По неясным причинам Конан Дойл довольно часто упоминает это заболевание в рассказах о Шерлоке Холмсе.
Для начала обратимся к истории в «Медных буках». Молодую девушку по имени Вайолет Хантер нанимают гувернанткой, чтобы присматривать за шестилетним мальчиком. Однако ей неизвестна главная деталь – сама того не зная, она будет выдавать себя за дочь своего работодателя, которая находится в заключении в другой части дома, чтобы отец мог контролировать ее наследство.
«С тех пор, как ее отец женился во второй раз, счастья мисс Элис не знала. Ею пренебрегали, и она ни в чем не имела права голоса, но все стало совсем плохо после встречи с мистером Фаулером в доме своей подруги. Насколько мне известно, у мисс Элис были собственные права по завещанию, но она была такой тихой и терпеливой, что никогда даже не заикалась о них, а просто передала все в руки мистера Рукасла. Он знал, что с ней он в безопасности; но когда появился шанс, что объявится муж, который попросит все, что ему положено по закону, ее отец решил, что пришло время положить этому конец. Он хотел, чтобы она подписала бумагу, согласно которой, независимо от того, выйдет она замуж или нет, он мог пользоваться ее деньгами. Мисс Элис отказала ему, но мистер Рукасл продолжал настаивать на своем и никак не оставлял ее в покое, до тех пор, пока у нее не случилась мозговая горячка, и целых шесть недель бедняжка была буквально одной ногой в могиле. Потом она наконец поправилась, но стала походить на тень, а ее прекрасные волосы были острижены; но для молодого человека это не имело никакого значения, и он остался предан ей, как и подобает порядочному мужчине».
А теперь обратимся к истории «Обряд дома Месгрейвов» – мы уже встречались с Рэйчел Хауэлз, младшей горничной, в главе об истерии. Реджинальд Месгрейв рассказывает Холмсу о ее отношениях с Брантоном, их дворецким.
«Несколько месяцев назад мы уже успокоились и решили, что все снова наладится: Брантон обручился с Рэйчел Хауэлз, нашей младшей горничной. Но потом он бросил ее и связался с Жанет Трежелли, дочерью старшего егеря. Рэйчел – славная девушка, но с характерным уэльским темпераментом – перенесла острый приступ мозговой горячки и стала совсем на себя не похожа, и теперь ходит по дому – по крайней мере, ходила до вчерашнего дня, – будто тень с черными глазами».
Мы уже упоминали случай с полковником Джеймсом Барклеем из рассказа «Горбун» в главе об апоплексии. Холмс объясняет Ватсону, что полиция считает убийцей жену полковника.
«Было совершенно очевидно, что он предвидел свою судьбу и что это повергло его в неописуемый ужас. Эта теория, конечно, хорошо вписывалась в версию полиции, если полковник увидел, как его жена бросилась на него, намереваясь убить. А тот факт, что рана была у него на затылке, не стал для полиции поводом усомниться в своих выводах, ведь Барклей мог попытаться увернуться от удара. Сама же миссис Барклей объяснить ничего не смогла: ей стало плохо, и разум ее помутился; полагаю, острый приступ мозговой горячки из-за нервного потрясения».
В «Морском договоре» мы снова видим персонажа, у которого эта же болезнь развивается на нервной почве. Перси Фелпс, школьный друг Ватсона, с ужасом осознает, что по его вине украли рукописную копию договора между Великобританией и Италией, и пишет своему старому приятелю в надежде на помощь со стороны Холмса.
«Мой дорогой Ватсон: не сомневаюсь, что вы помните “Головастика” Фелпса, который учился в пятом классе, когда вы были в третьем. Возможно, вы даже слышали, что благодаря влиянию моего дяди я получил хорошее назначение в Министерстве иностранных дел и пользовался доверием и почетом, пока внезапно не произошло ужасное несчастье, разрушившее мою карьеру.
Нет смысла описывать подробности этого ужасного события. В случае, если вы согласитесь мне помочь, вполне вероятно, что мне придется пересказать их вам. Я едва оправился от мозговой горячки, с которой боролся последние девять недель, и все еще чрезвычайно слаб. Как вы думаете, не могли бы вы привести ко мне своего друга мистера Холмса? Я хотел бы узнать его мнение по этому делу, хотя власти заверяют меня, что случай безнадежный. Постарайтесь уговорить его прийти ко мне, и как можно скорее. Каждая минута томительного ожидания кажется мне часом. Заверьте его, что не обратился к нему раньше не потому, что не ценил его таланты, а потому, что с тех пор, как случился удар, я был совершенно не в себе. Теперь сознание вернулось ко мне, но я опасаюсь рецидива и стараюсь как можно меньше думать об этом. До сих пор я слаб до такой степени, что не могу писать – за меня пишет под диктовку моя супруга. Постарайтесь привести его.
Ваш старый школьный товарищ, Перси Фелпс».
Фелпс объясняет Холмсу, что его здоровье пошатнулось, когда он обнаружил, что по его вине пропали важнейшие документы.
«Всем было очевидно, что меня ждет продолжительная болезнь, поэтому Джозефа выселили из его спальни, превратив ее в палату для больного. Здесь я пролежал, мистер Холмс, более девяти недель, без сознания и в бреду мозговой горячки. Если бы не доктор и мисс Харрисон, я бы сейчас с вами не разговаривал. Она ухаживала за мной днем, а нанятая сиделка присматривала за мной ночью, потому что в припадках безумия я был способен на все. Постепенно мой рассудок прояснился, но память полностью вернулась только в последние три дня. Иногда я жалею об этом, лучше бы я и дальше ничего не помнил».
Наконец, обратимся к рассказу «Картонная коробка», странной истории о том, как отрезанные уши отправили по почте. Конан Дойл, скорее всего, не был доволен этой работой, поскольку ее первая публикация появилась в журнале Strand Magazine в 1893 году, а в общий сборник история вошла лишь в 1917 году.
«Известие о прибытии посылки – именно с этого момента она слегла – настолько потрясло ее, что у бедняжки началась мозговая горячка. Таким образом, стало совершенно ясно то, что она поняла значение посылки, как и то, что оказать нам какое-либо содействие она сможет еще не скоро».
Мозговая горячка – устаревший термин, который сегодня уже никто не употребляет. Вероятно, его можно было бы использовать для описания энцефалита, который представляет собой воспаление головного мозга, чаще всего вызываемое вирусными инфекциями. Однако Конан Дойл явно использует этот термин не для описания физического заболевания, а скорее как свидетельство острой реакции на стресс, что в некоторой степени перекликается с нашей главой об истерии.
Я смог найти лишь одно упоминание о мозговой горячке в викторианских медицинских книгах, и это, по сути, говорит о том, что это достаточно вольный термин.
Собирая историю болезни у пациентов или их друзей, мы должны стараться получить факты, известные или наблюдаемые ими самими, а не просто названия, полученные от других, или теоретические концепции, такие как «воспаление», «мозговая горячка» и тому подобное [15].
Я пытался разобраться, почему Конан Дойл был таким фанатом этого термина и так часто использовал это состояние в качестве сюжетного приема, но мои попытки успехом не увенчались. Следует отметить, что все пять рассказов, в которых упоминается это заболевание, написаны за довольно короткий период (1892–1893). От «мозговой горячки» пострадали четыре женщины, а пятой жертвой недуга стал «нервно чувствительный» мужчина. Можно подозревать, что некий жизненный опыт того времени был тем самым фактором, побудившим писателя столь часто упоминать это расстройство в рассказах, написанных в этот период, но даже содержание корреспонденции Конан Дойла не дает никаких подсказок относительно того, что могло послужить тому причиной.