Картинки нижегородского быта XIX века

Глава двадцать четвертая

Славные нижегородки XIX века: первая русская женщина-врач Н. П. Суслова, путешественница А. В. Лаврская-Потанина, педагог А. П. Кондратьева, поэтесса А. Д. Мысовская, артистка Л. П. Никулина-Косицкая.

Нижний Новгород и Нижегородский край в XIX веке дали России плеяду женщин, оставивших крепкую, добрую память своим плодотворным трудом в разных сферах жизни и деятельности. К числу их нужно отнести первую русскую женщину-врача Н. П. Суслову, путешественницу А. В. Лаврскую-Потанину, педагога А. П. Кондратьеву, поэтессу А. Д. Мысовскую и артистку Л. П. Никулину-Косицкую.

Искони веков на русских женщинах лежала неписанная обязанность в случае нужды лечить, кто как умеет, своих детей, мужей, братьев, отцов…

В «Слове о полку Игореве» говорится, что Ярославна собирается «омочить бебрян рукав» своей одежды «во Каяле рецо», чтобы им «утереть кровавые раны на жестоцем теле» своего любимого мужа.

Русские сказки и былины повествуют о колдуньях и знахарках, умевших не только «портить» людей, но и оказывать им благодеяния в форме врачевания разных телесных и душевных недугов.

Во времена Ивана III к жене его Софье Палеолог во дворец, с целью лечения царицы, приходили какие-то «бабы с зельем».

В XVII веке сестра Петра I, царевна Софья Алексеевна, умела лечить «нутряную лихорадку».

XVIII век оставил в русской исторической литературе памятку о своеобразной врачевательнице еврейке Фейгель Байнитович из Курска, которой, как бельмовой лекарке, официально дозволено было производить глазные операции.

В XIX веке, в эпоху крепостного права, многие сельские барыни и барышни из чувства сострадания к окружающим, пользуясь знаниями, почерпнутыми из популярных тогда домашних лечебников Парфения Енгалычева и Христиана Пекена, лечили своих крестьян и жителей окрестных селений.

Но вплоть до 1867 года Россия не знала женщин-врачей, прошедших полный курс медицинских наук в университете.

Приоритет в этом отношении принадлежит Надежде Прокофьевне Сусловой.

Первого сентября 1843 года, в селе Панине Горбатовского уезда, у вотчинного шереметевского крестьянина Суслова родилась дочь Надежда. Прокофий Суслов, с младенческих лет сирота, в ранней юности выучился грамоте и, благодаря сметке и усердию, десятилетним мальчиком уже исполнял должность писаря в вотчинной конторе. К зрелым годам Суслов поднялся до должности управляющего именьями Шереметева в Поволжье, он стал состоятельным человеком и дал своим детям хорошее образование.

Надежда Суслова получила начальное образование и воспитание в Московском пансионе Пеничкау, однако она не удовлетворилась полученными знаниями и по выходе из пансиона начала заниматься самостоятельно, а затем успешно сдала экзамен на аттестат зрелости при одной из петербургских мужских гимназий.

Молодая девушка много передумала; намечая дальнейший путь своей жизни, она колебалась. Выбирая из двух наиболее привлекавших ее профессий — врача и педагога, Н. П. остановилась на профессии врача.

В дневнике своем в тот день Суслова записала: «…я решила, что уход за больными проще, легче, доступнее, чем воспитание души, и вред, невольно причиненный телу, легче пережить уязвленной совести, чем вред душе…».

Семнадцатилетняя девушка начала посещать лекции в Петербургской Военной Медико-хирургической академии. Здесь, Занимаясь без офицального разрешения, лишь с позволения профессоров, она слушала лекции светил русского медицинского мира — физиолога И. М. Сеченова, доктора Боткина, анатома В. Л. Грубера и др. Молодую вольнослушательницу особенно заинтересовала физиология. Под руководством знаменитого физиолога Сеченова, работая в его лаборатории, Суслова подготовила самостоятельное исследование на тему «Изменение кожных ощущений под влиянием электрического раздражения», напечатанное затем в солидном медицинском журнале.

Примеру Сусловой последовали многие русские девушки, жадно тянувшиеся к просвещению и искавшие возможности творческой деятельности. Однако многих из них постигло в 1867 г. горькое разочарование. Военный министр, в ведении которого находилась Медицинская академия, издал циркуляр, воспрещавший допускать к слушанию лекций женщин, хотя бы только в качестве «вольнослушательниц», ввиду «несоответствия такого порядка с существующим законом».

Все девушки были принуждены покинуть Академию. Суслова, полная энергии и сил, по совету любимых профессоров Сеченова и Боткина, отправилась в Швейцарию, в Цюрих, где подала ректору университета прошение о зачислении ее студенткой медицинского факультета. Но и для свободной Швейцарии это оказалось беспрецедентным! Ректор развел руками и сказал: «У нас до сих пор еще не было женщин студенток… это вопрос не внутренне-университетский, а государственный… Все, что я могу сделать, — закончил ректор, — это попросить господ профессоров не выгонять вас из аудитории»…

Суслова согласилась вначале на это, однако, будучи натурой волевой и целеустремленной, она тотчас же возбудила перед швейцарским министром народного просвещения ходатайство о получении полных прав студента.

После долгих проволочек ее просьба была удовлетворена: Надежду Прокофьевну зачислили студентом и разрешили держать экзамены.

Успешно сдав в течение трех лет все зачеты и практические занятия, Суслова защитила научную диссертацию и 15 декабря 1867 года получила звание доктора медицины, хирургии и акушерства. Это была первая русская женщина, прошедшая полный университетский курс медицинских наук и получившая ученую степень, и единственная студентка Цюрихского университета. Вручение диплома пионерке женского медицинского образования было обставлено большой торжественностью: старейший профессор Эдмонд Розе произнес прочувствованно-задушевную речь (русск. перевод напеч. в «Женском вестнике» 1867 г., № 8), где ставил русскую девушку Суслову в пример женщинам всего мира.

Возвратившаяся в Россию Суслова выдержала «поверочное испытание» в Медицинском совете и еще раз защитила свою диссертацию при громадном стечении петербургских врачей под председательством самого Боткина.

В дальнейшем она начала практиковать в столице, но по летам приезжала на родину и, наконец, совершенно поселилась в Нижнем, быстро приобретя обширный круг пациентов.

Зорко наблюдая за прогрессом медицинской науки, Н. П. Суслова совершила несколько поездок за границу, посещая лучшие клиники Европы. Там она получала доступ в запретные до тех пор для женщин двери. Париж, Вена, Лондон приветствовали в стенах своих медицинских учреждений первую русскую женщину-врача. Лишь в Мюнхене молодые немчики-студенты, протестуя против женщин-врачей, устроили ей «кошачьи концерты», нимало, конечно, не смутивши нашу соотечественницу.

Прожила Н. П. до глубокой старости, последние годы жизни отдыхая в Крыму, близ Алушты. Умерла Н. П. Суслова в 1918 году.

Русская географическая наука знает несколько имен женщин, деливших со своими мужьями — географами-исследователями их труды, приключения и славу. Таковы О. А. Федченко — жена известного путешественника в Туркестане, Н. Черская, сопровождавшая мужа на далекую Лену, или, например, нижегородская уроженка А. В. Лаврская, по мужу Потанина.

Александра Викторовна Лаврская, родившаяся в гор. Горбатове Ниж. губ. в 1843 году, происходила из семьи в высшей степени интеллигентной и даровитой (два брата литераторы, из которых К. В. Лаврский — видный провинциальный публицист, сотрудник казанской «Волжско-Камской газеты»).

С детства увлекаясь чтением книг по землеведению и географии, юная Саша Лаврская 14-ти лет стала мечтать о путешествиях. Ранняя смерть отца (в 1861 г.) разрушила ее планы. Для добывания куска хлеба и поддержки матери пришлось поступить на должность «классной дамы» в нижегородское епархиальное училище. После нескольких лет неинтересной службы, судьба столкнула ее с известным сибиряком-путешественником Потаниным. Знакомство произошло при исключительных обстоятельствах. Политический ссыльный Г. Н. Потанин жил в Никольске Вологодской губ., окончив в Свеаборгской крепости многолетний срок заключения. Товарищем Потанина по судьбе оказался другой ссыльный — К. В. Лаврский, брат Александры Викторовны. Молодая девушка приехала навестить брата, и скоро между нею и ссыльным географом возникло чувство симпатии, вскоре завершившееся браком. Через два года уединенной жизни в Никольске в судьбе Потанина произошла перемена, — он получил свободу, и с этого времени вся остальная жизнь Лаврской-Потаниной прошла в путешествиях совместно с мужем по разным частям Азиатского материка.

Первым, так сказать, «свадебным», путешествием была экспедиция в Западную Монголию в 1876-77 гг. В 1879 году Потанины посетили Внутреннюю Монголию и китайскую восточную окраину Нагорной Центральной Азии.

Путешествуя, оба супруга вели самостоятельную научную работу: муж производил географические и зоологические наблюдения, на долю жены приходилась этнографическая и ботаническая часть и запись путевых дневников.

Много пришлось пережить отважной нижегородке в песчаных пустынях Средней Азии и среди суровых скал Тибета и Монголии.

С удивительной простотой рассказывала в своих статьях (см. ее книгу «Из путешествий по Восточной Сибири, Монголии, Тибету и Китаю») эта скромная и даже застенчивая в обыденной жизни женщина о трудностях и лишениях, которые приходилось ей переносить.

Подавляющая часть времени любого путешествия приходилась на передвижение. Тряские, доводящие до головной боли походные двуколки в степях сменялись верховой ездой по горным кручам на постоянно оступающихся лошадях; Затем шли долгие дни качания на верблюдах под палящим солнцем или переходы пешком по глубокому снегу ледников, сопровождавшиеся зрелищем падающих в пропасти вьючных животных. Не легко приходилось и на остановках: в степи иногда под рукой была юрта кочевника, но в горных перевалах сильный ветер зачастую сносил с места переносную палатку, и путешественники проводили ночи просто в снегу под открытым небом.

Скудость пищи доходила до того, что однажды Потанины, истощив запасы хлеба и сухарей, питались целую неделю зерном, взятым из нор полевых мышей и кротов. Крупных экспедиций Потанины совершили четыре, и каждая из них продолжалась по два и по три года. Промежутки между ними были заняты обработкой и печатанием собранного материала.

В 1892 году неутомимая пара отправилась в неисследованные местности Тибета. Эта экспедиция оказалась роковой для Александры Викторовны.

Достигнув летом 1892 года Пекина, супруги Потанины вышли по направлению к восточному Тибету и осенью того же года достигли Торсандо, где и предполагали зимовать.

Однако здесь их подстерегли обычные враги азиатских путешественников — ревматизм и перемежающаяся лихорадка. Закаленная натура сибиряка устояла, но хрупкая сложением Александра Викторовна не выдержала одновременного появления двух этих опасных недугов и, прохворав неделю, умерла около городка Чжоо-Хуа, по дороге в Шанхай и Тяньцзин.

Прах умершей подвижницы науки через три месяца, в декабре 1892 года, доставили из Китая через Пекин и Калган в Кяхту (ныне гор. Улан Батор), где и похоронили. Научные труды Потаниной издавались Географическим отделением Русского общества любителей естествознания, антропологии и этнографии. Оно же после ее смерти выпустило «Сборник в память А. В. Потаниной».

Адель Петровна Кондратьева родилась в селе Ломакине, на реке Пьяне, в мелкопоместной дворянской семье. До освобождения крестьян Кондратьевы жили безвыездно в деревенской глуши, тем не менее молодой Адели удалось получить довольно солидное образование. В соседнем селе Ветошкине находилась усадьба богатого помещика Пашкова, известного русского сектанта-рационалиста. С детьми последнего, к которым приглашались иностранные гувернеры и гувернантки, Кондратьева и училась, и к пятнадцатилетнему возрасту в совершенстве владела французским, немецким, английским и итальянским языками.

После крестьянской реформы семья Кондратьевых переселилась в Нижний, где даровитая девушка с увлечением отдалась изучению высшей математики. Успехи ее на этом поприще оказались настолько велики, что многие русские ученые поручали ей переводить на иностранные языки математические труды.

С семейством Пашкова она уехала в Англию, где прожила два года.

По возвращении из-за границы в 80-х годах Кондратьева занялась просветительской деятельностью, считая своим долгом и призванием обучение крестьянских детей, и она до конца жизни не изменила своим принципам, добровольно отказываясь от высшей научной и педагогической деятельности. Будучи обеспеченной, А. П., однако, находила, что каждый сознательный человек должен жить только своим трудом.

В личной жизни Адель Петровна проявила себя истинным спартанцем. Всякие излишества, к которым она причисляла и сладкое блюдо за обедом, и нарядное платье для театра, и ношение колец или браслета на руке, были ей чужды. Ее никогда даже нельзя было увидеть едущей на извозчике, хотя езда в любой конец города в то время расценивалась не больше 15–20 копеек.

Иногда с ней пытались спорить женщины, страстно любившие жизнь и ее радости, восставая против идеи сурового долга и самоотречения ради идеала, но Адель Петровна оставалась неумолимой.

Одна молодая в то время учительница (М. Е. Якубовская) впоследствии рассказывала: «Мне очень нужен был частный урок, как дополнительный заработок к службе, и она рекомендовала меня одной своей знакомой. Переговоры должны были вестись у Кондратьевых. Придя несколько раньше назначенного времени, я рассказала А. П., как провела предыдущий день: группа знакомой мне молодежи устроила катанье на тройках за Волгу и пригласила меня. Соблазн был так велик, что я, вместо того, чтобы дать несколько обычных уроков в школе, махнула на все рукой и поехала.

— А твои ученики? — спрашивает А. П., делая большие глаза.

— Я о них совершенно забыла!..

— Тебе было весело?

— Ужасно!

— Ну, прости, а после этого я решительно не могу рекомендовать тебя как учительницу, — заявляет Адель Петровна и действительно исполняет это.

Так я и осталась без урока»…

Общественная деятельность Адели Петровны также оставила крупный след в нижегородской истории.

Жили тогда в городе В. Г. Короленко, Анненский, Елпатьевский, Иванчин-Писарев, А. И. Богданович. Они оказывали огромное влияние на развитие просветительной деятельности и, в частности, на деятельность Кондратьевой.

При ее деятельном участии в Нижнем возникло Общество распространения начального образования, сыгравшее большую роль в просвещении сельского населения губернии.

В 1891 году, по ее же инициативе, была открыта в Нижнем женская воскресная школа для взрослых. Это был первый очаг внешкольного образования в Н. Новгороде (если не считать однородной неудачной попытки в 70-х годах).

Больших трудов стоило группе учительниц, во главе с А. П. Кондратьевой, организовать воскресную школу, не имея ни опыта, ни средств, ни помещения. Опытом помог «ссыльный москвич», преподаватель П. М. Шестаков, один из организаторов московских воскресных школ, а относительно денег решили на учительском собрании: «попросим Короленко прочесть лекцию, а нужно — так и с шапкой пойдем».

Школа возникла, просуществовала много лет, и с первого же года получила в обиходе прозвание Кондратьевской.

Адель Петровна Кондратьева умерла 27 февраля 1905 года. Власти видели в ней революционерку, и Обществу начального образования стоило больших трудов и хлопот открыть в Ломакине народную библиотеку ее имени.

Анна Дмитриевна Мысовская, дочь полкового врача Д. Г. Краснопольского, родилась в 1840 году.

Детство Мысовской протекало в скитаниях с военной частью отца по Западному краю, но юность и зрелые годы, вплоть до глубокой старости, провела она в Нижнем и Нижегородской губернии.

Литературная деятельность А. Д. началась в 70-х годах. Первое ее стихотворение («Я вернулась из общества шумного») одобрил Некрасов и поместил в «Отечественных записках». К начальному периоду ее творчества относится знакомство с Островским, который оказал на нее большое влияние в смысле выработки формы, стиля и выбора тем. Переписка знаменитого драматурга с нижегородской поэтессой продолжалась несколько лет. По поручению Островского Мысовская перевела стихами комедию де-Банвилля «Жена Сократа» и переработала английскую феерию-комедию «Белая роза», которая должна была служить первым опытом по осуществлению мысли Островского о замене балета драматизированными сказками. В дальнейшем был намечен еще перевод Мысовской для репертуара Малого театра ряда мольеровских пьес, но неожиданная смерть Островского прервала все эти начинания.

В течение почти сорокалетнего пребывания в Нижнем (с 1875 года) Мысовская написала около двухсот оригинальных стихотворений, сказок, басен, переводов, — главным образом, с французского (Альфреда Мюссе) и польского (Мицкевича и Сырокомли).

Свойственное поэтессе острое восприятие фактов или душевных переживаний, соединенное с тонкой наблюдательностью общественных настроений, делали содержание ее творчества очень разнообразным.

Голод 1891–1892 гг. вызвал стихотворения «В голодный год» и др. Злоупотребления в местном дворянском банке, имевшие последствием громкий судебный процесс, были причиной появления басни «Нет, дядя Николай, ты караульщик слабый!»

На чествование уезжавшего писателя Короленко она откликнулась стихотворением:

Студентов и вообще молодежь она призывала к труду, науке и борьбе за будущее «счастье прочное народа и братство честное людей»…

Известен ее «Gaudeamus»[15] русских интеллигентных женщин — призыв к русской женщине встать на путь трудовой деятельности и служения обществу.

Мысовская живо откликалась на все события местной жизни. Весьма популярны были ее «субботы» в квартире на Тихоновской улице — своего рода литературный салон, где собирался цвет нижегородской интеллигенции. Посещал эти собрания и Алексей Максимович Горький. Здесь обсуждались вопросы местной жизни, читались литературные произведения. Часто на субботах Короленко и Горький собирали материал для корреспонденций, посылавшихся в казанские газеты.

Скончалась А. Д. Мысовская в преклонном возрасте осенью 1912 года, оставаясь до последнего дня жизни непременным сотрудником местных газет, поэтическим бытописателем родного ей Нижнего Новгорода.

Тяжел и труден был путь русского актера, особенно провинциального, в первой половине XIX века. Значительная часть труппы Нижегородского театра того времени состояла из бывших крепостных основателя театра — помещика-мецената Н. Г. Шаховского или их потомков, традиционно перенимавших занятие родителей. Приток людей «со стороны» был небольшой. Профессия актера или, еще хуже, актрисы считалась предосудительной. Из привилегированных сословий уход в театр был редкостью. Необычайно трудно было сделаться актером выходцу из подневольной крепостной среды. Но такие случаи бывали: талант и сила воли преодолевали все препятствия. Подобный пример мы видим в артистке-нижегородке Никулиной-Косицкой.

Любовь Павловна Косицкая родилась в 1829 году. Нижегородский магнат — помещик Карл Максимович Ребиндер, выдавая дочерей замуж, наделял их приданым, в состав которого включались целые семьи крепостных людей, обученных мастерствам, полезным в обиходе молодоженов. Младшей дочери Вильгельмине при вступлении в брак с помещиком Бабкиным (в будущем нижегородский исправник) досталась семья Косицких, состоявшая из отца-повара, матери-прачки и нескольких детей, в числе которых была малютка Любаша. Второй хозяин оказался жестоким человеком. В сознании ребенка Косицкой запечатлелось (ее воспоминания помещены в «Русской старине» за 1878 г.): «Нашего господина народ звал собакою… Когда он бывало выходил из дома гулять по имению, мы, дети, прятались от страха под ворота, под лавки»…

Однажды у Бабкина убежала группа дворовых людей, шесть человек. Старший из дворни Павел Косицкий был помещиком заподозрен в потворстве побегу и в кандалах отправлен для суда в Нижний. Три месяца не имея сведений о своем кормильце, семейство Косицкого однажды отправилось его искать в город. В пути пришлось испытать много лишений и питаться подаянием. В Нижнем их ждала полоса неудач: в острог к отцу никого не пустили, а мать захворала; два месяца детям пришлось попрошайничать по улицам.

Наконец, отца выпустили из острога оправданным. Но возвратиться в свою деревню не пришлось. Бабкин решил отделаться «от строптивых» крепостных и перепродал их в третьи руки. Новый хозяин был человек добрый, но бесхарактерный. Всем в доме ведала его жена, женщина скупая и жестокая. О ней у Любаши осталось одно единственное воспоминание: «однажды в горнице увидела я множество чудных конфект, расположенных целой горой на подносе. Я, на седьмом году, разумеется, не отличалась ни благочестием, ни умом: взяла две конфекты, одну себе, а другую братьям»… Девочка не заметила, как отворилась дверь и вошла хозяйка. «Она била меня, — вспоминает Косицкая, — до того, что я потеряла память и целую неделю у меня из ушей текла кровь»…

Через год после этого случая семейство Косицких было продано по счету в четвертые руки. Их очередной господин— балахнинский помещик Мессинг был более гуманен, чем предыдущие. Семье в 1837 году удалось выкупиться на волю за 2 тысячи рублей серебром. Но, истратив буквально все сбережения на выкуп, Косицкие очутились в исключительно тяжелом положении. Двенадцатилетнюю Любашу отдали в горничные «из-за хлеба и платья» к нижегородской купчихе Долгановой.

В те годы у нижегородцев считалось модным брать с собой «прислугу» на театральные представления. 29 декабря 1841 г. Любаша попала в театр на пьесу «Красное покрывало». Играли известные нижегородские артисты Вышеславцева, Трусов и другие.

Этот спектакль произвел на девушку неизгладимое впечатление, она стала мечтать и бредить театром. Сентиментальная вдова-купчиха почувствовала себя покровительницей возможного театрального дарования и уговорила родителей позволить Любе пойти на сцену. Отец и мать согласились при условии: жить «актерке» вне их патриархально-мещанской семьи. Пришлось перебраться в «театральный дом», где жили средние и младшие персонажи труппы, не имевшие оседлости в городе. Директор Никольский положил молодой актрисе жалованье — 15 рублей серебром в месяц. Конечно, для начала пришлось новую актрису учить всему и, прежде всего, петь и танцевать: к этому обязывал тогдашний репертуар. Пение шло хорошо, но балет продвигался плохо. Косицкая впоследствии вспоминала: «Я была маленькая, толстая, круглая, как шар. Бывало упаду и перевернусь раза три и с трудом встану»…

Однажды получила «новенькая» пакет из театральной конторы: ей поручали две роли разом — крестьянки из «Женевской сироты» и горничной из «Комедии с дядюшкой». Разучивать роли Косицкой помогла старая актриса Фиония Ивановна Стрелкова. Первый выход был в «Женевской сироте», где сироту играла премьерша Вышеславцева. Дебют сошел благополучно, несмотря на то, что, как водится, первый блин вышел комом. Вытолкнутая в нужный момент режиссером из-за кулис на сцену дебютантка всю свою роль проговорила от начала до конца без остановок, с таким жаром и одушевлением, что никому не дала сказать ни одного слова, а когда заметила недоумение окружающих, заплакала и убежала со сцены; заплакать-то надо было по пьесе, а она и на самом деле заплакала. Эта «реальность» покорила публику, которая разразилась аплодисментами. Некоторое время спустя, Косицкая уже выступила в самостоятельных ролях: Агаты в «Волшебном стрелке», Надежды — в «Аскольдовой могиле». На ярмарке в 1843 году она выступала вместе с московским гастролером А. А. Бантышевым. Здесь высмотрел ее ярославский антрепренер и ангажировал в свой театр (нижегородский театр по случаю пожара бездействовал) на оклад в 50 рублей. Годом позже (в пятнадцатилетием возрасте) Л. П. попала в Москву и была принята известным Александром Михайловичем Гедеоновым в императорскую Театральную школу. После получения законченного сценического образования началась блестящая театральная карьера Косицкой, оставившая видный след в истории русского искусства. Через три года она уже любимица столичной и провинциальной (по гастролям) публики, создав себе популярность необычайно большим диапазоном исполняемых ролей. Талантливая артистка (вышедшая к тому времени замуж за артиста Никулина) играла в трагедиях, комедиях, драмах, водевилях и в большинстве ролей возбуждала восторг зрителей изяществом исполнения и искренностью чувства. Особенно удавались ей роли: Реганы («Король Лир»), Дездемоны («Отелло»), Офелии («Гамлет»), Джульетты («Ромео и Джульетта»), мамы («Недоросль»), Параши-Сибирячки, Груни («Двумужница»), Екатерины («Скопин-Шуйский»). В начале пятидесятых годов появились на сцене комедии А. Н. Островского, целиком выхваченные из русского быта, написанные языком, чуждым риторической выспренности, исполненным истинного чувства, и с живыми людьми — действующими лицами.

Тогда-то представилась Никулиной-Косицкой особенная возможность выказать в полном блеске свою способность входить в роль — смеяться непритворным смехом и плакать неподдельными слезами. И вот артистка явилась выше всякого сравнения в Авдотье Максимовне («Не в свои сани не садись»), Катерине («Гроза»), Груше («Не так живи, как хочется»), Анне Ивановне («Бедность не порок»).

При добром своем сердце и уживчивом характере Никулина-Косицкая жила в ладу с закулисным миром. Сослуживцы ее любили; но так называемые театральные власти (иначе «Контора императорских театров») относились к ней далеко не с тем вниманием, какого она заслуживала. В середине 60-х годов положение ее в императорской труппе и вовсе сделалось нетерпимым. 15 декабря 1867 года состоялся ее прощальный бенефис, сопровождаемый овацией и многочисленными подарками зрителей. Менее чем через год неизлечимая болезнь, 5 сентября 1868 года, свела Никулину-Косицкую в могилу.

Славная артистка-нижегородка погребена на Ваганьковском кладбище в Москве.