Академия преемников. Кощеев не убивать!

Глава 25

Бледная мама ждала у ворот академии, перекатываясь с пятки на носок. Суровая — хоть картину пиши. Прототип скульптуры «Родина-мать», зовущей солдат защищать Отечество. По личной просьбе Янины Яги меня неохотно выпустили за периметр здания, сопроводив под конвоем до выхода. Демонстративная охрана студентов вызывала смех сквозь слезы, ибо домовые успели заработать на безбедную старость внукам за счет наших вылазок.

— Доченька, надо торопиться, — мама прыгнула за руль немецкого танка, ошибочно названного легковой машиной, и с ревом завела мотор.

— Все так плохо? — испугалась я.

Первый раз вижу матушку ревущей. Родительница прочистила горло, поглядев в ответ с отчаянием. На скорости, превышающей молодого волколака, мы вылетели на трассу человеческого мира, где настоящая божья раба вдавила педаль в пол.

— Хуже, чем было, но лучше, чем ожидалось. Посмотри направо.

— Уй, блин…

— Посмотри налево.

— Еще хуже, — я брезгливо поморщилась, закрывая нос от гнилого запаха.

Легкий декабрьский снег, укрывший плодородные поля, стремительно чернел. Угольная пыль засыпала белые сугробы, укрывая простор вдовьим платом. Грязно-серая масса издали воняла гнилью, ползущей в сторону ближайшего города.

— Квадратный километр в час.

— Молодец, — ма усмехнулась. — Успешно осваиваешь учебную программу: скорость, время, расстояние. Сейчас квадратный километр в час, завтра — два километра, послезавтра доползет до Читы и подточит теплосети.

Горькое зловоние навьей энергии тихо выползает из-под земли, без боя захватывая павшие рубежи. Энергия болезней, неудач, распрей, агрессии, братоубийственной злобы отравляет людей и слушается исключительно своих жрецов.

— Молодой Кощей нес большую ношу, обороняя границы человеческого мира. Как твоей волею ежедневно рождаются младенцы, так силами наследника нави мор обитал только под землей. Теперь все изменилось. Мироздание шатается, как гнилой зуб.

Константин успел оправиться от ранения, взявшись нарушать абсолютно все врачебные рекомендации. Сумев встать на ноги, царевич первым делом потребовал воды и не успокоился, пока не осушил двенадцать ведер. После рыкнул на меня, чтобы выключила прямой эфир в мир смертных и перестала его позорить просьбой поддержать деньгами молодого фокусника. Я его простила, на больных не обижаются.

Отдирая бинты вместе с засохшей кровью, Константин, совершенно не стесняясь, закатал рукава и окончательно сошел с ума.

«Ты чего творишь, сущеглупый?», — скандалила я, успевая подставлять пробирки.

Алая живая кровь хлестала из перерезанной артерии, ручьем катясь по царскому клинку. Нанеся еще один порез, Костик снисходительно закашлялся, уверяя, что я поблагодарю его позже. И чтобы не смела растрачивать его кровь попусту, используя только для дела. Какое это дело — стало известно позднее.

— Если не укрепим кощеевские рубежи, похороним пару областей.

Помощь жрецам любезно предложили эльфы, размахивая дипломатической грамотой феи Морганы, уэльской и.о. Мары. Ее величество Мария с ответной дипломатической любезностью разорвала бумагу на сто клочков, отправив послов собирать паззл, и лично пришла в нашу избушку просить подмоги.

— Как? Мы не можем остановить смерть, только усилить жизнь. Умрут десятки, но родятся сотни.

Меня готовили, как на войну. Константин выгреб из своих сундуков все амулеты и обереги, распихав их по моим карманам. Молча. Вновь сорванное горло тихо бубнило ругательства в сторону царственных родителей, признавшихся сыну в слабости. Поскольку идея запереть жрицу Жизни в спальне не увенчалась успехом, Кощей попытался заковать меня в собственный доспех перед тем, как отпустить на свободу.

— Укрепим веру. Вы уже проходили историю первых православных ритуалов?

— Нет. Ритуалистика запрещена христианской верой.

— Запрещена смертным. Мы писали эти правила не для себя, Ярослава. Бабушка готовит ритуал усиления человеческой веры в Господа. Переключим фазы энергии.

Умно. Люди верят в загробную жизнь по двум причинам: боятся адских пыток и уповают на райские кущи. Существует два места сосредоточения обоих полюсов — церковь и кладбище. Поскольку навья энергия замечательно питается человеческим страхом смерти, ее ждет живой пир на могилах — скорбь и страх родственников усопших. Если изменить настрой, люди будут испытывать духовное принятие конца, глядя на могильные кресты. И чувствовать не мерзкие лапки экзистенциального кризиса, а благолепную тишину в душе, силой своей веры защищаясь от навьего смрада.

— Мам, но я…

…верю в своих богов. Служу Макоши, кланяюсь Ладе и Роду, несу дары Живе и уважаю Мару. Сказывается бабушкино воспитание и регулярные мамины командировки, в которых не было места разговорам о личной вере. Только быстрые заговоры на ночь, слова десятков заклятий, сброшенных на мобильник, перечни трав и кореньев, которые нужно зубрить до посинения. После долгой разлуки — аналитика новостей, перед дальней дорогой — адреса детских домов для волонтерства.

— Мое упущение, — Янина кивнула, признавая ошибку. — Мы еще не раз поговорим о боге, сейчас значение имеет только Ремесло. Скажи, Константин, — ма слегка замялась, — ничего тебе не передавал?

Я молча распахнула пальто.

— Ого! Доченька, ты никак половину царской сокровищницы вынесла. Верни екатерининские перстни, они бесполезны. Дорогие красивые украшения без капли силы.

«Обязательно пригодятся, носи на каждом пальце», — я тихо передразнила сокурсника, буравя взглядом драгоценности. Даже змеиное кольцо пришлось снять, чтобы вместить все десять громоздких украшений. Сенька и бровью не повел, рекомендуя поменять местами платиновое кольцо с алмазом и золотое с изумрудом — так красивше. Заговорщики!

— Хочешь — оставь. У меня таких колец от Калистрата два ларца, на каждый христианский праздник дарил, на свидание звал.

— А тетя Маша не ревнует? — опасливо спросила я.

— Тетя Маша первые полвека с ума сходила. Колени до мяса в молитвах стирала, чтобы ее вытащили из-под земли. Мне прошения слала, чтобы я на ужины являлась по-соседски — глядишь, и уведу Калистрата от законной супружницы. Да только Кощеи — гордецы, получил отворот-поворот, все, больше никакого флирта.

— Мам, а почему ты ее… Ну, не спасла?

Янина на секунду споткнулась взглядом и поджала изумительно накрашенные губы.

— Из мертвого царства ходу нет, если хозяин запретит бежать. Иначе бы души только так летали к живым. Вот от тебя, лиса, много колобков укатится, захоти ты их в лесу оставить? То-то. Запомни, Слава: не перечь уральцам в горах, мертвецам — под землей, водяным — в море.

— Знаешь, я тут задумалась… А если мы с Русланом смахнемся в лесу, кто победит?

— В Приграничье победа за вирявом, — твердо ответила она. — Только и у нас есть маленькие хитрости.

Ага, например, вышибить противника в мир людей. Где в Приграничье лес, у смертных — оживленный проспект, а там Хозяин леса бессилен. Зато любая жрица Жизни в современном мегаполисе, как рыба в ухе — главная. Наша сила от людей, и чем больше их на квадратный метр, тем эффективнее ложится Слово. Разве что Полоз может составить конкуренцию — денег за квадратный метр в Москве просят больше, чем потенциальных жильцов.

Резко затормозив на въезде в Приграничье у нашего леса, мама коротко выдохнула, веля машине парковаться самой. После грязной трассы родная опушка ублажала взор первозданной чистотой. Чистотой и множеством звериных черепов, усыпавших корни деревьев.

— Что здесь произошло? — ужаснулась я, поднимая голый крысиный череп.

Рядом валялась раздробленная черепушка волка с обнаженными клыками. Перед смертью волк вцепился в зайца, от которого тоже осталась только голова, потерявшая кожу и органы — одни кости.

— Звери начали убивать не ради еды, — мама тихо прикрыла мне глаза. — Лешие подъедают их мясо, а кости несут сюда.

— Мушка!..

— Цела. Слышишь, ревет за избушкой? Зайчата разбудили — валились скопом всей семьей, пытались загрызть.

Слава богам, моя мохнатая подруга — доброе создание, наделенное изрядным интеллектом. Отогнав назойливых зайчат, царица тайги побрела к Ягиням выяснять, что происходит в лесу. Насилу добралась, отбиваясь от рехнувшихся лосей, волков и даже ворон, таранивших «добычу» клювами.

— Бабушка, как же это? — я растерянно приникла к бабуле, задрожав от непонимания.

Такого сумасшествия лес еще не видал. Иррациональные убийства среди животных — кратковременный бум перед реальной катастрофой. Когда смерть окончательно обидится на Кощеев, баланс мироздания начнет клониться в сторону жизни. Три жрицы на одного Калистрата Кондратьевича — это неравный бой. Рождаться будут не только люди и звери, но и новые штаммы бактерий, вирусы, нежизнеспособные особи.

Увеличится количество мутаций в утробном развитии живорожденных индивидов, преумножится звериное поголовье. Лесные животные начнут выходить из лесов в поисках пищи, ибо чаща не резиновая. Самое паршивое — нечисть и нежить тоже будут плодиться, и высшим их не сдержать. Возможно, люди только умрут, но куда страшнее порождение смешенных форм существования — и не человек, и не дух.

— Тяжелые времена настали, душечка. И не поймешь, чем кончится. Боги молчат, карты глухи, кофейная гуща — просто грязь.

Самое ужасное, что Кощеям нужен второй жрец, иначе земли обречены. Однако рождаются царские сыновья при людоедских условиях, обрекая человечество на чудовищные потери.

— Зверобой проглоти, пшеницу вплети в косы, — мама на ходу выдавала инструкции. — Надень венок из шиповника. Если оцарапает, не плачь.

Пройдя половину километра, мы втроем вышли на идеально круглую поляну с выкошенной желтой травой. Бабуля постаралась на славу: землю испещрили глубокие прямые линии, заключенные в равнобедренный треугольник. Скинув обувь вслед за родственницами, я голыми ступнями ощутила закопанные дары глубоко под землей.

Три белые сорочки, три косы, украшенные тремя злаками: пшеницей, рожью и ячменем. Босые ноги, отсутствие любых украшений — так, чтобы к концу ритуала косы распались, оставив ведьм простоволосыми женщинами. На головах венцы: у бабушки лавровый, у матушки — терновый, у меня — из белого шиповника, символа невинности.

Подведя меня к мешку, лежащему у старого дуба, Янина молча кивнула. Я оглянулась на геометрию, приметив детали. Вершину треугольника украшал маленький деревянный идол с облупившейся краской и едва узнаваемым лицом. Правый угол венчал серебряный крест длиной до колена закопанный в землю. Мне полагалось выбрать что-то свое — то, чем знаменуется сегодня вера человека.

Перетряхнув мешок, я вынула плоский тяжеленький предмет.

— Скрижаль?

— Закон, — я бережно водрузила глиняную табличку в левый угол. — Сейчас более всего люди хотят верить в закон.

Волей или неволей люди прониклись верой в правила. Больше нет ожидания рая, нет страха перед молнией с небес, нет идолов в деревнях и настоящего уважения к богам. Сегодня в случае потери люди ищут защиты у закона, а слово «беспредел» стало нарицательным, таким же жутковато-безнадежным, как «Геенна Огненная». Закон может быть суров, но это закон.

— Уверена?

— Даже бандиты и убийцы, нарушающие государственные законы, строго соблюдают внутренние правила. Да, я уверена. «Правило» от слова «правильно».

Расставив нас по углам, бабушка Ядвига топнула ногой, зажигая костер-шалашик в центре фигуры. Лицо благообразной пожилой дамы на миг окрасилось багрянцем, превращая жрицу в седую косматую старуху. Затянув древнее заклинание, она растерла горсть семян иван-да-марьи и бросила ее в огонь.

«До сути сущего… Ни тьмы, ни света, ни здравия, ни болезни… Пред началом начал…», — я мысленно переводила отдельные фразы с давно мертвого языка, упоенно слушая новое заклинание.

— До были и небыли, до солнца и тьмы, до бога и после бога ходила по земле Суть, — матушка подхватила заклятье, красиво запев на староцерковном. — Грешно про то ведать, но ежели прознаешь — вовек не забудешь. Стучала Суть в дома, коих еще не было, вопрошала людей, кои еще не родились: доколе вы будете меня привечать? Отвечали люди Сути: покуда видим тебя, будем привечать, а коли сгинешь — не обессудь.

Я вспомнила эту сказку. После долгих скитаний решила Суть чутка вздремнуть, отыскала глубокую пещеру и осталась в ней на века. Люди, держа свое слово, начали постепенно забывать Суть, сначала рассказывая о ней детям, позже превратив ее в сказку, а через несколько столетий вовсе позабыли о той, что стучалась к ним в дома. Все, кроме глубокого старца, волею чуда дожившего до конца времен. Он жил в самом последнем доме, куда заглянула Суть, и навсегда запомнил ее облик. С тех пор мальчик, а потом и муж, и старец всегда ждал возвращения Сути, веря в нее всем сердцем.

Мама кивнула мне, предлагая закончить Слово. Я закрыла глаза, погружаясь в себя. Людская память с легкостью забывает лишнее и всегда хранит любимое. Хочешь остаться в чужой памяти навечно — люби и будь любимым. Так говорила… Кто? Макошь?

Пьянящий дым от костра мягко окутал мою голову. Где-то сбоку ведьма — бабушка или мать? — тихо зазвенела бубенцами.

Моя богиня… Мудрая дородная матрона, плетущая косы под жужжание веретена. Прялка поет о доме, вытягивая нить человеческой истории: что было, есть и будет. Позади Макоши пылает очаг и, коли погаснет, не видать людям тепла родного дома. Ногой богиня качает деревянную люльку, искусно вырезанную из цельного бревна, а в люльке…

«Смотри», — мать сущего холодно подняла глаза от веретена. Полнокровное лицо налилось гневным румянцем.

Внутри пусто. Только соломенная куколка — та самая, которую я поленилась сделать для очищения в уральских пещерах — одиноко лежит вместо ребенка. Нет!

«Да», — богиня презрительно скривила губы, увидев мой испуг. Соломенная траурная кукла превращает детскую люльку в гроб!

— Гибнуть за веру, за правду гореть. Шаг без упрека в предсмертную клеть. Он голову поднял взглянуть на толпу, мечтая увидеть ее лишь одну. Толпа прокричала: «Казнить наглеца». Старик посветлел — не страшился свинца. Лязг топора услышал мертвец, за секунду до боли встретив конец. Суть рассмеялась — ну, здравствуй, старик. Ты верил и ждал, молитву творил. Лишь твоею надеждой я снова сильна, свободна от плена долгого сна.

«Правильно», — мама с облегчением швырнула в костер семена белены и крапивы.

Очнувшись от видения, я подняла ладонь к щекам, стирая горячие слезы. Вокруг колосились болотные ирисы, желтыми бутонами приветствуя трех жриц. Прижимая к себе скрижаль, мне хотелось упасть на колени и сжаться в комочек, терпеливо снося гнев богини. Она злится. И не просто злится, а буквально в ярости, потеряв великую драгоценность — дитя. Люди перестают плодиться, зля великую мать, ведь боги сильны не верою, а людскими делами. Бей поклоны сколько угодно, пока живешь поперек воли богов — грош цена твоему идолопоклонничеству.

— Ба, кажется, я поняла, зачем миру новая Яга.

— Зачем? — насторожилась она, юбкой сбивая пламя костра.

— Чтобы вернуть человечество на истинный путь. Снова подарить им веру в род и семью.