Академия преемников. Кощеев не убивать!

Глава 2

Застарелая пыль клубами взлетала в воздух, оседая на волосах, сарафане и в носу. От души чихнув, я размахнулась и с наслаждением стукнула выбивалкой по ковру. Получай, бабай, гранату!

— Вьюгу пыльную устроила, — проворчал Сажик с подоконника, брезгливо шевеля седыми усами.

Ежевичка в новом горшке согласно затрепетала острыми листьями, стряхивая частички истории, витавшей в воздухе. Та на ходу собиралась в мошкару и моль, недовольно мигрировавшую в сторону леса, — египетских скарабеев давно заменил классический славянский гнус. По ковру рукотворной геометрией теснились вышитые узоры: и пирамиды, и змеи, и улыбчивая саранча машет лапками, приветствуя новый день.

— Смотри-ка, живая, — ковробойка прибила ожившую саранчу, упокоив старушку. — Никак с казней фараоновских осталась?

— Что ж ты за ведьма такая бессердечная? — кот печально проводил взглядом дохлое создание. — Продукты зря переводишь.

Саранча резко вздрогнула, задергала лапками и начала мимикрировать под листву. Надо же, не упокоилась. Впрочем, напасть эта взялась из ниоткуда и явно несла в себе частичку божественного садизма, коего во все времена было предостаточно. Жесткокрылой даме еще повезло, что их с коллегами командировали в Египет, а не Китай, ибо там все, что падает с неба, немедленно объявляется съедобным. И чем активнее шевелится на тарелке, тем более изысканным считается.

— Вкусно, — облизнулся Сажик, прыгнув мне под ноги. — Но мало.

— Земля ей пухом, — согласно кивнула я. Наставник у меня всеядный.

В избушке бесновалось валидоловое торнадо. Сметая все на своем пути и безжалостно уничтожая любовно собранные запасы трав и зелий, древний ураган наводил порядок, стремясь подготовить жилище к началу зимы. Зачем нужно сжигать травяные запасы — неясно, но спорить мы не посмели, взявшись за безобидную чистку ковров и перемывку хрусталя. Как у всякой уважающей себя бабушки, у Ядвиги имелся целый сундук с бережно хранимой посудой.

— Набор столовый, сорок копеек, — руки согнули вилку. — Нержавеющая сталь. Бабуль, зачем тебе мельхиор?

— Надоть, — ворчливо отзывалась старушка, вытряхивая на свет закрома.

К холодам бабулин характер неизменно портился. Больная нога начинала ныть и нудеть, напоминая, как славно было в незапамятные времена отвешивать пинки нахальным дружинникам и стрельцам, бегающим до молодой Яги, сидевшей за вышивкой. Нет, не до бабушки — в стрелецкие времена бабуля уже изрядно поскрипывала и пугала мужчин помелом. А до юной и хорошенькой Янины Яги, что смущенно пряталась за занавесками, любопытно поглядывая на очередного удальца, бренчавшего огрубевшими пальцами на гуслях.

— Спасибо Ладе, что вокруг тебя не вьются, — кланялась старушка богине. — Ты у нас девка красная, удалая, так что я к твоему рождению специально берданку прикупила.

Упомянутая берданка важно стояла в красном углу рядом с иконой Николая Чудотворца. Бабушка вечно хмыкала и украдкой показывала язык святому, хулиганисто хихикая — дядечки с добрым взглядом давно нет в живых, а она ему так пять денариев и не вернула. Мама только тяжело вздыхала и извинялась перед «Николашей», смахивая пыль с портрета.

Я же правильно рассуждала, что нечего хорошей вещи подпирать угол, и ходила с берданкой на браконьеров.

— Славушка, — тяжко раздалось из избы. — Подь сюды, внученька.

Перепоручив ковробойку коту и по-военному печатая шаг, я отправилась на новое задание. Однако внутри, вопреки ожиданиям, меня ждало не очередное поручение, а уставшая колдунья, подслеповато щурящаяся на свиток. Письмо было необычно черным, написанным на староцерковном и явно предназначалось маме, но почтальон не разбирался и отдал послание первой попавшейся жрице.

— Ты посмотри, какая наглость, — недоуменно вздыхала она, выпрямляя гудящее колено. — Из кощеевского дома весть пришла.

— Понятно.

— А мне непонятно, — заворчала бабушка. — Как только у них наглости хватает писать сюда? Вот я на них порчу напущу, чтобы плесень по всему замку множилась, охальники.

— Ба, все в порядке, — поспешила успокоить я. Возможно, резче, чем требовалось. — Наверное, опять помощь нужна.

— Нужна. Пишут, что море у них волнуется, мертвечину изрыгает, аки мусор человеческий. Токмо не простую мертвечину, а гнилую, будто пожевал кто и выплюнул.

— Здорово. А мы тут при чем?

— Дык, Мария интересуется, все ли с силой нашей в порядке, ибо Смерть у них не шалит, в узде обитает, так что с их стороны причин мертвости нет.

Царицу Марию, в девичестве Восславскую, я видела всего единожды и совсем недавно, как раз на балу в День всех святых. Впечатляющая дама, так и не скажешь, что обычная человеческая женщина, обученная колдовать: иссиня-черные волосы, мраморное лицо и ярко-синие глаза, словно сапфиры. Младшая сестра Мары, не иначе. С мамой они подружились незадолго до моего рождения, и общаются раз в пятилетку по рабочим вопросам и вежливым кофе-брейкам в человеческих городах. В остальном жрицы жизни работают со жрецами смерти, и серьезные вопросы решают бабуля с дядей Калистратом в баньке по старинке, с самогоном и вениками.

Дипломатия, не хухры-мухры.

— Сейчас емейл пошлю тете Маше на корпоративную почту, — палец заскользил по дну личного медного блюдца.

— Ярило помилуй, — бабушка схватилась за сердце. Сердце выглядело как помело и угрожающе топорщило прутья. — Да в кого ж молодежь нынче пропащая, а? Ежели всяк станет… имелы слать, мы к войне прикатимся! Нельзя навью царицу слать, Слава. Уж лучше коленом сынку ее промеж штанин садани, коли зла, но королеву посылать не смей.

— Ба, — прыснула я. — Ты же сама хотела на них плесень наслать.

— То за честь внучки моей, — проворчала Ядвига. — Будут ее всякие мертвецы оскорблять невниманием… А по делу нужно говорить серьезно, бумагой и пером, а не пиликалками современными.

— Как скажешь, — я покладисто кивнула, спиной ощущая опасную близость помела. — Тогда маме сообщу, что ей писали.

— Постой, внучка, — неожиданно серьезно сказала бабушка, бросая метлу в угол. Та гневно взвизгнула, но промолчала. — Ежели гады морские дохнут, дело и впрямь гиблое. Почитай, испокон веков в соленой воде жизнь зародилась и по сей день плодится, хтонью древней людской род пугая. Уж скока люди научились волны рассекать на деревяшках да железяках? Думают, что обуздали прибой, паутину всемирную по дну океана бросили, аки цари подводные. А все одно страшатся… Уж поверь бабушке, глубина морская, черная, любого храбреца напугает до мокрых портков, в кошмарах являться станет, засосет и погубит.

— И что?

— То, что ежели сейчас рыбы мрут как мухи, значит, где-то мы недоглядели. И на такую беду к побережью люди стянутся, проверять будут и исследовать. Смекаешь?

— А через время и людей мертвых на берег выбрасывать начнет, — заключила я.

— То-то и оно, — подытожила старушка. — Смерть да страх среди людей нам ни к чему. Как бы не ожили древние кошмары, а потому уважь бабулю, сбегай до Черного моря, погляди своими глазами.

Коротко кивнув, я подхватила пустое ведро и отправилась в баню. Мало кому сюда есть ход, одни только дружинники здесь дух живой смывали, отправляясь в Приграничье. И не простые дружинники, а те, в ком кровь нечистая течет: вурдалак ли ранил воина, а он выжил; в предках ли затесались ведьмы; или вовсе от древних ящеров в генах наследие осталось. Кстати, о ящерах! Интересно, Сенька уже вернулся из Италии?

В ночь академического бала он вел себя как настоящий друг: проплясал со мной до рассвета, поил шампанским, а после утащил на крышу встречать рассвет. Даже подарок сделал — тонкую золотую шпильку для волос, украшенную драгоценными ягодами рябины и искусными узорами. Убор вполне в духе Полоза, однако тонкий флер силы вокруг подарка заставил усомниться в его простоте.

— Горжусь твоей проницательностью, — ухмыльнулся Сенька, отвинчивая микроскопический колпачок на конце шпильки. Мелькнуло острие золотой иглы. — Воткни его в землю — придет смерть, воткни в небо — придет жизнь.

— Ключ двух истоков? — я с благоговейным трепетом провела пальцем по кромке.

Каждый из высших имел в закромах небольшие запасцы из двух истоков. Мы с бабушкой хранили их в промышленных флягах, иные колдуны — в кувшинах, бутылках, бурдюках, бочках. Иметь под рукой живую и мертвую воду необходимо всегда: сварить зелье, суп или пару богатырей к обеду. Мама умывала живой водой младенчиков в периоды чумы, холеры и испанки, выгодно торгуя мертвой водой с подземным царством. Кощеи погрязли в работе, не успев лично набрать пару-тройку бочек про запас, а менее сильные колдуны не смеют трогать истоки.

Личный ключ, способный отворить исток по желанию колдуна, — роскошный подарок.

От шпильки шло мягкое тепло, разом отогнавшее дурные мысли, стоило ей украсить прическу. Ответный подарок привел царевича в ошеломление. Недоверие, почти скептицизм, сменились глубоким шоком и восхищением, стоило змею взять портал в руки. Меня осыпали ворохом благодарностей, от которых я на мгновение смутилась — слышать восторги того, кто сам смастерил ключ, привязав его к истокам, было приятно и неловко.

Быстро согрев родниковую водицу, я с удовольствием ополоснулась от пыли, переплела косу и растерлась горячим полотенцем. Эх, хорошо! До моря час пешего пути, а у меня как раз новый сарафан в шкафу прячется. Пусть глянет мир на красавицу Ягу, подивится ее образу новомодному, да вздрогнет от мощи древней, что таится в тонких девичьих ладошках…

— Сажик, — тьфу, хулиган. — Хватит диктовать мне мысли!

— А почему ты себя не хвалишь, мр-ра? — невозмутимо и ехидно раздалось в голове. — Чай забыла, что мозгоправ по радио говорил? Коли хотите встретить вторую половинку, извольте поднимать самооценку.

— Я после этих речей трижды ценник на доске объявлений поднимала! Куда еще-то?

— Мне кажется, ты как-то неправильно поняла фразу «супружница на час», — с сомнением протянул наставник, запрыгнув на окно баньки с внешней стороны.

— Чего это? — обиделась я. — Ты вспомни, что бабуля говорила: человеческие мужчины детей делают только с женами. И мама подтвердила.

— Помню, помню. Янине пришлось твоего отца до смерти поить в утро свадьбы, дабы не заметил он, что венчания не было. Время было такое, ни один мало-мальски годный добромолодец просто так на дочку не согласится, без свадьбы-то. А сейчас? Только свистни, и выстроятся в ряд, выбирай любого. Зачем усложнять?

— Я ничего не усложняю, — заупрямилась я, натягивая сарафан цвета багряной осени. — Сам посуди, зачем мне кто-то? Что если дочка от плохих генов будет недоразвитая? А так увидит приличный мужчина объявление, что не кто-то там, а целая жена предлагается, и позвонит. Обсудим дочку-то.

— От свадьбы как отмажешься?

— Придумаю что-нибудь. Скажу, что на белое аллергия и рот параличом свело, клятву дать не смогу.

Впрочем, есть у меня тайное подозрение в правоте Сажика. Больно мало нынче свадеб гуляют, гораздо меньше, чем дитенков рождается. Ленты Лады волнуются, колышутся, тускнеют — больно им, что разваливаются людские союзы, но того больнее, что не строятся вовсе. Если так дальше пойдет, то заговоры одной из сильнейших богинь потеряют свою силу.

Боги сильны не верой. Боги сильны делами.

— Что ж, матушка Макошь, надеюсь, до тебя очередь не дойдет, — кривое и треснутое зеркало на стене мигнуло рябым отражением.

— Ежели Макошь осерчает, не сдюжим, — бабушка бросила в самовар раскаленные угли, словно угадав мои мысли. — Придется жрицам жизни повинную платить.

Бог даст, не придется.

Таежная тропа до Черного моря легла быстро, без сюрпризов. Я бежала по лесу легко, растаптывая новые кроссовки и перепрыгивая через корни вековых деревьев. По пути попадались мавки и низенькие лесовички, уважительно кланявшиеся спешащей Яге. Мелькнула даже знакомая зеленая коса кикиморки — маленькой подопечной с факультета природовладения, а потому пришлось останавливаться. Свистнув, как заправский пират, я подозвала студенточку.

— Здрава будь, жрица, — поклонилась в пояс кикиморка.

— И тебе покоя, — кивнула ей. Это в академии мы все равны, а на вольных хлебах субординация жесткая. — Скажи, костюмы готовы?

— Работаем над этим, — замялась болотница. — Платье для барышень почти сладили, а вот с пистолетами туго. Волколаки полюбили пугать друг друга: кинут в один ствол свинец, а во второй — серебро, и делают ставки, кто в посмертие канет.

— Русская рулетка?

— Она самая, забери ее Чернобог, — девочка поежилась. — Уже два ствола разорвало от пороха, а они ведь де-ко-ра-тив-ны-е. Так нет же, стреляются…

— Введите правило — стреляться только на подмостках, — подумав, предложила я. — Захотят испытать удачу, пусть репетируют сцену дуэли. Победивший играет Онегина.

— Онегин вовсе отказывается стреляться.

— Почему?

— Пистолеты железные, а роль досталась Василю, бесу. Он раз когти обжег, два, на третий предложил забодать Ленского, да и Ольге копытом в лоб, чтобы не выеживалась.

— А Ольга?..

— Берегиня. Самую красивую выбирали, как по книжке. Копытом в лоб не захотела, обиделась и притопила Василя головой в графине. Уж на что графин малюсенький, а застрял там бес накрепко.

— И? — я подозрительно прищурилась, ожидая продолжения.

— Ну и подрались, — голос кикиморки резко приобрел виноватый оттенок. — Немножко.

— Ущерб?

— Три портьеры подрано, летняя беседка вдрызг, фасад дома картонный тоже… Цилиндр, опять же, на башку Василя по самые плечи натянули, одни рога из него торчат. Под шумок кто-то чучело коня из актового зала вынес и не признается.

— М-да, — вот и оставляй этих балбесов одних без пригляда.

— Мы сначала хотели козу вместо коня использовать, — пояснила студентка, неправильно растолковав мою задумчивость. — Кони, сами знаете, нечисть не жалуют. Но бес уперся, мол, не станет на козе ездить, у него и без того зоопсихологическая травма — каждый дурак норовит чертей да бесов с козлами сравнивать. А я люблю козляток, они миленькие.

— Суду все ясно. Декорации починить, берегине накапать пустырника, Василю скажите, что, если не перестанет строить из себя звезду первой величины, придет страшная Яга и съест.

— Его? — с благоговейным ужасом уточнила кикиморка.

— Нет, свиные уши, которые он под подушкой прячет.

— Откуда вы про это знаете? — вытаращилась на меня подопечная. — Бесы свои запасы пуще сокровищ хоронят.

— Работа у меня такая, — криво усмехнулась я.

Замерший сезон Приграничья пах по-особенному. Было в нем что-то и от звенящей осени, и от возрождающейся весны, толика жаркого лета, но пуще всего — неподвижная зима, конца и края которой не видно. Вздохнув коктейль времен, я упругой походкой двинулась вперед разбираться с очередной проблемой, вылезшей накануне всеобщей спячки. Помнится, лет семьдесят назад вода тоже сошла с ума на Камчатке, уничтожив Северо-Курильск. Здесь же беда имела отчетливый тухлый запах смерти.

— А правда, что факультет пограничников могут расформировать? — крикнула мне в спину кикимора.

— Правда. И неизвестно, кому от этого станет хуже.