю на него, прокручивая телефон в руках, и понимаю, что горжусь им, горжусь, несмотря ни на что. Мой сын, узнаю в нем себя. Я бы сказал, что он улучшенная копия меня.
Улучшенная, потому что в нем больше милосердия, сострадания и нет, это не делает его слабее, наоборот, это делает его сильнее. И он такой, потому что окружен любовью. Любовью и с моей, и со стороны Ани. Я же этого был лишен в свое время.
Да, злость привела меня к тому, что я сейчас имею, но в то же время я уверен, лишение и ненависть ко всему миру, это не путь к большим высотам. Можно любить и быть любимым, при этом сворачивать горы куда легче и быстрее. В этом действительно нет ничего страшного. Во всяком случае, я не вижу в этом проблемы.
А если Максим пойдет своей дорогой, я не буду ему препятствовать. Наоборот, помогу ему. Я хочу, чтобы он жил так, как хочет он. О наследии и так далее, все это глупости, старые шаблоны, которые я не понимаю.
— И о чем же ты хотел со мной поговорить? — спрашиваю у него и показываю рукой, что стоит сесть.
Сын отрицательно машет головой, чем сильно меня злит. Сейчас не время и не место показывать свой характер. Он это понимает, но все равно продолжает упрямиться.
— Максим, в ногах правды нет. Садись.
Он колеблется всего несколько секунд, но понимает, что, может быть, он и пришел сюда ко мне, но правила игры буду задавать я, и вопрос лишь в том, подстроится под меня, чтобы высказать все, что думает, либо уйдет, так ничего и не сказав.
— Зачем они приезжают, и почему мы с мамой должны присутствовать на этом ужине? Они ненавидят ее, ненавидят! И меня пытаются под себя прогнуть, пытаются выставить ее в моих глазах ничтожеством, хотят переманить на свою сторону. Ты понимаешь, что я не буду молчать, если все же ты нас волоком туда отволочешь, если ты нас принудишь быть на этом вечере.
— А я и не прошу тебя молчать. Я прошу вас с мамой лишь поприсутствовать на этом вечере. Поверь мне, эта идея нравится ровно настолько же, насколько и тебе. Но я поступаю как взрослый человек, не бегу от проблемы, а иду ее решать. Они хотят встречи, они ее получат.
Спокойно разговариваю с ним, но вижу, как сжимает кулаки, хочет перебить меня, это заметно, но молодец, держится. Вся эта ситуация открывает сына с новой стороны закаляет его, но да, увы, я согласен с Аней, хотелось бы, чтобы его взросление происходило не так. Но он тоже часть нашей семьи, и в этой игре я просчитал все и для него.
— Так надо, Максим, так поступают взрослые люди. Да, твоя мама обижена, я ее понимаю. Она сейчас немного не в том состоянии, чтобы здраво посмотреть на эту ситуацию, но ты мужчина, ты должен сохранять голову холодной при любом положение дел. Так начни, будь мужчиной. Просто продолжай им оставаться.
— А может быть, просто поступить по-мужски и оградить маму от всего этого? Мне кажется, это куда более важная вещь. Вот взять и сохранить ей нервы? Она и так неважно себя чувствует, осталось, чтобы нервный срыв заработала. Тебе настолько ее не жаль?
Сын, чеканит каждое слово. Вижу, как тяжело ему все это дается, потому что, может быть, он и злится на меня, но любит, любит, и ему больно разочаровываться во мне, в том, кто был его примером, в том, кто всему его научил.
— Ты настолько ее не любишь? Да, понимаю, у тебя любовница, у тебя появилась другая женщина, о которой ты теперь думаешь, но раз уж ты не даешь нам спокойно уйти и треплешь нервы, будь тоже мужиком.
А вот это уже интересно. Я даже в удивлении бровь выгибаю.
— Прояви уважение к женщине, которая потратила на тебя столько лет, которая вложилась в нашу семью не меньше тебя и точно не заслуживает вот такого обращения с собой. Мне даже интересно, тебе совсем не стыдно, а?
— Ты палку не перегибай. То, что я молчу, не значит, что я проглатываю все это. Не забывай, с кем ты разговариваешь. Я вас не отпускаю потому что в моем сердце была, есть и будет только твоя мать, и никто ее не заменит.
— Ха, — усмехается, потому что не выдерживает моих слов. Да оно и понятно, ничего страшного. Я бы и сам так поступил на его месте. — Она в твоем сердце, ты ее любишь и ни на кого не променяешь, а любовница? Любовница это что, призрак, голограмма, что?
— Максим, просто не лезь во взрослые дела. Свою позицию насчет мамы я тебе сказал, остальное оставь за мной. Принимать все это или нет, твое право. Я тебя ни к чему не принуждаю, но и мешать мне не позволю.
Обрываю сына, потому что его уже заносит, сильно заносит.
— Насчет завтрашнего ужина я уже все объяснил и все сказал. Решение изменению не подлежит. Не надо маму спасать. Не надо, эта встреча нужна всем. Повторюсь, Максим, повторюсь, не лезь куда не просят.
— Всему есть предел, моему терпению тоже, — еще пара фраз в таком духе, и разговор свернет не туда. Я должен это предотвратить, и я это сделаю.
— А знаешь, если тебе эта встреча так нужна, хорошо, я не буду предпринимать никаких попыток, чтобы ее сорвать. Она состоится, но знай, больше я никогда не назову тебя отцом. А, мама, она больше никогда не будет твоей женой, потому что ты перешел все границы. Не я.
Резко сказав мне это, сын встает и идет на выход.
— Максим, — резко рявкаю на него, но его это не волнует.