Картинки нижегородского быта XIX века

Глава пятая

«Беженцы» в нижнем. — Архив, казначейство, университет. — Московская аристократия на новом месте. — «Нижний-городок — Москвы уголок». — Кружок литераторов в гостях у «питомцев волжских берегов». — Конец войны и послевоенные настроения.

С каждым месяцем война и сопутствовавшие ей события все сильнее и сильнее накладывали свой отпечаток на общественную жизнь Н. Новгорода. Часть московских учреждений и жителей переехала в Нижний. Имущество переправлялось на баржах по рекам Москве и Оке.

Нижегородский кремль увидел в своих стенах казначейство с его золотым запасом, московский сенат, государственные архивы, почтамт. Старинные, видевшие еще Ивана Грозного, нижегородские башни приняли в свои недра столичные ценности и документы, а нижегородская казенная палата и другие присутствия разместили у себя московских чиновников.

Незадолго до вступления Наполеона в Москву было решено и университет перенести тоже в Нижний. На восьмидесяти подводах отправились 29 августа, вместе с научными коллекциями и приборами, ректор Гейм, одиннадцать профессоров, студенты, оказавшиеся в наличности (время было вакационное), и гимназисты приуниверситетской академической гимназии. Ученый транспорт двигался сухим путем и очень медленно. В Нижний прибыли в двадцатых числах сентября… В дороге профессора издержались, обносились, изголодались. Некоторые обнищали до того, что в Нижнем не в состоянии были нанять себе квартир и ютились из милости у местных сердобольных чиновников и учителей. Двое старых профессоров — математик Перелогов и словесник Черепанов по вечерам в глубокие сумерки сами носили с Волги ведра воды на палке. Университет пробыл в Нижнем почти целый год.

Наплыв в Нижний частных лиц — москвичей начался с октября. Уезжали из Москвы по трем направлениям: северному — на Ярославль, южному — на Тулу и восточному — на Нижний Новгород. Большинство устремилось именно сюда. В Нижнем поселились самые знатные семьи московской аристократии: Римские-Корсаковы, Архаровы, Оболенские, Муравьевы, Дивовы, Кокошкины. Они привезли с собой капиталы, привычку к шумной рассеянной жизни, последние моды и крупную карточную игру. Тихий и скромный городок на время сильно взбудоражился.

Начались непрерывные праздники и балы у гостеприимного вице-губернатора Крюкова. Не только в домах, но и на улицах, даже в церквах за богослужением непрерывно слышалась французская речь. И даже при патриотических вспышках ругали врага… на французском языке! Постоянным местом гулянья стала Благовещенская площадь, заставленная дорожными каретами москвичей, тут чуть ли не ежедневно можно было «столичным нижегородцам» встречать новых приезжих родственников или знакомых.

Низшее городское население по-своему ощутило влияние Москвы. В народе ходили привезенные москвичами в большом количестве лубочные картинки — карикатуры, из которых исключительный успех завоевала «Как ополченцы Гвоздила и Долбила француза гвоздили и долбили», с двойной надписью: «Вот тебе, мусье, раз, другой — бабушка даст!» и «Не дадимся в обман, не очнешься, басурман!».

Из приезжих «разного чина и звания» выделился довольно большой кружок литераторов, регулярно собиравшихся в доме местного старожила Аверкиева близ Сретенской церкви.

Душой кружка был Н. М. Карамзин, создатель «Истории государства Российского». Он писал в Нижнем главы своего труда, относящиеся к «смутному времени» 1611–1612 года. Маститый историограф, любовавшийся из окон аверкиевского дома на нижегородский кремль, вспоминая при этом Москву, занятую неприятелем, любил повторять окружающим: «попомните, друзья, мое слово — Наполеон пришел тигром, а уйдет зайцем!».

Ежедневным посетителем и собеседником Карамзина являлся издатель «Русского вестника» С. Н. Глинка. Горячий патриот и неутомимый пропагандист всего истинно-русского, национального — в одежде, пище, языке, ученье, Глинка мечтал продолжать в Нижнем издание своего журнала для борьбы с «западным супостатом». Бойкий на язык, Глинка после поражения французов под Тарутиным, пустил в обращение остроумный каламбур о Наполеоне, якобы сказавшем по адресу Кутузова: «Та routine m’a dérouté», т. е. «твой опыт [„та рутин“] сбил меня с толку».

Из поэтов чувствовал себя в Нижнем, как дома, сын лукояновского помещика, владельца села Болдина — Льва Пушкина — известный Василий Львович Пушкин. Балагур, острослов, поклонник всего парижского, Василий Пушкин скоро стал любимцем всех нижегородских салонов. Он увеселял общество фарсами, «провербами» — пословицами, шарадами и экспромтами, особенно отличаясь в молниеносном подборе рифм. Каждое событие своей жизни любил излагать в стихах. По приезде в Нижний тотчас же писал своему приятелю К. В. Дашкову:

Немногим уступал в популярности В. Л. Пушкину К. Н. Батюшков. Раненный многократно еще в предыдущую войну, поэт приехал с семейством аристократки Е. Ф. Муравьевой и сначала долго лечился. К его нижегородскому проживанию относятся: знаменитая «Разлука» —

и не менее известное, поэтическое описание своего болезненного состояния:

В июне 1813 года Батюшков несколько восстановил свое здоровье, возвратился к своим боевым товарищам и вместе с ними вступил в Париж.

Любопытны были и другие члены литературного кружка.

Ю. А. Нелединский-Мелецкий, автор многих русских песен, в том числе «Выйду ль я на реченьку», представлял собой образец барина «екатерининских времен», ходил постоянно в прусском камзоле, в пуклях с косой, посыпанной пудрой. Ленив был настолько, что, сложив стихи, не мог заставить себя записать их. Если при этом не случалось постороннего, кто мог занести стихи на бумагу, то они навсегда пропадали для потомства. Алексей Михайлович Пушкин, дальний родственник Василия Львовича, был, наоборот, живой, как ртуть. Театрал, переводчик Мольера, записной спорщик и «хват на все руки», А. М. Пушкин пристрастился в Нижнем к карточной игре, организовал ежедневный «банк» и выиграл за время нижегородского «сиденья» около десяти тысяч рублей.

Иван Матвеевич Муравьев-Апостол, писатель по педагогическим вопросам, пропагандировал в Нижнем знаменитый «Трактат о воспитании» Локка. Своеобразные педагогические взгляды Муравьева, выдвигавшего на первый план изучение древней классики в ущерб физико-математическим наукам, вызвали в обществе обширную полемику, насмешки и эпиграммы:

Москвичами не ограничивался круг приезжих людей в Нижнем. Значительное число лиц самых разнообразных категорий попало на волжские берега не по своей воле.

Вскоре после разгрома французской армии, в Нижний начали прибывать из Москвы группы пленников. Обыватели впервые увидели настоящих врагов, бледных, изнуренных, жалобно произносивших на ломаном языке два известных им русских слова: «хлеба! соли!». По случаю зимнего времени было приказано выдавать пленным офицерам овчинные шубы, а солдатам — полушубки. Городское население относилось к пленным гуманно, на их прокорм затрачивалось больше, чем ассигнованный казной на сутки — пятачок.

Прекратились военные действия на рубеже 1813–1814 годов. Но нижегородцы по-настоящему ощутили конец войны лишь в апреле последнего года, когда вернулись домой ратники ополчения. Из тринадцати тысяч человек налицо осталось немного больше половины.

В народе начались толки «о воле». Был характерный случай в Нижнем, еще до окончания войны. Дворовый человек помещика Доможирова — Петр Иванов в трактире Кокорева на Покровке говорил окружавшим его собутыльникам, что «их скоро освободят от крепостной зависимости, что господские крестьяне оброку платить не будут, а дворовые будут вольны…» Петр Иванов был схвачен и ускоренным судом 8 октября 1812 года приговорен к битью кнутом, вырыванию ноздрей до кости и к ссылке на тяжелую работу в Нерчинск.

После войны такие настроения нижегородских крепостных еще более усилились. В начале 1815 года нижегородский губернский прокурор Николаев донес министру юстиции, что «в Нижнем появились разглашатели пустых новостей насчет освобождения всех крестьян от власти помещиков с присовокуплением слов, оскорбительных для государя». 12 марта канцелярский чиновник Снежницкий рассказывал у себя в присутствии, что, как он слышал на базаре, «государь уже приказал отобрать всех помещичьих крестьян в казенное ведомство».

В начале апреля того же года нижегородский губернатор арестовал приехавшего из Петербурга с капитаном Любанским дворового человека Дмитриева. Дмитриев распространялся о даровании всем крестьянам вольности и прибавлял, что об этом уже читан был манифест в Казанском соборе. Дмитриев был наказан тридцатью ударами плетей и отдан в солдаты. Из этого видно, какое шло брожение умов среди нижегородского населения. Правительство не скупилось на репрессии, но брожение не уменьшалось.