Когда под ногами хрустит империя

10

Не зная, чем ещё заняться, Кира вернулась к попыткам читать местный букварь и очень скоро поняла, что если не начнёт писать на чужом языке, то и читать нормально не научится. Загвоздка была в том, что когда она приступала к изучению новых буквосочетаний, предыдущие вылетали из головы. Значит, их нужно там закрепить, и лучший способ – чистописание. Но одно дело – печатные буквы, а другое – письменные. И как ей подойти к новой задаче?

Промучившись размышлениями ночь, Кира утром всё-таки спустилась вниз, отыскала распорядительницу и попросила у неё что-нибудь наподобие прописей. Если у ответственной дамы отыскался букварь, то, наверное, и прописи могут найтись. Пусть даже и использованные, она сможет работать и с такими.

Но на этот раз женщина не захотела пойти ей навстречу. Она приняла неприступный вид и ответила:

– Видите ли, я тут сообразила, что не знаю, какое мнение на этот счёт имеет его милость. – И объяснила, напоминая. – Ваш хозяин, сударыня.

– Хм… А вы думаете, он может быть против?

– Я ничего на этот счёт не думаю, сударыня. Я не знаю. Конечно, он может быть и против – откуда мне знать. Учить или не учить вас грамоте – решать только ему.

– Никаких запретов на этот счёт озвучено не было, – произнёс Крей, появляясь рядом так внезапно, словно из ближайшей стены вышел.

– Однако и прямых разрешений – тоже! – отрезала распорядительница. – Хотите брать на себя такую ответственность – вот сами и берите. А я буду делать своё дело.

И ушла.

Кира недовольно взглянула на Крея и подумала, что тот после отъезда генерала начал постоянно появляться поблизости. Очевидно – присматривает за ней. Следит что ли, чтоб не сбежала? Или охраняет от злобных слуг? Посмотрела – и заставила себя спросить, хотя изначально вообще не собиралась с ним разговаривать. Принципиально.

– Так вы возьмёте на себя ответственность? Обеспечите меня нужными материалами?

– Нет, – беспечально ответил Крей. – У меня нет прописей, и сейчас, пока я на службе, поехать за ними не могу. Но в день увольнительной, как только мне её дадут, уже смогу. Так что, если подождёте, материалы будут.

– Хорошо… А бумагу и письменные принадлежности мне дать можете?

Он пару мгновений рассматривал её: то ли пытался угадать, какую общественно вредную пакость она задумала, то ли просто соображал. Потом сказал:

– Подождите здесь. – Ушёл на минуту и вернулся с ворохом чистых листов и стилом – видимо, местным аналогом ручки. – Вот, пожалуйста.

– Спасибо, – вынужденно сказала она.

И поспешила уволочь добычу в свою комнату.

С обучением письму, конечно, вот так сходу не заладилось, но зато она начала дневник и принялась рисовать. Бумаги было мало, поэтому Кира решила её беречь всеми доступными способами: писать мелко, а рисовать продуманно. Либо делала крупный набросок с множеством деталей, которые съедали уйму времени, либо – крошечные миниатюрки по десятку на листе. Раньше она рисовала очень мало – не было возможности и времени. А сейчас, внезапно полностью предоставленная самой себе, нашла в этом занятии утешение.

К ней медленно, очень медленно возвращалось какое-никакое душевное равновесие. Она осторожно гуляла у пруда и в преддверии заброшенного парка (насколько позволяла нога), занималась собой, ходила по дому, ужинала и обедала с герцогиней, если та её приглашала (а приглашала каждый раз, когда сама решала поесть не в спальне). Их разговоры получались спокойными, корректными и фактически ни о чём. Вопреки предупреждению генерала её светлость совсем не стремилась побольше узнать о родине Киры или залезть под кожу самой Кире. Казалось, она тоже от чего-то отдыхает.

Кенред вернулся довольно скоро – через четыре дня – и не один, а с отцом. За их приездом Кира наблюдала из окна и отметила, что отец и сын приехали в разных машинах. Видимо, отношения герцога и его наследника оставались напряжёнными – вряд ли тому есть ещё какая-то причина. Молодая женщина слезла с подоконника и задумчиво покачала головой: понять бы, чем разлад в этой аристократической семье может угрожать конкретно ей, и разработать бы эффективную стратегию по спасению от этой опасности. Но увы, сведений явно недостаточно…

Дом ожил, слуги забегали по коридорам, но Киру никто не трогал, никуда не звал. Она ещё немного порисовала, потом вернулась к чтению. Вернее, попыткам им заниматься. На следующей странице букваря уже появились словосочетания, и теперь Кира только и делала, что ломала голову, какая же ерунда тут в очередной раз имеется в виду: то ли «ложка», то ли «лишка», то ли «мыло», то ли «мило»… Это смягчённый или обычный гласный? Это шипящий согласный или нет? Интересно, стоит ли брать себе в подмогу контекст и логику?.. Хотя какой контекст может быть в случае со словосочетаниями… И вообще – как трактовать вот эту строку, в которой выходит что-то определённо нецензурное?..

В дверь кто-то стукнул, и она на всякий случай крикнула: «Входите» – хоть и понимала, что это мог быть и просто слуга, тащивший по коридору что-нибудь неудобное и случайно врезавшийся в полотно двери.

Однако створка медленно отодвинулась, и на пороге встал Кенред, одетый как-то уж очень официально. Мундир – не мундир… Грудь пересекает ремень перевязи, но оружия не видно. Зато у плеча поблёскивает что-то изящное, похожее на награду. Может, это просто штука вроде их погон? Чёрт его знает, она ведь пока не научилась разбираться ни в местной форме, ни тем более в знаках различия.

– Вы заняты?

– Нет. – Она перевернула букварь и положила его поверх неубранного рисунка. Вот, теперь всё спрятано. Повернулась к Кенреду, обеспокоенная. – Что-то случилось?

– Не более, чем и раньше. – Он осторожно закрыл за собой дверь. – Я могу с вами поговорить?

– Разумеется. – Кира приподнялась, но он жестом попросил её сесть обратно. – Я внимательно слушаю.

– Кхм… Скажите мне, пожалуйста… Как у вас на родине принято делать предложения?

– Какого рода предложения?

– Хм… Брачные.

У Киры непроизвольно округлились глаза.

– Э-э… В каком смысле?... То есть, я имею в виду… В какой конкретно области моего родного мира? В каком обществе: патриархальном, современном, этническом?

– У вас на родине. В стране, где вы родились.

– Н-ну… У нас тоже бывает по-разному.

– Хорошо. Конкретно в вашем родном городе, скажем… В той области, где вы выросли, среди людей вашего круга общения. Как у них принято?

– Ну… Просто. Мужчина предлагает женщине жить вместе, женщина соглашается (или нет), а потом, если всё идёт хорошо, они решают, как, когда и при каких обстоятельствах поставят государство в известность насчёт своих отношений… – Она беспокойно следила за его лицом. – Это явно не то, что вы хотели бы услышать, но если бы вы пояснее сформулировали вопрос…

– Нет, я понял… – Кенред в задумчивости увёл взгляд в окно. Потом вернул обратно. – Ладно. Раз у вас всё так просто… Я прошу вас согласиться стать моей женой.

– Э-э… Что?

Несколько мгновений они смотрели друг на друга в полном непонимании.

Потом Кенред осторожно предположил:

– Как понимаю, получилась не та формулировка. Я могу попробовать другую? Скажем… Согласитесь ли вы, сударыня, создать со мной семью?

– Что произошло? – Она не смогла скрыть надрыв в голосе.

Под её взглядом Кенред и не думал смущаться. Только тень улыбки совсем пропала из его черт, осталась лишь замкнутая твёрдость. Сквозь такую броню вряд ли кто-то сумел бы пробиться – все свои мысли и чувства этот человек искусно держал под защитой. Он осторожно качнул головой.

– Я принял решение.

– Чем оно продиктовано?

– Простите?.. Я, возможно, не понимаю, но… У нас брачное предложение продиктовано обычно желанием создать семью с конкретной женщиной.

– Да, но в чём причина вашего столь внезапного желания её создать с явно неподходящей для этого женщиной? Вы же человек, который определённо привык взвешивать каждый свой шаг.

– В моём возрасте уже понимаешь, что тянуть не следует.

Она долго молчала, перебирая аргументы, и как всегда в таких случаях её лицо приобрело отсутствующее выражение. Он её не торопил, но и сам не торопился.

– А что я могу вам ответить, пока вы не объясните мне всё толком и честно? Я прошу вас, объяснитесь. Сэр.

– Так официально?

– Да, сейчас немного официальности не помешает.

– Да. Вы совершенно правы, а я забылся. Мне следовало вести себя уважительно. Простите, Кира…

– Нет, вы меня неправильно поняли.

– Не стоит обращаться по имени?

– Наоборот. Если хотите, можете даже говорить мне «ты». Как вам угодно. Просто для меня… Послушайте, Кенред, мы ведь оба с вами взрослые люди. Мы знаем, что страсть, сводящая с ума – это по большей части удел юношей. И девушек. Но даже если страсть охватывает более взрослого по возрасту и разуму человека – это не особо-то хорошая основа для создания семьи. Вы же не будете говорить об охватившей вас страсти, правда? Мы же говорим серьёзно?

Кенред помедлил, прежде чем ответил. И лицо у него было всё такое же непроницаемое – не поймёшь, о чём думает.

– Да, конечно. Мы говорим серьёзно, и я говорю не о страсти. Я, если желаете, говорю о восхищении. Я искренне восхищаюсь вашим характером и умом. В особенности умом. Меня завораживают умные женщины – уточню: женщины совершенно определённого ума. Но, к сожалению, до знакомства с вами я знал лишь двух таких, и обе они…

– Они? – поощрила Кира, потому что он замолчал.

– Обе они были мне недоступны.

– Между вами всё кончено? – Она смотрела с сочувствием.

Он едва не взвился. Гнев прорвался так внезапно, что даже привычная маска сдержанности с ним не совладала.

– У нас никогда ничего и не было! И быть не могло… Боже, Кира, о чём вы… Я говорю не о любви к одной из них, а лишь о восхищении и о других чувствах, из которых впоследствии выросла бы любовь, если б она была возможна между нами, и я дал бы ей волю… Я верю, что в нашем с вами случае любовь вырастет. – Он помолчал, успокаиваясь. – Кира, вы хотите сказать, что я неприятен вам как мужчина? Ответьте честно.

Он взглянул на неё с ожиданием. Да, пожалуй, солгать ему сейчас она не сможет, слишком сильно выведена из равновесия. Чтоб солгать, нужно овладеть всею собой и скроить, слепить новое лицо, новые чувства, новый взгляд, их и предъявить собеседнику. Нет, сейчас она способна только промолчать, но и это не поможет. Если она хочет понять его, значит, должна с ним разговаривать. Причём правдиво.

– Нет. Этого я сказать не могу. Вы умны, интересны, привлекательны. Притягательны. Вы производите поразительное впечатление. Но вы ведь не короткую связь без обязательств предлагаете. Речь-то о семье.

– Именно так.

– Но очевидно, что семья между нами невозможна ни при каких обстоятельствах. Даже в случае взаимной страсти.

– Почему?

– Аргументов против столько, что и не знаешь, с которого начинать. Достаточно уже того, что мы – дети разных культур, настолько разных, что их даже не примерить одну к другой.

– Иногда людей лучше объединяют противоречия и различия, чем сходство.

– Хм… В смысле семьи, мне кажется, такого не бывает никогда. Послушайте, Кенред… Подумайте, например, о том, как к подобному браку отнесётся ваш отец.

– Отрицательно. – Он почему-то улыбнулся.

– Ну вот. Зачем вам окончательно с ним ссориться? Наверное, он даже сможет наложить запрет на это ваше решение.

– Нет. Запрет наложить он не может. Я трижды вступал в договорной брак по его решению. По традиции на четвёртый раз я имею право жениться по собственному выбору.

– Три брака? Ё-моё… Что же случилось-то?

Он пожал плечами.

– В первый раз мы были совсем детьми: мне пять, ей четыре. Она умерла от пневмонии через два года после свадьбы. Поверьте, наша семья к этому отношения не имеет и не может иметь: моя первая жена жила со своей семьёй. Второй раз меня женили, когда мне было одиннадцать, а ей – тринадцать. Через год нас со скандалом развели, но скандал был чисто политический, ссора между семьями. Сейчас она счастлива в браке, у неё трое детей. Ну, а в третий раз это случилось уже после того, как я окончил Высшую военную школу. Только начал службу. Было мне двадцать два. Мы поженились, а через полтора года она умерла… рожая моего ребёнка. Роды произошли слишком рано, супруга была далеко от поместья, пока её нашли, доставили… Не выжили оба – ни она, ни моя дочь. – Он помолчал, глядя в сторону. – Тогда я решил, что проклят.

– Понимаю. Но это не повод же сейчас вступать в брак с иномирянкой. Пусть даже иномирянку и не жалко – а вдруг я не умру родами? Что тогда?

– Поверьте, Кира, дело совсем не в этом, и я очень надеюсь, что вы не пострадаете…

– Тогда скажите, в чём дело. Потому что сейчас пока я вижу одно: ничем хорошим наш союз закончиться не может.

– Но я ведь сказал. Вы восхищаете меня, и именно с вами я хочу создать семью. Послушайте, Кира, мы ходим кругами в этом разговоре. Может быть, вы скажете мне, каковы ваши личные причины считать, что этот брак обречён на неудачу, и мы обсудим именно их? Ваш первый аргумент – о разности культур – я понимаю и принимаю, но считаю, что человеку моего положения ваш свежий взгляд на нашу жизнь может быть очень полезным, и в свою очередь я обещаю вам своё терпение. Бытие аристократки – я уверен – вы в конечном итоге оцените положительно.

– Ладно. Давайте попробуем перебрать остальные. – Она попробовала сосредоточиться, чтоб выразить свою мысль максимально кратко и максимально точно. В подобных разговорах всегда самое опасное – эмоции, когда они довлеют, вообще очень легко сорваться в многословие. А многословие – враг чёткости, ясности и понятности. – Есть два основных препятствия. Во-первых: мы представители двух государств, которые в ближайшем будущем, видимо, окажутся в состоянии войны.

– Сегодня утром в четыре тридцать проход закрылся, – корректно перебил Кенред. – Открывать его снова империя не планирует. Я уже вам объяснил, почему. Если проход и будет открыт, то лишь с одной целью: торговать с вашей родиной.

– Угу… Пока, – предположила Кира и сощурилась, увидев в его молчании безусловное подтверждение. – А потом… Как там назывался этот мир? Бернуба? Потом мир, с которым империя торгует, покажется ей намного удобнее в качестве провинции. И тогда вы пойдёте его завоёвывать. Да что там! Думаю, вы прекрасно меня понимаете.

– Да. Понимаю. Но пока вы находитесь здесь, вам будет проще отыскать союзников среди наших вершителей судеб и добиться того, чтоб вместо военной агрессии с вашим миром установили прочные и выгодные намного больше, чем война, торговые отношения.

– Призрачная надежда. Вы думаете, я этого не понимаю?

– Я думаю, вы очень умны.

– Спасибо. – Она поморщилась. – Если военные действия возобновятся, что мне прикажете делать? Мило улыбаться?

– Можно будет подумать потом.

– А вы воюете так же? «Подумаю потом»?

– Иногда приходится.

«Да чтоб тебя… А ты упрямый. И убеждать умеешь», – с лёгким раздражением подумала она. Впрочем, это и раньше было заметно. Поэтому, сделав над собой усилие, продолжила:

– Ладно. Допустим. Но даже если и так, есть ещё одно препятствие: обстоятельства нашего знакомства.

Они снова встретились взглядами, уже намного более растревоженные, чем вначале беседы, и теперь глаза Кенреда были, казалось, не просто прикрыты щитом, а в буквальном смысле пусты. Мгновением позже Кира поняла, что взгляд совсем не пуст. Он просто обращён глубоко внутрь. И там внутри идёт стремительная и чудовищно тяжёлая работа.

– Понимаю, – трудно проговорил он. – Вы не сможете простить мне того, что тогда с вами произошло.

– Я не должна вам как человеку и бывшему противнику прощать что бы то ни было. Вы не совершили никаких военных преступлений. Я являюсь военнослужащей, я знала, на что шла, а ваша страна не принимала конвенцию о правах военнопленных. Вы делали то, что были должны, как и я. Это понятно. Но мы ведь обсуждаем не приятельские отношения, не отношения людей, которые разойдутся в разные стороны и больше не встретятся. Мы говорим об отношениях дружеских… Тем более любовных… Ну сами посудите – какая после тех событий может быть дружба или любовь? Какое у меня к вам может быть доверие?

Кенред принахмурился и несколько мгновений раздумывал. Уже одно это безусловно располагало к нему – серьёзное отношение ко всему тому, что она говорила.

– Но, возможно, я со временем смогу заслужить ваше доверие.

– Да каковы на это шансы?!

– Невелики.

– Да они практически нулевые! Вы что – верите в чудеса? Вы бы поверили мне после такого?

– Не берите меня в пример. Я бы при определённых обстоятельствах поверил, но понимаю, что не могу считаться эталоном.

– Я не верю!

– Ладно. А я с вами не согласен. Я думаю, доверие вполне возможно. Просто нужно время. Вы ведь меня совсем не знаете.

– И вы меня – тоже. Вот почему с моей точки зрения ваше предложение неразумно. Чудовищно неразумно.

Он долго молчал, подбирая слова.

– Значит, вы уверены, что я не смогу вас убедить?

– Уверена, что не сможете.

Кенред тяжело вздохнул и поднялся с её кровати.

– Вы всё-таки обдумайте то, что я сказал. Пожалуйста. Обещаете?.. Спасибо.

Она проводила его взглядом и даже от закрывшейся за ним двери не сразу отвела глаза. Она не понимала даже, что ей думать и чувствовать касательно случившегося. И совершенно не могла понять, почему Кенред поступил именно так. А если противник непредсказуем, он вдвойне, втройне опасен. Что вообще происходит, чёрт его дери?! Зачем она ему нужна в роли жены? Что с ним такое произошло? Он что, головой приложился?.. Как просто, если бы это было так…

С усилием она принудила себя хоть чуть-чуть успокоиться, отложила подальше и рисунки, и дневник, понимая, что сейчас не сможет ничем заниматься. Пересела на подоконник и уставилась в окно, на темнеющий в вечерней дымке цветник и парк поодаль. В её разговоре с Кенредом была ещё одна важная вещь. Он сказал о том, что проход в её мир отныне закрыт, и его государство не планирует открывать новый. А значит, домой ей уже не вернуться. Она сконцентрировала беседу на другой теме, потому что та, другая, была намного острее. Да и собеседнику, похоже, её возвращать домой не хочется.

Зато отказом он явно озабочен. Что ж, тому может быть простое объяснение: даже если ты делаешь даме предложение не ради неё самой, отказ всё равно малоприятен. Но Кира не хотела всё упрощать. Ей казалось, что тут имеется и другая причина. Как бы выяснить точно, во что она вляпалась… Что за игру затеял сын герцога? Почему в неё втянута ничтожная военнопленная, девица из другого мира, и почему такая мелочь вдруг стала значимым элементом?

Что ж, вот теперь и ею овладело отчаяние. Поэтому к чувствам Кенреда она осталась глуха. Даже больше, чем глуха.

Впрочем, к моменту, когда её пригласили на общий ужин, Кира вполне овладела собой. Она умылась, оправила платье, оглядела себя в зеркале и, вздохнув, пошла следом за дожидавшимся её слугой. Каким-то новым, раньше она его не видела. Может, он приехал с герцогом?

В столовой (эта хотя бы была поменьше, чем в замке, и не такая давяще роскошная) снова оказалось всего четыре человека: герцог, герцогиня, Кенред и она сама, пришедшая на этот раз позже всех. Слуга отодвинул для Киры стул, и это было странно – как подчёркнутая вежливость от человека, который в другое время грубит и смотрит свысока, даже уничтожающе. Собственно, почему «как»? Это именно подчёркнутая вежливость (вроде прямого предостережения «в других обстоятельствах даже и не рассчитывай»).

Сев и расправившись с салфеткой, Кира взглянула на герцогиню, надеясь в её взгляде черпнуть поддержку. Они снова сидели напротив друг друга, и её светлость улыбнулась ласково и ободряюще, но взгляд у неё был рассеянный. Похоже, ей и самой нужна была помощь.

Подали первую перемену, потом вторую. Беседу вёл герцог, она была вполне нейтральной, но чувствовалось, что его светлость ждёт подходящего момента, чтоб возобновить прерванный недавно спор, и этот момент вот-вот наступит, а вино только добавляло яркости приближающейся вспышке. Уцелеет ли кто-нибудь в этом огне? Самое время помолиться об удаче.

Что ж, на этот раз Кенред успел первым.

– Я хотел бы сообщить новость, – сказал он.

– М-м? – Герцог поднял взгляд от тарелки. – Так будь добр – сообщи. О чём ты желаешь нам рассказать?

– О том, что я намерен жениться.

– Вот как? И на ком же?

Кенред перевёл взгляд на Киру, а мгновением позже подкрепил взгляд жестом.

– На этой молодой даме.

Кира окаменела, разглядывая и не видя содержимое тарелки. То, что можно было сказать, теснилось в её голове, а если не можешь выбрать из множества противоречивых вариантов, так лучше просто промолчи. Хотя бы потом не придётся оправдываться в поте лица своего и объяснять, что ты совсем не хотела нагрубить, оскорбить и унизить. И, разумеется, тебя просто неправильно поняли.

Громыхнул брошенный на стол прибор. В полной тишине.

– Что́ ты решил?! На ком ты собрался жениться? На ней?! Ты что – совсем с ума сошёл?!

– Нет.

Кира ощутила на себе взгляд герцогини. Её светлость смотрела через стол с огромным интересом, который жёстко держала под контролем. Ни тени враждебности, и даже особого удивления нет. Сын с ней уже говорил? Нет, конечно, женщина догадалась сама. Она должна достаточно знать жизнь, чтоб рассмотреть признаки очевидного намерения… Значит, она заметила, а сама Кира – нет. Чтоб его…

Герцогиня держалась спокойно, зато герцог шарил по сторонам взглядом, словно бешеный, немея от ярости.

– Какого… Он говорил с тобой? – резко бросил его светлость. – Я к тебе обращаюсь, девочка!

– Да, сэр.

– Что ты ему ответила?

– Я отказала, сэр.

Старик шумно выдохнул.

– Ну, хоть кто-то здесь что-то соображает… Так, ну и что тогда за разговоры о браке? А?

Кенред однако глаз не опустил. Он так и смотрел на отца – знакомым невозмутимым неколебимым взглядом.

– Если не ошибаюсь, поскольку невеста формально является моей собственностью, её согласие мне не требуется, и препятствий для нашего брака нет. Нужно только моё желание.

– Чёрт тебя дери! – рявкнул герцог, словно швырнул что-то тяжёлое через комнату. Кира аж вздрогнула. – Что ты творишь последние дни, парень?! Ты совсем из ума выжил? Да не рановато ли?! Этот брак выкинет тебя из общества раз и навсегда! Да тебя больше не примут при дворе, никогда! Это ты понимаешь, болван?!

– Меня это не волнует.

– Лжёшь! Ты сейчас мне лжёшь, как тогда лгал! Ты думаешь, что всех обвёл вокруг пальца, но на самом деле ты топишь себя всё сильнее с каждым шагом. Чёрт побери! Ты можешь плевать на что угодно, но речь-то о браке! Эта выходка погубит всю твою семью, всех нас вышвырнет из светской жизни и покроет несмываемым позором! Об этом ты не хочешь подумать?

– Ты не совсем прав…

– Довольно мне перечить! Каждому терпению приходит конец! Хватит! Я запрещаю тебе, и не о чем больше говорить.

– Позволь, я напомню: это́ ты мне не можешь запретить.

– Я всё могу! Я – глава твоей семьи!

– Это так. Но я служу государю уже почти тридцать лет, так что не во всём должен повиноваться тебе. К тому же, традиция также на моей стороне. Традиция четвёртого брака.

– Да тьма побери твою душу! Даже сама девица не желает тебя!

– Мы с ней сами решим наши разногласия.

Мужчины снова схватились взглядами, и воздух в комнате буквально пропитался напряжением – это было настоящее сражение воль, каждая из которых по твёрдости не уступала гранёному штыку, уже пронзившему чужую плоть.

И тут внезапно заговорила герцогиня.

– Скажите, Кира, а почему вы отказали моему сыну?

Кира удивлённо подняла глаза на её светлость. И тут же потупилась – так было проще и соображать, и формулировать.

– Потому что я считаю, что из этого брака ничего хорошего не получится.

– Удивлён, что должен согласиться! Не думал, что когда-нибудь буду говорить в один голос с простолюдинкой-чужачкой, – клокочущим от ярости голосом произнёс герцог. Но смотрел он при этом на сына. Не отрываясь.

Тот не дрогнул.

– А почему? – спокойно продолжила герцогиня.

– Тому есть много причин.

– Сколько бы их ни было – и одной достаточно! Ты не женишься на этой женщине! Я тебе запрещаю, слышишь?

– Вы не можете мне запретить вступить в брак, – устало повторил Кенред. – Запретить мне может только его величество. Но он этого не сделает, и вам известно, почему.

На этот раз об стол грохнул не обеденный прибор, а кулак. Герцог поднялся и решительно вышел из столовой. Кенред, нахмурившись, проводил его напряжённым взглядом.

– Сколько времени потребуется для подготовки свадьбы? – спросил он, переведя взгляд на мать.

– Если речь о традиционной церемонии, то самое меньшее три недели. Если же ты говоришь хоть о какой-нибудь, то четыре дня. И нужно позвать соседей.

– Я предпочёл бы, чтоб это случилось завтра.

– Нет. Если желаешь, чтоб я присутствовала, подождёшь четыре дня.

– Да, я хочу, чтоб ты была. – Он поднялся, подошёл к ней и с трогательной нежностью поцеловал её руку. – Обязательно. – После чего взглянул на Киру – впервые с начала обеда. Взгляд был замкнутый, но не отсутствующий и прямой. – Прошу прощения, дамы. Я вас оставлю.

Он поклонился и ушёл, но не следом за отцом, а в противоположную дверь.

Кира хмуро проводила его взглядом.

– Он вам отвратителен? – осторожно спросила герцогиня, знаком предлагая слуге подать себе следующее блюдо.

– Нет… Хорошо, признаюсь: он мне даже приятен. Но это не имеет значения. Построить семью мы не сможем.

– Откуда вам это знать, Кира?

Молодая женщина удивлённо посмотрела на пожилую.

– Но почему вы не высказываетесь против? Это было бы естественно.

– Видите ли, Кира, мой сын уже не ребёнок. Он редко высказывает мнение, ещё реже – намерения, но если что-то утверждает, значит, уверен в своей правоте. Конечно, не раз бывало так, что мне думалось, будто он ошибается. Позже я убеждалась, что прав-то как раз он, а ошибаюсь я, и ошибаюсь потому, что не знаю всего, а он знал больше и смотрел в самую суть. – Она отпила вина. – Вы простите меня, моя дорогая, что я так прямолинейна, но это ведь естественно – смотреть на ситуацию в первую очередь с точки зрения близкого человека. Хотя ваши чувства я тоже понимаю. Я думаю, что понимаю. Возможно, ошибаюсь. Но как бы там ни было, мне кажется, ничего страшного вам этот брак не несёт. Допустим, на ваш счёт мой сын ошибается. В этом случае через некоторое время последует развод. Поскольку вы не являетесь представительницей аристократического сословия, развод легко будет получить. И тогда вы окажетесь женщиной при деньгах (которые вам, разумеется, будут положены и полностью выплачены), с возможностью спокойно жить, где и как захотите. И да – в этом случае вы формально будете принадлежать к сословию воинов – это неплохое положение, особенно если помнить, что вы будете бывшей супругой графа Тергины, наследника Ярима.

Кира в задумчивости разглядывала собеседницу.

– А к какому сословию я принадлежу сейчас?

– Боюсь, ни к какому. После свадьбы вы станете принадлежать к сословию воинов, если особым указом его величество не причислит вас к аристократии, к людям, имеющим право владеть землёй.

– Но, как понимаю, воинское – и так слишком много для меня.

– Не слишком, но много. Даже очень. Если считать от нуля, номер шесть – это очень хорошо. – Герцогиня смотрела вдумчиво. – Может быть, это хоть немного примирит вас с испытанием этого брака. Вам потребуется утешение, раз вы смотрите на грядущий брак именно как на проблему. И вы его получите.

– Как вы думаете, ваша светлость, в чём настоящая причина такого решения вашего сына?

– Я не решаюсь высказывать суждение. Могу лишь предполагать…

– Даже предположение лучше, чем полный сумбур, который творится у меня в голове! Я прошу вас… Обещаю, не сделаю никаких твёрдых выводов на основании вашего мнения и не затею никаких глупостей. Я даже соглашусь спокойно вести себя на церемонии… Я больше всего хочу понять!

– Возможно… Кира, я с одной стороны доверяю здравому смыслу сына, а с другой могу лишь радоваться его желанию держаться подальше от политики и света, заниматься своими владениями, если, конечно, он именно этого и хочет. Я давно уже устала ждать, что мне сообщат о его гибели. Возможно, и он сам устал. Политика высшего круга, к которому он принадлежит – это страшное выматывающее колесо, в котором приходится бежать, пока есть силы, а потом оно опрокидывает тебя и размалывает в кашу. Возможно, он нашёл способ это прекратить – и безошибочный способ! Так что… Простите, больше ничего не могу вам предложить для размышления. Сами понимаете, я не могу не думать в первую очередь о сыне и себе.

– Мне было бы странно, если б в этой ситуации вы принялись в первую очередь думать обо мне. Я бы в такое просто ни за что не поверила.

– На самом деле, о вас я тоже думаю. Ваши выгоды я вам уже объяснила. Да и помимо того… Я знаете, давно мечтаю о внуках.

Кира сдержала нервную дрожь и тоже пригубила вино. Она чувствовала, что успокаивается, дыхание становится ровнее, мысли больше не сменяли друг друга с такой скоростью, что толком и впечатлений-то не оставляли. Теперь они группировались как положено, их можно было погонять туда-сюда и рассмотреть со всех сторон. Кире даже захотелось схватиться за стило и начать их записывать в столбик. Чтоб было нагляднее.

Но сперва следовало дождаться окончания обеда.

– Простите меня, – наконец сказала герцогиня, поднимаясь. – Вы позволите завтра заглянуть к вам? Нужно подобрать платье. Церемония, хоть и на скорую руку, должна быть безупречна, иначе появятся основания для признания брака недействительным.

– Боюсь, ваш муж будет недоволен, что вы помогаете сыну.

– Мы с Гервоем решим это затруднение, – любезно ответила её светлость. И ушла.

Кира медленно поднялась с места – тело плохо слушалось. В коридоре она обнаружила, что её ждёт Крей. Он пристроился за нею и сопроводил до её комнаты, а потом – как она обнаружила, выглянув за дверь чуть позже – остался стоять под дверью. Оценивающий и раздражённый взгляд Киры он словно бы проигнорировал. Или, может, принял как должное.

– Вы теперь будете за мной следить?

– Да, сударыня, – мрачновато ответил он.

– Это приказ генерала?

– Да, сударыня.

Кира пожала плечами и закрыла дверь. Она долго раздумывала, о чём записать в дневнике, но так и не решилась излагать свои выкладки по столбикам, пусть даже здесь никто и не читал на её родном языке.

С утра её разбудили служанки, заявившиеся прямо в комнату с бесцеремонностью людей, исполняющих свой долг. С Кирой они теперь обходились любезнее, но и с несдержанным недоумением. На неё чуть позже под присмотром герцогини примерили странного покроя платье, долго щебетали над ним, то заворачивая края, то закладывая складки, а потом унесли подшивать. После этого Кира попыталась выйти из комнаты, но одна из служанок решительно заступила ей дорогу.

– Переоденьтесь, сударыня. Вот с это.

– В это? Хм, нет. Я предпочитаю гулять в штанах.

– Не подобает, – процедила женщина с чем-то, смахивающим на ненависть. И ясно дала понять, что не выпустит невесту молодого господина из комнаты иначе как в приличном виде, а если той что-то не нравится, она может сидеть себе взаперти хоть до посинения.

Мысленно матерясь, Кира натянула юбку – впервые за много лет она в такой неудобной для неё одежде будет вынуждена не просто прогуляться от комнаты до столовой и обратно, а провести какое-то время. Ещё в коридоре она, и без того раздражённая, обнаружила, что ткань облепляет ноги и стреноживает прямо как путы – намного сильнее, чем раньше. Что ж, может быть, ей это просто казалось, однако, спускаясь по лестнице, она чуть не упала, и Крей поймал её за локоть. Боль в плече заставила её поморщиться, и Кира, восстановив равновесие, выдернула руку из его пальцев с излишней резкостью. И заспешила дальше – к выходу из дома, к парку. Крей следовал за ней, словно привязанный.

Кенред был у пруда. Она нашла его взглядом, нахмурилась и ускорила шаг. Побежала бы, если б была уверена в ногах. Снова чуть не запуталась в юбке, как в траве, и это окончательно вывело её из себя. Присутствие духа испарилось, а следом почти ушло холодное здравомыслие.

– Послушайте… Генерал! – Кенред повернулся и, слегка удивлённый, поклонился ей, бормоча «Сударыня». – Послушайте. Если вы толком объясните, в чём действительная причина принятого вами решения, уверена, мы сумеем найти вариант, который всех устроит. – Мужчина смотрел на неё с вежливым ожиданием, но в его глазах она увидела отражение своего бессилия. Ну чем она, в самом деле, может помочь вельможному господину, представителю элиты этого без сомнения могущественного государства? Даже её советы сгодятся только на то, чтоб над ними посмеяться – она ведь совершенно ничего не знает об их политике и всём прочем.

– Я вас не понимаю, Кира.

– Слушайте, я ведь имею права знать, что вам от меня нужно на самом деле.

– Как я уже говорил: семья, сударыня.

– Генерал… Неужели всё настолько сложно?

– Что именно?

– Вы так уверены, что всё верно просчитали?

Он довольно долго молчал, изучая её лицо и что-то обдумывая.

– Да. Уверен.

– И делиться своими умозаключениями не собираетесь.

– Кира, я думаю… – И прочно замолчал.

– Что ж. – Она отшагнула. – Ваше право. Но боюсь, если и в дальнейшем вы собираетесь решать за двоих, даже не делясь своими соображениями, добром это не кончится. Смысл семьи в том, чтоб разумно поделить ответственность, тяготы и решения. А если кто-то решает за обоих, то и в случае чего один будет виноват. А жизнь – штука длинная. И сложная. Понимаете? Вы согласны, сэр?

– Сударыня…

Она слегка склонилась перед ним и заспешила прочь, всё так же путаясь в юбке. Ей подумалось, что эта «горделивая» проходка сводит на нет весь пафос её речи. Да и соображения, что стоило бы помолчать, пришли только теперь, запоздало. Ну вот, поддалась порыву, теперь будет жалеть. Сколько же она себе твердила: сперва обдумай двадцать раз, потом действуй.

Кенред проводил её взглядом.