Картинки нижегородского быта XIX века

Глава тридцатая

Мечты бедняков-горожан. — Поиски кладов и золота в Нижегородской губернии. — Горе-изобретатели. — Неунывающий часовщик. — Помещик-прожектер.

Некоторая часть городского населения, поглощенная борьбой за существование, наивно пристегивала к мечтам о лучшей доле разные фантастические планы и несбыточные проекты.

Люди, обладавшие начатками знаний в истории и географии, не видели ничего невероятного в возможности разбогатеть, найдя в земле денежный клад.

В Нижегородской губернии эти люди серьезно верили преданиям о зарытых в земле сокровищах.

Многоводные притоки Волги — Ока, Сура, Ветлуга, Унжа, Керженец, Линда, с густыми непроходимыми лесами, горами, оврагами, ущельями — как нельзя более соответствовали целям удалой повольницы и лихого разбойничества.

И вот создавалась и крепла молва, что удальцы, застигнутые врасплох преследовавшими их правительственными отрядами, прятали награбленные богатства в особых, укромных местах и разбегались. Нижегородская молва определенно указывала места таких кладов.

Разбойник Галаня спрятал неисчислимое богатство близ Васильсурска в лесу Хмелевской слободки.

Разбойник Барма хранил добычу в оврагах около Бармина и Фокина.

Разбойник позднейшего времени (середина XIX века) Илья Рузавин использовал для потайных мест приречные долины Пьяны и верховья Алатыря.

Кроме разбойничьих кладов, по народному убеждению, в нижегородских пределах должно было сохраниться немало капиталов, укрытых в земле перед войнами или в момент нашествия неприятеля, или во время внутренних неурядиц, особенно эпохи Смуты (начала XVII века).

Посещение отрядами Степана Разина некоторых мест Нижегородского края дало основание предположить о существовании «разинских кладов» в Арзамасском и Княгининском уездах.

Толки о нижегородских подземных сокровищах не только волновали воображение городских обывателей, но и многих из них заставляли приступать практически к делу розыска. Последнее отнюдь не считалось легким. Существовали особые, тщательно хранимые их владельцами, записи и чертежи, где очень ясно и подробно описывался состав клада, количество золота, жемчуга, драгоценных камней и, в туманных выражениях с недомолвками, указывалось потаенное место.

Большинство таких записей, вероятно, было составлено задолго до XIX века на основании устных преданий, но, переходя из поколения в поколение, при переписывании обрастали позднейшими наслоениями и искажениями. Поэтому существовал в Нижнем особый сорт людей, занимавшихся толкованием непонятных выражений в «сохранных записях».

Нельзя сказать, что поиски нижегородцами кладов в конце XIX века были успешны. Клады попадались, но случайно. Из кладов, открытых по указанию одной из старинных «сохранных записей», известен найденный в 1896 году помещиком Яшеровым в окрестностях села Шатилова, Лукояновского уезда, — чугунный котелок с серебряными монетами.

Другой нижегородский кладоискатель, учитель Земляков, собравший до десяти «записей», ежегодно всё каникулярное время посвящал экскурсиям за «золотым руном». Он оказался счастливее Яшерова. Золота, положим, он не нашел, но в одной из приокских пещер откопал бивень мамонта, который и послужил наградой этому неутомимому землерою.

Нашлись в Нижнем также легковерные искатели природного рассыпного и рудного золота. Напрасно геологическая экспедиция проф. Докучаева в 80-х годах, описавшая почвы края, предостерегала возможных золоторазведчиков от бесполезного труда. Мало компетентные в геологии люди упорно искали золотой песок в руслах речек северной части губернии.

В начале 90-х годов образовалась компания, организовавшая своего рода «экспедицию» за золотом в верховья Линды, Кезы и Керженца. Как и следовало ожидать, «старатели» вернулись ни с чем; все купленные за большие деньги у местных крестьян самородки оказались кусками медного колчедана.

Примерно в те же годы, среди тех нижегородцев, которые обладали кое-какими техническими познаниями, замечалось еще одно характерное бытовое явление — страсть к изобретательству.

Отличительной чертой каждого из таких дилетантов — изобретателей было личное бескорыстие, соединенное с желанием осчастливить страну. Однако эти симпатичные намерения обычно не подкреплялись достаточной научной эрудицией. Поэтому все предложения таких филантропов заранее были осуждены на провал. Но неудачи не обескураживали маниакально настроенных людей. Отдельные личности всецело, почти безумно отдавались одному какому-нибудь вопросу, настроению или идее.

Особую, можно даже сказать, анекдотическую популярность приобрел в конце XIX века известный в городе своими чудачествами и страстью к «изобретательству» часовщик Гусев. После некоторого количества времени усидчивой работы он печатно обратился к согражданам с предложением, имевшим весьма многозначительное вступление: «Кто не слыхал, как много случалось фактов, что признанные положительно умершими оживают через несколько дней в гробу и начинают метаться и кусать свое тело от невыносимого страха и тоски»…

Желая придти на помощь таким мнимоумершим, Гусев предложил согражданам изобретенный им аппарат, основанный на принципе обыкновенного индукционного звонка. При малейшем движении трупа в гробу должно было произойти замыкание, заставлявшее звонить колокольчик в кладбищенской сторожке. Изобретатель нашел благожелателей, посодействовавших устройству «опытных установок» на Петропавловском кладбище. Пример вызвал подражания, и дорожки кладбища украсились многими столбами, а сторожка окуталась сеткой электрических проводов.

Прошло полгода, затем — год, но ни одного сигнала не последовало. Интерес к изобретению охладел.

Другой «изобретатель» — Брюнчугин, считал основной целью своей жизни сделать людей счастливыми, предлагал собственное объяснение законов природы.

Считая холод и жару двумя антиподами, определяющими собой климатические и метеорологические явления, Брюнчугин открыл «полюсы противоположностей» в годовом цикле погоды, и на этом основании брался делать по особой таблице предсказания за полгода вперед…

Такие «изобретатели» выходили не только из среды малообразованного нижегородского мещанства. Своеобразную славу в городе приобрел аристократ-«изобретатель» князь Чегодаев. Скучая в своем поместье (село Островское, Княгининского уезда), он изобрел «зимоход» — судно, ходящее зимою по льду реки. Модель представляла собой барку на полозьях. Длина барки 20 аршин. Приводилась она в движение лапами, точнее, металлическими «ногами», какие обыкновенно приспосабливают ампутированным.

«Ноги» должны были передвигаться в зависимости от действия лебедок, приводимых в движение на палубе баржи… физическими усилиями людей! Чегодаев разрабатывал проект целую зиму, но не успел завершить его к весне.

Снег на дворе усадьбы начал таять. Князь приказал дворне укрыть от солнца снег на дворе брезентами, досками, соломой и рогожами и продолжал подготовительные работы. Наконец, в конце апреля было назначено торжественное испытание. Отслужили молебен, снег раскидали по двору, пустили в ход силу рабочих рук, толкавших механизмы, но… «зимоход» не двинулся с места. Огорченный помещик поставил «зимоход» в сарай и… принялся за другие изобретения.

Через несколько времени на свет появился «автоматический углетушитель» для сельских кузниц. Увы… никто не стал им пользоваться, предпочитая старинный способ кропотливой возне с чегодаевским невероятно сложным механизмом.