Молодой бог

Глава 34

Я был удивлён тому, что на следующий день у меня открылось второе дыхание, и я решил, что буду готов к вечеру. Именно сегодня должно произойти это: я должен буду занять своё место в мире Мориарти. Показать, чего я достоин. А точнее, показать, что я достоин всего. По крайней мере побороться за врождённое каждому англичанину чувство свободы.

Несмотря на адскую боль (болел не только зад, но и ладонь раскровилась, мигрень тянула меня бросить всё и лечь в кровать), я целый день тренировал себя, свой разум и тело — действовать, когда появляется Джим. Безупречно проработать свои реплики, то, как я буду держаться, хотя бы примерно составить планы от А до Я, в зависимости от того, как поведёт себя дядя.

Я вдруг подумал, что этот день точно должен что-нибудь знаменовать. Однако, небо оставалось неизменно серым, что почему-то взволновало меня. Неужели я стал пленником предрассудков? Чёртовы Таро, чёртов ван-Дамм со своими картами, чёртова Фортуна и её сестра Случайность.

Себастьян не преувеличил, когда вчера пожаловался, что Джим его заваливает. Полковник отсутствовал с самого утра (его не было в комнате, когда я проснулся). Ещё одно задание для меня — вразумить дядю. Себастьян не причём и неправильно отыгрываться на нём за мои поступки. Сначала я усмехнулся тому, что всерьёз намереваюсь заставить Джима Мориарти думать о «правильном и неправильном», а потом вдруг мою голову посетила такая мысль: «Боже, неужели я теперь осознаю свою ответственность? И не уж то тот самый синдром «безнаказанности», о котором говорил Майкрофт, больше ко мне не относится?».

Кроме постановки целей и задач нашего вечернего разговора (я понял, что Джим будет продолжать посещать меня каждый день после захода солнца — такой была, кажется, его месть, превращать то, что приносит мне удовольствие в пытку), я придумывал приёмы, как можно вырваться, лежа в наручниках. Если честно, я не сильно-то и преуспел, но зато был уверен, что без боя не сдамся. Я даже нож с кухни притащил и положил под подушку. Это был план «Н».

Из-за того, что я почти ничего не ел вчера, физических сил у меня осталось немного. Проблема была в том, что сегодня в меня ничего не лезло. От стресса меня сразу тошнило.

Самым сложным оказалось выдумать козырь. Я всерьёз вознамерился обыграть дядю, обыграть Джима Мориарти. Но чтобы это сделать, было необходимо наконец-то ответить на самый первый вопрос, вопрос извечности, разящий библейскими мотивчиками: «Для чего тебе это всё?». Если я пойму наконец-то это, то заодно познаю саму сущность Джима, и, в следствии, получу ключ от всех дверей его разума. О, такая власть была бы сверхнаградой.

Единственный способ постичь нечто подобное — уподобиться.

Как-то в десятом классе вместо того, чтобы читать Бёрнса, я назло учителю уселся за «Тайную историю», которая даже в программу не входила. Тогда я понимал ещё меньше, чем сейчас, но меня заинтересовала идея воспроизведения древнего принципа, позволяющего заглянуть за завесу, углубиться в собственное бессознательное. Сейчас мне стали потихоньку раскрываться истины. Я не собирался читать древние тексты, вдыхать ядовитые пары и поститься.

Из физического мне понадобился лишь дядин костюм. Раз уж меня так выводит из себя одно только облачение в обычные, казалось бы, тряпки, значит, это один из компонентов ранее не существовавшей формулы.

Джима снова не было дома. Его дневные отлучки в неизвестные мне дали тревожили не меньше ночных визитов. Но сегодня всё должно измениться.

Не без трепыхания сердца и внутренней борьбы, я зашёл в комнату криминального гения и, стараясь не смотреть на кровать, быстро прошагал до гардероба. Сняв всю свою одежду прямо там, я, как в последний раз, облачился в одежды дяди. Причём проделал я это основательно медленно, прикрыв глаза, заставляя свой разум очиститься. Когда я был готов, при параде, до последней запонки, дрожь в коленях указала мне на то, что я всё ещё неравнодушен к подобному способу самопознания.

Оказавшись около зеркала я поднял на себя глаза. Пусть они светлы, пусть более очерчены ресницами, пусть кожа более бледна, пускай волосы отдают золотом, а не чернью.

«…видит того, кого хочет видеть.»

Продолжая разглядывать себя, чувствовать тяжесть истории ткани, насколько она пропитана его сущностью, в моей голове пронеслись слова: «Апостол Джима Мориарти», а затем «Дьявол носит Вествуд». Мысли сами собой рождались и умирали. Мои ли они? Быть может. Что точно принадлежало мне — мысль, распятая на затворках сознания — мысль о том, что у меня ничего не выйдет, пока я не перерожусь, весь этот маскарад — пустое, пока я не сделаю нечто ужасное. И мне думалось, что путь к этому лежит через мою ярость, направленную на других, что я должен позволить животному желанию взять вверх.

Джим не дал тебя остановить… Что б ты знал.

Может это и пытался сказать мне Себастьян? Дядя специально провоцировал меня? Взращивал мою злость, питал зверя внутри? У меня было много вопросов. Может сегодня — день, когда я получу на них ответы.

Насмотревшись на своё отражение, я медленно покинул комнату дяди и спустился в сад. Грозовой воздух на секунду вырвал меня из транса, заставив вновь волноваться не пойми почему. Я вернул себе отрешённость и сел на скамейку. Этот сад — ещё один компонент, ещё один библейский образ. Мы часто беседовали здесь. Был ли Джим Змеем, а я Евой или Адамом? Без сомнения. Всё похоже на древний миф, события которого повторяются даже сейчас, в мировых масштабах и бытовых. Именно здесь он склонял меня на свою сторону, предлагая запретное, божественное. Догадался ли он, что соблазном в этой истории выступал одновременно и Змей, и Яблоко? Это была особенность нашей версии «Падения человечества». Человека соблазнило не спелое наливное яблочко, не соблазн нарушить табу, а сам Искуситель, всей своей сущностью. Яблоко — лишь побочный эффект.

Всё довольно тривиально, если подумать. Я слегка усмехнулся. Было таким с самого начала. Наш первый и единственный поцелуй был тривиальным. И эта тривиальность определила моё отношение к человеку, что так походил на бога.

Мои руки с загрубевшими отбитыми костяшками казались ещё бледнее. Мир был нейтральным, ни наполнен тёплым светом, ни занавешен мраком ночи. Что-то мне это напомнило. Только подобное происходило внутри меня. Тогда, когда я замер посреди здания суда, глядя на сообщение от неизвестного номера, отправителя которого я сразу ощутил у своего уха. Он шептал мне обещания и дарил надежду. И я побежал за ним, за Змеем, минуя сад, плевав на Яблоко.

Мне было хорошо. Я сидел на скамейке и не ощущал ни боли, ни времени, ни бытия. У меня не получилось воплотить то, что я намеривался. Я не становился Джимом, я всё глубже познавал себя.

— Он играет на том, что я не знаю себя. — предположил я, снова улыбаясь.

— Ты то себя и не знаешь. — повторил я про себя очередные слова Майкрофта. Бог знает сколько времени назад он это мне сказал, но именно сейчас все эти слова всплывают в памяти. Словно кто-то специально подкидывает их мне, ведя по дорожке мыслей к чему-то, не сказать, что конкретному, но всё же доступному пониманию.

Господи, буквально все вокруг меня знали, кто я, даже та женщина из магазина бутафорного колдовства, но лишь тот, кого я считал самым близким мне человеком, решил использовать моё незнание в собственных целях.

Склонившись над ботинками, я испустил пару вздохов. На душе неожиданно стало паршиво. Мне нужен был совет. Я нуждался в нём как никогда, но именно сейчас спросить было некого. На мой вопрос даже Себастьян не смог бы дать ответ.

Так кто же ты?

Именно сейчас я был невероятно далёк от того, чтобы это понять. Почему? Потому что был невероятно близок к тому, чтобы понять себя. Многое было не ясно, но с ужасом я заключил, что являюсь романтиком. Тем, кто цепляется за каждую нитку, вея из неё целые полотна. Откуда во мне эти сантименты? Здесь мне на ум пришла, конечно же, моя мама и ряд её обожателей, постоянно творящих самую настоящую романтическую ахинею. Элизабет Портер была для таких людей магнитом. Придя к такому заключению, я громко рассмеялся.

— Мой отец. — произнёс в слух я. — Неужели?..

О, какая забавная картина-то вырисовывается! Теперь понятно почему Джим не питал особой приязни в брату. В Адаме тоже был корень «зла». Здесь я распахнул глаза, глядя на своё мутное отражение в стёклах напротив. Может я напоминаю дяде его брата? Такой нерешительный в чёрном бизнесе, цепляющийся за что-то совершенно жалкое по меркам Джима. Брата он не смог удержать, и вот, взялся за меня.

От этой смутной догадки я поднялся на ноги и стал ходить взад-вперёд. Остаётся неясным зачем здесь сексуальный подтекст.

Этот вопрос я адресовал небу. Безответно.

Как оказалось, Джим действительно объявил мне Холодную войну. Операция по старинке, всё аналоговое. Никаких сообщений, звонков, эмэйлов. Никак не дав понять мне, что вернулся, дядя оказался в дверях моей комнаты.

Я ждал его целый день. Пусть я и не смог найти ответ на тот самый вопрос, но я вознамерился показать Джиму, что близок к чему-то большему.

Но когда я увидел его во плоти на пороге своей комнаты, моё тело меня подвело: как по команде меня начало тошнить и появилась слабость. Я сглотнул комок в горле и, убрав руки за спину, выпрямив спину, произнёс:

— Ты не сделаешь этого.

Джим пересёк порог. Неспешные продуманные движения, отстранённо-изучающий, как у врача над препарированным телом, взгляд. Но стоило мне сделать шаг назад, как он быстро и стремительно стал ко мне приближаться. Ни одного слова. Я приготовился к нападению, но преступник достал платок и сунул его мне прямо в лицо. Едва уловив резкий запах, я понял, что проиграл.

Я не предугадал самый незамысловатый способ совладать со мной. Что ж, не стоит всегда и везде искать хитроумный замысел.

— Нет! Давай поговорим!

Обнаружил я себя в горизонтальном положении. На кровати. О, нет… Желудок скрутило, каждая мышца в ужасе задрожала. Я стал трястись как эпилептик, но Джиму было всё равно. Он уже начал меня трахать. У меня не осталось сил кричать. Я просто лежал, уткнувшись лицом в одеяло, чувствовал, как боль пульсирует в моём заду. Наручники, казалось, стали ещё меньше, или у меня уже опухли кисти. Я вдруг вспомнил про нож под подушкой. Глупо, всё равно мне его не вытянуть… руки то за спиной…

Ритм толчков отражался в моей голове, и моё сознание зависло, слушая его. Боль дошла до такого пика, что всё онемело. Я просто лежал и ощущал одновременно всё и ничего. Руки Джима на моей талии, тело не двигается, хотя холод от пальцев я чувствую.

Раздался странный звук. Я не понял, что это. Какой-то щелчок. Джим почему-то остановился.

Но вот мою поясницу пробила новая боль. Яркая и свежая боль. Холодное, нет, ледяное лезвие резало мою плоть где-то внизу спины. Я заорал. Мне пришлось закусить одеяло, иначе я откусил бы свой язык. Медленные движения, тонкие разрезы, кровь стекает по бокам. Мои пальцы на руках настолько сильно напряжены, что неосторожным движением можно легко сломать один из них. А может и все.

Казалось, он там вырезает слова гимна Великобритании. Это не кончалось вечность. Я подавлял всхлипы, крики, скулёж в одеяле. Настоящая боль, не приукрашенная. Жестокая игра, в которой всегда один победитель. Когда закончил Джим, боль и не собиралась заканчиваться. Дядя продолжал находиться во мне. Во всём мне. Мориарти кончает после пары толчков. И… уходит.

Я лежу на кровати. Лежу. Продолжаю лежать. Глубокая ночь. Мне легче лежать так вечность, чем пошевелить хоть пальцем. Боль такая, что я снова немею. Тело болит и от того, что затекло. Мне становится трудно дышать, поэтому я всё же поднимаю голову. А! Как шея ноет!

Подниматься на ноги оказалось не так страшно, как я предполагал. Всё потому, что я успел привыкнуть к боли, и та меня уже не пугала. Я распрямился и встал на дрожащие ноги. Сперма с огромным количеством крови была размазана везде.

Я должен снова пойти к Себастьяну. У меня создалось впечатление, что из меня выкачали всё. Во мне не было ни гнева, ни грусти. Я просто как робот следовал командам в голове. Выйдя из комнаты, я чуть не поскользнулся на собственной же крови. Проходя мимо двери Мориарти я вдруг остановился. Секунду назад в голове пусто, а сейчас жуткий всепоглощающий шторм внутри меня поднимал волны до небес.

Я кинулся к двери и попытался ту вышибить. Конечно, я сделал себе только больнее. Я попытался открыть её как обычно, но та оказалась заперта.

— Ублюдок! — вдруг заорал я.

Я стал бить дверь ногами. Колотить её, несмотря на то, что на данный момент это было выше моих сил.

— Ты сволочь! Чокнутый психопат! Я убью тебя, ты, грёбаная тварь! Освободи меня, блядь!

Как я только его не назвал. Я смаковал это ощущение. Наконец-то я осмелился направить злость в правильное русло, а не на посторонних. Я был по настоящему в ярости.

— Я не твой грёбанный эксперимент!

На мои крики и шум прибежал Моран. Он в шоке замер около меня, а затем попытался остановить. Я съезжаю на пол, трясясь и роняя слёзы. Моран нависает сверху.

— Боже, Эдвард… — он видит, что я сижу в крови. Он замирает в ступоре на несколько секунд. — Сейчас. — затем киллер начинает активно стараться освободить меня.

— Если ты поможешь ему, можешь попрощаться со всем, включая жизнь. — раздаётся приглушённый голос из-за двери.

Себастьян замирает. Я тоже.

— Джим, блядь, это уже не смешно. Посмотри, что ты с ним сделал! — восклицает Моран.

— Я сказал: поможешь ему снова — и я прикончу тебя твоей же винтовкой.

И тишина. Лишь наши с полковником тяжёлые дыхания слышны. Я сижу на полу, ощущая под пальцами кровь.

Джеймс Мориарти — не человек. Почему так? В нём нет того, что принято считать человечным. Дьявол — лишь лирическое описание. Что до реальности — она страшнее поэзии. Он перешёл границу бессознательного, познал животное начало. Боль и страдания — веселье и страсть.

— Знаешь, что такое страсть? — как-то сказал он мне. Мы сидели на первом этаже, я перебрал с виски. — Люди полагают, что это секс и эмоции. — я не заметил какой энергией были окутаны слова дяди. — Но настоящая страсть — это страдания.

Единственный его недуг — скука. И он сделает всё, чтобы избавиться от неё. Всё людское — посредственно и неинтересно, всё вокруг игра, а люди игрушки. И Джим берёт их, мучит, вертит, использует, просто потому что может.

Я ощутил, как горит тело. Страшно то, что знал я всё с самого начала. А если не знал, то догадывался, но… «каждый видит то, что хочет» и я видел в дяде божество, того, рядом с кем я мог тоже отдаться тому, чего каждый человек жаждет, но не может. А более всего меня трогало то, что я на самом деле был не один, что был на свете кто-то, схожий со мной.

Я резко встал на ноги, шипя от болезненных ощущений. Переместить руки вперёд оказалось сложно, но я справился, будучи озарённым одной истинной.

— Ничего. — говорю я Морану бесцветным голом. — Иди спать, Себастьян. Я в порядке.

— Ничего ты не в порядке! — даже киллер срывается на крик.

Я иду в свою комнату, не оборачиваясь.

— Спокойной ночи. — дверь в мою комнату закрывается.

Я поворачиваю ключ, чтоб та закрылась на замок. Это вряд ли поможет если что, но хоть создаёт такую нужную мне сейчас иллюзию защиты. Кажется, у меня шок. Я сажусь на кровать и сижу так всю оставшуюся вечность.